– Нет, невозможно! Вода слишком холодная. Надо уходить в глубину леса, – один из заключенных не выдержал и неуверенными шагами выбрался из стремительного потока.

– Нет, нет! – Александр задыхался от боли в ногах, еле выговаривая слова сквозь сцепленные зубы. – Они найдут нас в лесу. Собаки почуют. Вода, нужна вода!

В ответ зашептали остальные, дергаясь от ледяных ожогов:

– Не выдержать!

– Это верная смерть!

Один за другим заключенные выбрались на противоположный берег, в холодном потоке остался один Канунников. Он дрожал, не в силах сдерживать судороги во всем теле.

– Нет-нет! Так собаки найдут вас! – Зубы ломило от боли, казалось, что они сейчас раскрошатся от безостановочного клацанья.

Ему никто не ответил – темные фигуры скользнули в кусты и бесшумно исчезли в черном лесу. Кроны деревьев выступили на фоне неба в лучах фонарей, овчарки, почуяв беглецов совсем близко, злобно лаяли, хрипели, рвались с поводков.

Александр набрал в легкие воздуха и нырнул под воду. Он ухватился за огромный валун, прижался к нему всем телом, чтобы не всплыть на поверхность. От страшного ледяного кипятка перед глазами замельтешили белые пятна, тело изогнулось в судорогах из-за кошмарной боли, заломило в затылке, грудь сдавило железными обручами. Ему казалось, что кожа горит огнем и этой пытке нет конца.

По поверхности воды скользнули белесые лучи фонарей.

Голова пылала ледяным огнем, кожу будто снимали заживо колючие потоки, все тело ныло и ломило, его словно проворачивали в огромной мясорубке. В голове пронеслось: «Сталь – сплав железа и углерода, где углерод находится в диапазоне от 0,02 до 2,14 процента, при содержании углерода свыше этого показателя сплав называется чугуном. А я будто в кипящем чугуне плаваю».

Мысли сбились, запрыгали острыми молоточками, отдаваясь звоном в ушах. Перед глазами потемнело, Канунников из последних сил оттолкнулся от каменистого дна и вынырнул. С хрипом втянул воздух, еще и еще, не видя ничего вокруг, кроме черной пелены, на ощупь выбрался к залежи валежника и рухнул без сил на влажную траву.

От холода его знобило все сильнее. Несколько неуверенных попыток проползти вперед, и лейтенант снова сворачивался в калачик, содрогаясь в болезненных судорогах. Метр, еще метр на дрожащих конечностях.

И вдруг снова зло залаяли собаки, застрекотали автоматы. Короткие вскрики на немецком языке, а между ними полные отчаяния вопли пойманных беглецов:

– Нет!

– Бежим!

– Скорее сюда!

Через пару минут все стихло, утонуло в еловых лапах.

Саша зажал ладонью рождающийся горький крик – все погибли, фашисты нашли и расстреляли сбежавших заключенных. Он прикусил пальцы, чтобы остановить рвущуюся наружу ярость, да так, что не услышал, как эсэсовцы двинулись назад, переговариваясь между собой. Рядом на поводках смирно шли собаки. Ни хриплого лая, ни выстрелов, ни стремительной погони. Охота окончена.

Канунникова еще долго трясло от страха и боли во всем теле. Ночной холод сжимал измученного беглеца все прочнее, лишая остатков жизни. Саша понимал, что нельзя останавливаться, чтобы согреться, надо двигаться, даже если кажется, что это невозможно. Полз, цепляясь руками за корни, не в силах подняться на ноги. Временами его накрывало черной дурнотой, обморок, будто толстое одеяло, на несколько секунд отвлекал от влажного леса и скользких щупальцев холода. Потом сознание приходило снова – он в лесу, почти голый, обессилевший от усталости и холода. Но живой! Тогда он опять полз наугад вперед, лишь бы как можно дальше от лагерной смерти.

Черные корни деревьев в какой-то момент начали шевелиться; как живые, ускользать из-под слабых пальцев. Канунников злился и хватал их, лупил по ним кулаком, пока вдруг не почувствовал на пальцах что-то теплое.

«Это кровь, я разбил до крови руки. Я брежу. Галлюцинации, началось воспаление после ледяной воды». – От пугающего осознания, что он больше не управляет собой, накатило спасительное равнодушие.

