Стоило об этом задуматься, и я поняла, что зря удивлялась беспокойству Гарднера. Конечно, его волновало состояние команды. То мне не нравилось, что Култи на нас наплевать, то я ныла, что Гарднер о нас слишком печется. Мне не угодишь. Пора принять тот факт, что Гарднер переживал за нас и замечал напряженную атмосферу.

Мы всегда подходили к тренировкам серьезно, но вместе с тем немного игриво, особенно во время разминок. Мы в целом ладили, и в том числе поэтому хорошо вместе играли. Среди нас не было великих звезд с раздутым эго. На поле мы действовали как один организм.

Разумеется, все равно время от времени кто-то желал неприятельнице подвернуть ногу, но такова уж человеческая природа.

И да, в последнее время тренировки проходили все тише и тише. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, что это не вина новичков. Их все любили.

Дело было в немце. Уж если даже Харлоу не решалась пожаловаться на его пассивность, проблема налицо. Раньше Хар никогда не задумывалась о последствиях, которые могли повлечь за собой ее слова, – настолько она была прямым и честным человеком. И все же я замечала, как она отходит в сторону и качает головой, пока братвурст молча расхаживает по полю.

А тут еще и наша с ним ссора…

Наклонившись, я уперлась локтями в колени и лениво пожала плечами.

– Скажи, что мне делать, – серьезно попросил тренер. – Я тебе доверяю, и мне нужно понять, с чего начать.

Ох уж это слово на букву «д», мать его. Доверие было моим криптонитом.

Решительный настрой разом схлынул, и я низко повесила голову, сдавшись.

– Ну… – почесав щеку, я спокойно посмотрела на тренера. – Что мне можно сказать, чтобы не попасть в неприятности?

– В смысле?

– За что меня не накажут? Не хочу вылететь на скамью запасных, – осторожно ответила я, будто несколько дней назад не назвала немца сарделькой.

Гарднер посмотрел на меня с недоумением. Будто я в него плюнула.

– Это связано с Култи?

Учитывая, что он пока не уточнил, что именно мне можно и нельзя говорить, я просто кивнула. Потом можно будет оправдываться, что он первым упомянул Култи, а я молчала.

– Да ты издеваешься.

Я пожала плечами.

– Объясни. Ты же знаешь, как я тебя уважаю. Я не собираюсь тебя сдавать и устраивать неприятности за то, что ты расскажешь мне правду, серьезно. – Он реально обиделся, что я не хотела с ним чем-то делиться.

Но все же…

– Сэл, ты ведь знаешь: я не слепой и не тупой. Расскажи, что случилось. Я только частично слышал головомойку, которую ты ему устроила. Я знаю, что он нагрубил твоему отцу, но думал, что на этом все и закончилось. Я хочу помочь, и я вижу, что все идет наперекосяк. На поле вы сразу напрягаетесь, на собраниях молчите, это совсем на вас не похоже, – сказал Гарднер. – Господи, да раньше вы даже из-за плохо накачанных мячей были готовы ругаться.

Хотелось откинуться на спинку стула и уставиться в потолок, но я сдержалась. Вместо этого повыше натянула взрослые носочки и решила не бегать от правды.

– Я же не спорю, Джи. Обстановка отстойная, что тут сказать. Но ты сам знаешь, что мы взяли за правило не ныть о проблемах, так что никто не пожалуется.

– Тогда скажи, в чем дело. Это я виноват?

– Ну почему ты такой, а? – простонала я.

Он рассмеялся.

– Потому что меня не обманешь. – Манипулятор, вот кто он. Причем отличный манипулятор. – Я хочу вам помочь, так что скажи, что нужно исправить.

Да как он не понимал? Мы не собирались попусту рисковать карьерой, ради которой стольким пожертвовали. Мы пропускали дни рождения и праздники, отказывались от гулянок, отношений, общения с семьей и многого другого, чтобы оказаться там, где были сейчас. Я дорожила работой и не собиралась разбрасываться, как дура. И остальные девушки мое мнение разделяли, пусть каждая в собственной мере.

– Я все понимаю, Джи, но и ты нас пойми. Конечно, мы осторожничаем, чего ты ожидал? Нас же с самого начала предупреждали следить за тем, как мы отзываемся о Култи, а нам от него никуда не деться – что на тренировке, что в магазине. Он же везде.

