Едва корабль причалил, цесаревича как подменили: из душевного улыбчивого парня он превратился в ФИГУРУ. Стать, выражение лица, голос – все это начало вызывать какой-то странный, щенячий восторг и желание идти за Николаем в огонь и воду. Вот теперь он реально воспринимается как будущий монарх даже мной. Тысячи часов дворцового воспитания наконец-то проявили себя, и я изо всех сил боролся с этим наваждением. Неважно, как человек выглядит и ведет себя на людях. Важно то, какой он в состоянии комфорта.

Генри Чарльз Кит Петти-Фицморис, 5-й маркиз Лансдаун, вице-король Индии, нас встречать лично не приехал – по регламенту так и должно быть. Верхушка колониальной администрации в порту была представлена сэром Дональдом Мартином Стюартом, 1-м баронетом и фельдмаршалом, главнокомандующим Индийской армии с соответствующей свитой англичан. Его красный мундир, солидная лысина и воинственно топорщащиеся седые банкенбарды выгодно подчеркивали тяжелый взгляд.

Я не индеец, и на уважительное обращение не ведусь, но даже очень придирчивый и последовательный англофоб – а я к таким не отношусь, я на вещи стараюсь смотреть рационально: мы, актеры, вообще существа как правило циничные – не нашел бы к чему придраться. Разве что на руках не носят, но это наоборот – из уважения, вдруг Высочайшим гостям неприятно будет?

После длинных приветственных речей мы провели длинную процедуру совместного фотографирования на высокотехнологичные, весело вспыхивающие магнием аппараты – я профессионально подставлял выгодные ракурсы своей физиономии и снимал шляпу, чтобы тень не мешала благодарным потомкам рассматривать лицо. К этому моменту уже стемнело, порт осветили газовые фонари. В небо полетели салюты – так себе, в мои времена покруче делают.

Посмотрев салют, мы погрузились в нормальные, запряженные лошадьми кареты – я надеялся на паланкин на спине слона, но это, надо полагать, будет потом – и отправились в город, где нас заселят в самый шикарный местный отель и покормят в ресторане.

В трущобы – а таких в колониальном крупном портовом городе не быть не может – нас не повезли, а наблюдаемые за краем уха выслушиваемой беседой Никки и сэра Стюарта – англичанин рассказывал о свежих актах геноцида под его командованием, а Николай восхищался отвагой колониальной армии – улицы выглядели очень прилично. Вдоль дороги стояли газовые фонари, уютно светились окна домов с темными силуэтами на их фоне – повезло с квартиркой, вон какое шоу показывают. Или наоборот – завтра на работу, а мы спать не даем?

Архитектуру англичане привезли свою, в будущем такую назовут «колониальной». Высокие, строгие, с упором в готику каменные здания высились вдоль вымощенной брусчаткой дороги, создавая ощущение цивилизации, и выстроившиеся вдоль дороги, крайне пестрые на таком фоне аборигены, впечатление только усиливали. Настоящий Оплот Белого Человека!

Николай решил, что тоже не лыком шит, и перешел на родной для сэра язык. Послушав их разговор пару минут, я очень расстроился: язык вроде тот же, и смысл я улавливаю, но много слов мне незнакомы. Помимо слов есть еще идиомы, многие из которых к моим временам изменились и «потерялись». Лучше ими не кидаться, пока не освоюсь – вдруг ненароком нанесу кому-то смертельное оскорбление?

Будучи опытным военным, сэр Стюарт своих врагов не принижал – это же обесценивает победу, для карьеры и репутации такое вредно:

– Дикари бились остервенело – они знают эти горы как свои пять пальцев. Мы потеряли много хороших парней, но заставили врага умыться кровью как следует! Только недостаток припасов вынудил нас отступить – в противном случае мы бы дошли до самых ваших границ, – одумавшись, он на всякий случай добавил. – Разумеется, лишь «до», Ваше Высочество.

– Разумеется, сэр Стюарт, – благожелательно покивал Николай.