Больше ничто не имеет смысла, выхода нет, впереди пустота и мучительная смерть в лесу от голода и болезни. Ну, вот и все, он скоро умрет…

Александр перевернулся на спину, выдохнул с облегчением: «Даже если я умру, то смерть моя будет на свободе. Под звездами, они такие же, как в родном Славгороде, крупные и желтые, будто жемчужины».

Губы его дрогнули от слабой улыбки. Канунников сел, потом с трудом поднялся на ноги и неожиданно понял, что стоит рядом с околицей родного поселка. Привычный зеленый заборчик. Так же тихо шелестит березка у дороги, приветствуя поредевшей осенней листвой позднего путника, пока аккуратные домики со своими обитателями смотрят сны.

Он сделал шаг, другой, а потом заторопился, откуда-то прибавилось сил – ведь он вернулся домой! Ноги сами кинулись к родной хате на краю улицы. Саша толкнул калитку, прошел темноту двора и, цепляясь руками за перила, поднялся по трем ступенькам на низенькое крыльцо. И уже здесь упал без сил.

«Это бред, галлюцинация, я в Польше на оккупированной Гитлером территории, я был захвачен в плен и бежал из концентрационного лагеря», – убеждал он сам себя. Но другая часть сознания кричала: «Ты дома в Славгороде! Сон – это пытки в бараке блока С, мертвые военнопленные, горы трупов, издевательства, побег! Тебе приснился кошмар! Все настоящее – запах дерева, шершавый бок ступенек, знакомая до каждой щербинки коричневая дверь. Толкнешь, и за нею будет мама, самовар на выскобленном до белизны столе, верный пес Трезор».

По лицу потекли слезы ужаса: вот сейчас домик и мама окажутся фантазией его воспаленного мозга. Пальцы надавили на шершавые доски входной двери, только тугая пружина не поддавалась – он ведь сам ее ставил, тугую и жесткую, из сетки старой дедушкиной кровати.

«Мама, мамочка! Это я, Саша, открой!» – позвал Канунников из последних сил и потерял сознание, так и не войдя в родной дом.

* * *

Мама ласково провела холодным полотенцем по его лицу, только легче от этого стало ненадолго. Все тело пылало. Саша застонал от болезненных колючек, что впились в кожу, перед глазами до сих пор стоял тюремный двор с мертвыми телами заключенных.

– Мамочка, дай воды! У меня был ужасный кошмар!

– Тише, тише, прошу вас, – зашептал совсем рядом чужой голос.

Александр с усилием открыл глаза: размытый силуэт над ним постепенно превратился в незнакомую округлую блондинку средних лет.

– Где я? Кто вы? – Он попытался подняться.

Незнакомка вдруг ойкнула, зажала ему рот рукой, встревоженно обернулась к проему над лестницей:

– Молчите! Тихо!

Наверху кто-то забарабанил в дверь, закричали на немецком:

– Пани Дашевская, откройте! Это патруль СС, нам надо проверить дом! Мы ищем беглых пленных!

Женщина повернулась к Канунникову и прошептала ему в самое ухо:

– Молчите! Слышите меня? Молчите, что бы ни произошло! Иначе фашисты расстреляют и вас, и меня! Я сейчас проведу патруль по дому, чтобы они ушли. Вход сюда, в подвал, они не увидят. Только молчите, умоляю!

Он согласно затряс головой, и хозяйка дома со всех ног кинулась к узкой лестнице, которая вела из подвала наверх. Грохнула тяжелая крышка, перекрыв поток света, надсадно простонал громоздкий сундук, прикрывший настил, наверху по комнате затопали каблучки.

В темноте своего убежища Канунников весь превратился в слух, жадно улавливая каждое слово наверху. Прозвенел высокий нежный голос, стукнула дверь, следом загрохотали тяжелые сапоги. Александр затаил дыхание, разбирая немецкую речь. За время службы в Польше он взялся изучать польский и немецкий, так как чувствовал себя немым во время коротких вылазок в город из части. Чужие языки давались ему легко, а два месяца в лагере заставили выучить короткие команды, которыми охрана общалась с заключенными.

Хотя он понимал не все, но общий смысл разговора наверху улавливал.

– Добрый день, пани Дашевская! Мы должны осмотреть ваш дом. Из лагеря сбежали заключенные, они могли забраться к вам. Может быть, скрываются на чердаке или в сарае.