Вздох Гарднера напомнил мне звук, который издает проколотый воздушный шарик. Он все еще не мог в это поверить. Люди делились на две категории: одни брали ситуацию в свои руки, а другие ждали, когда кто-нибудь решит все проблемы за них. Обычно я предпочитала поступать так, как считаю нужным, но в этой ситуации проявлять инициативу совсем не хотелось.

Мне вдруг стало немного совестно, что я скрывала от Гарднера правду. Совсем капельку – пока я не вспомнила, как вместо благодарности за помощь немец начал мне угрожать, и меня захлестнуло гневом и раздражением.

– Ладно. – Я глубоко вздохнула. – Я думаю, что никто не знает, как себя с ним вести, Джи. Наверное. Я могу говорить только за себя. Все молчат, потому что боятся ляпнуть что-нибудь не то и нарваться на неприятности. Он в целом не самый дружелюбный человек, что тоже не помогает.

Гарднер слегка улыбнулся.

– Я серьезно. Думаю, мы все сталкивались с кошмарными тренерами, которые орут на тебя и называют бесполезным говном, которому давно пора бросить футбол. Но почему-то оказалось, что равнодушие даже хуже ругани. Он ничего не говорит, ничего не делает. Просто… существует. – Разве что влезает иногда, как на фотосессии. И еще угрожает в благодарность за помощь, но об этом я предпочла умолчать. Не из-за его слов, а потому что не хотела жаловаться, такой уж я человек.

Но это факт: Култи ничего не делал. Ничего никому не сказал. Он не делился ни знаниями, ни замечаниями, кроме того единственного раза, и даже разговорами нас не одаривал.

– Боже. – Гарднер кивнул и провел рукой по голове. – Понятно.

Что, я наговорила лишнего? Видимо, да.

Надув щеки, как рыба, я залепетала:

– Нет, слушай, он отличный игрок. Я этого не отрицаю. Но разве он не должен нас тренировать? Ругать? Хвалить нас, когда мы хорошо справляемся, или хотя бы делать замечания? Ну хоть что-то? Я думала, он просто не привык к женскому коллективу, но времени прошло предостаточно, уж пора бы. Тебе так не кажется?

– Я понимаю, о чем ты. Разумное замечание. – Он потер макушку и глянул в потолок. – Не знаю, почему раньше об этом не подумал. Хм. – Кивнув собственным мыслям, он поглядел на меня. – Ну, теперь я как минимум знаю, с чего начать.

Поерзав, я выпрямилась и кивнула.

– Вроде все.

Задумчиво щурясь, Гарднер обдумал мои слова и коротко кивнул.

– Спасибо, что рассказала. Буду разбираться, – пообещал он, и я рассудила, что это отличный момент, чтобы побыстрее отсюда убраться.

– Хорошо. Тогда я пошла. До завтра, – сказала я, подхватывая сумку и поднимаясь.

Гарднер бросил на меня удивленный взгляд.

– Дай знать, если тебе что-нибудь понадобится. А то ты в последнее время выглядишь так, будто хочешь откусить кому-нибудь голову. Не думай, что я не заметил.

Понятно. Нужно научиться лучше держать себя в руках. Приняла к сведению.

Я улыбнулась и кивнула ему:

– Все хорошо, Джи. Но спасибо.

Его лицо чуть смягчилось, а во взгляде мелькнули незнакомые мне эмоции.

– Я тобой горжусь, Сэл. За то, что не побоялась дать ему отпор. Особенно учитывая, как вы к нему относитесь… Просто знай, что ты молодец.

Слышать такие слова от Гарднера одновременно приятно и совестно. Слегка улыбнувшись, я пожала плечами.

– Надо было сразу сказать тебе про девочек, Джи.

– Ничего. Лучше поздно, чем никогда.

Ой ли?

Еще раз попрощавшись, я вышла из кабинета и, забросив сумку на плечо, медленно направилась к выходу. Правильно ли я поступила? Не знаю, но что оставалось делать? Я бы могла еще пять месяцев ходить на цыпочках вокруг немецкого засранца, но то я; другое дело, что от него страдали все остальные.