Война в эти времена фон жизни. Где-то кто-то все время воюет, конкретно в Европе – почти каждое десятилетие. Николай знает, кто именно был врагом России в Крымской войне, и иллюзий на счет союзников не питает, несмотря на очевидную англофилию.

– Мы сталкивались с тяжестью горной войны на Кавказе, – поддержал беседу князь Барятинский.

– Дядя Владимира Анатольевича командовал Кавказской армией во время войны с Шамилем, – отрекомендовал князя Николай.

– Я имел честь быть лично знакомым с господином фельдмаршалом, – похвастался сэр Стюарт. – И всегда высоко оценивал его воинский талант.

Князь Барятинский кивнул:

– Благодарю вас, сэр Стюарт.

– Я бы хотел инкогнито посетить туземные районы, – высказал каприз цесаревич.

– Разумеется, Ваше Высочество, – подмахнул сэр Стюарт.

Все-таки посмотрим трущобы – акварелисту и штатному фотографу будет чем заняться, я из этих фотографий потом выставку сооружу и отправлю по городам и весям, пусть народ русский посмотрит, как выглядит реальная нищета – у нас-то хоть крестьяне в своих домах живут, да с огородом.

Ладно, не все, и нищета действительно страшная. Сытый и довольный народ ни на какую пропаганду не ведется, и за большевиками шли от безысходности. Что ж, лет за двадцать починим. Но фотовыставку отправить все-таки стоит.

Пол фойе отеля отражал свет усыпанных электрическими лампочками тяжелых позолоченных – или реально золотых – люстр. Здесь тоже присутствовал народ – в основном хорошо одетые европейцы. В отличие от простолюдинов за панорамными окнами – полиция отгоняет тех, кто лезет слишком близко – эти не шумят, отвешивая уважительные поклоны издалека.

Мы прошли к лифтам – вот это технологии! – и вошли в просторную, блестящую позолотой и украшенную светильниками на деревянных панелях стен кабину. Специальный индус в забавной униформе дернул рычаг, и мы вознеслись наверх, на третий этаж. Слуги и багаж отправились гораздо менее комфортным грузовым лифтом.

Длинный, устланный ковровой дорожкой коридор блестел лакированным деревом. Сэр Стюарт лично проводил нас до наших номеров, попросил быть как дома и напомнил об ужине через полчаса – как раз переодеться и умыться.

По принципу «доверяй, но проверяй» в номера сначала входили офицеры-гвардейцы и казаки. Номер мне достался четырехкомнатный. Гостиная с фортепиано, мягкой мебелью, пышным ковром и камином, над которым висела дощечка со слоновьими бивнями. Окна выходят на крышу соседнего дома – уверен, там живут только белые богачи.

Андреич на всякий случай задвинул занавески, слуги сделали так же по всему остальному номеру. В спальне меня встретила здоровенная, резного дерева кровать с балдахином и противомоскитной сеткой – кровососы нас по пути покусали изрядно, но никаких способов защиты кроме сеток и мухобойки от них нет. Компанию кровати составляли трюмо, комоды, тумбочки, пуфики, кресла, шкафы и еще один камин.

Кабинет – в нем рабочий стол с массивным кожаным креслом, камин – нет бы центральное отопление освоить, а еще англичане! – и пустые книжные шкафы. Подразумевается возможность жить в этом номере долго, и книги нужно привозить свои. Последняя комната представляла собой комнату для слуг с двуспальными кроватями. Еще в номере нашлись сияющая мрамором и позолотой ванная и не менее блестящий туалет.

Позволив слугам меня умыть и переодеть, я сходил в кабинет – его окно выходит на улицу. Раздвинув портьеры, открыл створу и помахал рукой встретившему мое появление радостными возгласами народу. Индия мне пока нравится!

Глава 6

Караван путешествующего «инкогнито» цесаревича был скромен: две большие кареты для «ВИПов», четыре экипажа поменьше для прислуги, и десятка три всадников охраны – ни одного индуса, сплошь белые люди. Вооружены револьверами, саблями и ружьями со штыком. Форма одежды – полевая, а не как вчера, когда от торжественности рябило в глазах.