Женщина в ответ кокетливо протянула:

– Ах, прошу, господин офицер, вы делаете мне честь. Мне кажется, мой домишко такой крошечный, что тут даже кошке негде укрыться. – Смех его спасительницы звучал вполне естественно. Казалось, женщина все это время скучала в одиночестве и теперь даже рада такому небольшому приключению.

– Проверьте все во дворе, спальню я осмотрю сам. – Резкий голос принадлежал явно офицеру. Он тут же смягчился, когда снова обратился к женщине: – Простите, пани Агнешка, что приходится вас тревожить. Но вы одинокая женщина, живете на самом краю поселка, поэтому свой обход я начал именно с вас. Хотел знать наверняка, что такая прекрасная пани в безопасности.

– Господин офицер, как приятно. Может быть, чай или рюмочку бальзама? Мой покойный муж всю жизнь держал аптеку и научил меня готовить великолепные настои на лесных травах.

Снова застучали каблучки, скрипнули дверцы буфета. Женщина не переставала щебетать, позвякивая стеклом, видимо, наливая настойку:

– Вот, господин офицер, угощайтесь. Это семь лечебных трав, настоянные на меду и чистом спирте. Настойка помогает более чем от тридцати болезней.

– Карл, для вас я просто Карл, пани Агнешка, – прогудел довольный бас.

Снова загремели сапоги.

– Господин офицер, все чисто. Мы осмотрели сарай и колодец.

– Хорошо, идите к соседнему дому и ждите меня там. Я скоро приду, – приказал старший, недовольный, что приходится прерывать разговор с приятной собеседницей. Он дождался, пока подчиненные закроют за собой дверь, и промурлыкал:

– Пани Агнешка, позвольте поцеловать вашу руку. Ах, какие у вас волшебные ручки! А ваш бальзам и правда чистое золото. Как бы я хотел поцеловать каждый ваш пальчик, но служба и эти проклятые русские иваны. В лагере объявлена общая тревога, всех отправили на поиски. Даже меня, заместителя коменданта по хозяйственной части. Вот приходится, как молодому лейтенанту, ходить по домам, и, если бы не ваша безопасность, послал бы всех к черту. Но беглецов нужно найти, пока эти животные не перерезали бедных жителей поселка. Если не возражаете, после дежурства я загляну к вам на чашку чая. Вам, наверное, страшно жить здесь в одиночестве…

Канунников явно представил себе эту сцену.

Агнешка улыбнулась, подхватила опустевшие стопки, выставив их как преграду, лишь бы держаться подальше от этих рыжих усов с запахом омерзительного табака. Она сделала несколько шагов к двери, провожая гостя, и притворно вздохнула. Лейтенант разобрал ее слова:

– Я приезжаю сюда из города лишь иногда, ведь там постоянно приходится присматривать за аптеками. После смерти мужа все торговые дела легли на мои плечи. Я тоже хотела бы провести с вами чудесный вечер, Карл. Я так давно не встречала настоящего офицера, такого, как вы. Жаль, что сегодня придется ехать обратно в город, аптеки требуют постоянного присмотра. Работники, клиенты – всем что-то от меня надо, а моя свекровь – настоящая грымза, караулит каждый мой шаг.

– Какая жалость. Только скажите, и мерзкая старуха отправится в гестапо. Оттуда прямиком в лагерь. – Тяжелые шаги затопали к двери. – Когда же мне вас поймать, прекрасная пани?

Стукнула входная дверь, остаток разговора Саша уже не слышал. Он с облегчением прикрыл глаза. Неизвестно, где он и кто его спасительница, но лагерь и побег не были сном или галлюцинацией – все случилось наяву.

Канунников приподнялся, чтобы осмотреться в полутьме: подвал небольшого дома, по стенам развешаны пучки трав, стоят ящики с продуктами, туго набитые мешки и лари. Чисто выбеленные стены и крепкая лестница наверх говорили о хозяйственности жильцов.

Когда заскрипела крышка подпола, Александр сжался от напряжения, всматриваясь в силуэт в белом квадрате входа. Сердце застучало – неужели его выдали немецкому патрулю?! Но к нему, подобрав длинную юбку, спускалась все та же миловидная женщина:

– Ушли! Они ищут вас!