Я столько раз возвращалась от Гарднера, что помнила дорогу как свои пять пальцев. Два коридора, потом лифт – все знакомо и просто. Перекатываясь с пятки на носок, я ждала, пока откроются двери лифта, и вдруг услышала тихий скрип линолеума под чужими кроссовками. В самом звуке не было ничего особенного: в кроссовках здесь ходили практически все, кроме игроков в день матча и женщин на каблуках. Но когда я заметила кроссовки RK из ограниченной серии, черные с ярко-зеленой прострочкой, то напряглась.

Подняла взгляд.

Разумеется, тот же чертила, про которого мы только что разговаривали.

Подсознательно я потянулась проверять, не растрепались ли у меня волосы, но вовремя остановилась. «Он срет, не забываем». И вообще, какая разница, что у меня с волосами? Да никакой.

Он остановился в метре от меня, и наши взгляды пересеклись. Я кашлянула. Вблизи его глаза оказались неожиданно ясными: медово-карими с легкой примесью болотной зелени. А взгляд – цепким, острым, внимательным и невероятно, невероятно тяжелым.

Боже, охренеть, каким же он был высоким. Какие мышцы скрывались под небесно-голубой рубашкой-поло. Я снова посмотрела ему в глаза и поняла, что он все еще на меня смотрит. Смотрит, как я разглядываю его.

Черт.

«Он какает, Сэл. Какает!»

«И писает. Хватит. Заканчивай!»

«Ты на собственном хребте притащила его из бара в отель, а он даже спасибо не сказал. Даже не улыбнулся. Только накинулся на тебя с угрозами».

Мне резко полегчало.

Сглотнув, я одарила его самой приторно-сладкой улыбкой, на которую только была способна с наполовину онемевшим лицом.

– Привет, – сказала я, а потом быстро добавила: – Тренер.

Тяжелый взгляд скользнул к номеру на моей футболке, а потом вернулся к лицу. Култи моргнул – медленно и лениво.

Вздернув подбородок, я моргнула в ответ, натянув самодовольную неискреннюю улыбку.

Двери лифта звякнули и открылись; с видом человека, которому общение с жалким ничтожеством вроде меня стоило как минимум десяти лет жизни, Култи произнес:

– Здравствуй.

Мгновение мы смотрели друг другу прямо в глаза, а потом я вскинула бровь и вошла в лифт. Култи двинулся следом и занял место в самом дальнем углу.

Сказал ли он еще что-нибудь? Нет.

А я? Тоже нет.

Уставившись прямо перед собой, я ждала окончания самых неловких тридцати секунд в моей жизни.

* * *

За свою жизнь я поняла, что главная проблема общения с парнями – то, что они не умеют держать язык за зубами. Никакая сплетница не сравнится с мужчиной в компании пары друзей, вот серьезно.

Но я сама виновата. Честно. Сразу должна была догадаться.

Отец, брат и его друзья обучили меня реалиям мужской дружбы, но я забыла эти сакральные знания.

Я сама виновата, что доверилась Гарднеру.

Тренировка даже не успела закончиться; мы с командной защитницей только доиграли матч один на один, и я шла к краю поля, чтобы не мешать остальным. За своими мыслями о том, что можно было сделать по-другому, чтобы быстрее забить мяч в ворота, я совсем не обращала внимание на окружение, и тут кто-то вырос прямо у меня перед носом.

Просто шагнул в сторону, преграждая дорогу своим массивным телом.

Точно не Гарднер. Когда я играла, я видела его на другом конце поля, а в штабе было всего трое мужчин. Только двое из них – слишком хорошими людьми, чтобы так грубо вставать у меня на пути.

Немец. Король всея идиоток. Ну разумеется.

Как только наши взгляды пересеклись, я все поняла.

Гарднер – заботливый, прямолинейный ублюдок – сболтнул немцу, что это я про него рассказала.

Сердце забилось в ушах.

Ему даже не пришлось говорить, что он все знает: по взгляду стало понятно. Он даже бровью не повел, когда я отчитывала его за отца, но было видно: в этот раз мои слова задели его за живое. Подобные люди не любили, когда их критикуют. Куда их, таких идеальных…

А ведь я не грубила, не называла его никчемным европейским говном в отставке, не заявляла, что он ужасный игрок и не заслуживает этой работы. Ничего подобного. Но я представила себя на его месте и подумала: каково было бы мне, будь у меня самолюбие размером с планету?

Наверное, я бы жутко разозлилась, что какая-то девчонка указывает мне на ошибки.