Нормальные, чистые улицы сменились трущобами как-то незаметно. Для меня – ничего нового, такое чувство, что индийские нищие и способ их обитания за полтора века не особо-то и изменились. Убери телефоны, столбы с проводами, пластик, и получишь полую картину. Однако повышение уровня жизни затрагивает и нищих, и самый нищий индус моих времен приравнивается к средней нищеты индусу этих. А раз так, значит вывод прост – это специальные, повышенного благосостояния, трущобы для богатых туристов.

Когда мы перебили успевших за время нашей посадки набиться в карету москитов, сетки на окнах начали делать свое дело, и ехать, несмотря на влажную духоту, стало почти приятно – если не принимать во внимание запахи.

Накатанная глиняная дорога пролегала между домами из соломы и глиняных кирпичей – порой двух- и трехэтажные. Вдоль нее, слева, пыталась нести свои отравленные воды мутная, какая-то загустевшая, мелкая речушка в пару шагов шириной. Грязь местных не смущала – дамы набирали «бульончик» в глиняные сосуды, взамен отдавая помои и отбросы. А вон тот тщедушный старый индус справляет в этот же ручей нужду. А здесь – несколько мужиков в лохмотьях набирают воду в ведра и несут куда-то во дворы.

– Прачечная, – проследим мой взгляд, пояснил взявший на себя обязанности гида сэр Дональд Мэкензи Уоллас.

Не только в нас разбирается, получается, но и в других народах.

– Вода – это воистину источник жизни! – жизнерадостно заявил я зажавшим носы надушенными платочками Никки и Георгу. – Какой же мощи миазмы стоят в районах, где бедолаги лишены даже этого? – указал на речушку.

– Если бы они гадили меньше, им бы не пришлось так страдать, – проявил здоровый цинизм цесаревич.

– Чудовищная нищета, – посочувствовал аборигенам Георг.

– По крайней мере здешний климат не позволяет им умереть от холода, – пожал я плечами.

– В наших странах жить так проблематично, – моментально оценив возможность списать все на климат, примазался к нашим погодам англичанин. – Суровый климат закаляет характер. Тепло развращает и превращает человека в лентяя. Империя сделала достаточно, чтобы имеющий внутренний стержень дикарь приносил пользу, получая соответствующее вознаграждение. Предложи любому из этих, – он окинул трущобы надменным взглядом. – Работу или завербоваться в армию, они тут же примутся рассказывать, как сильно больны и как много у них нуждающихся в уходе братьев, детей, бабушек и прочих.

Аборигены, вопреки его словам, бездельниками не выглядели: кто-то что-то опасливо тащил, кто-то жарил хрючево для продажи соседям: аромат пищи вызывал приступы тошноты еще круче, чем царящие в трущобах миазмы – и порой попадались рынки, прачечные, стучали металлом о металл инструменты, закопченные индусы обжигали рукодельную, вполне пристойного вида посуду. Поколения гончаров, видимо, лепить умеют как надо.

– В Петербурге, к моей великой скорби, тоже есть бедняцкие районы, – признался Николай, мудро умолчав о состоянии провинции.

– Даже в Лондоне хватает мест, в которых приличному человеку нечего делать, – покивал сэр Уоллас.

Классовое расслоение, конечно, штука неприятная, но неистребимая. В «жупел» его коммунисты превратить еще не успели, и почти все принимают такое положение дел как должное. Так же буду и я – ориентироваться на самого нищего в мире, крепко пьющего батрака при построении государства чревато. Я буду ориентироваться на большинство: оно сейчас регулярно голодает, плохо образованно, испытывает острый недостаток инфраструктуры и благ цивилизации – в основном выражается в дефиците врачей – но в целом живет не так уж по этим временам и плохо. Население же растет, и тут не только наука и пропаганда поповская постарались, но и другие факторы. Например – наличие жратвы, которое и позволяет народу плодиться. Прекратить лет за пятнадцать массовые голодания – более чем достойная цель, воплотить которую вполне реально, особенно если учесть, что хлеба и прочего в Империи навалом. Отладить логистику, нарастить железные дороги – уже несоизмеримо легче будет.