Мария Летова: Под кожей

Глава 1

Глава 1

– Привет. – Взгляд мужа пристальный.

Сконцентрировав его на моем лице, Вадим складывает на груди руки.

За его спиной капот черного «Мерседеса», и фары подсвечивают висящую в воздухе осеннюю морось.

– Привет, – отвечаю, передернув плечами.

На мне коктейльное платье и плед, который одолжила в гардеробе ресторана, перед которым мы с Вадимом находимся. Там, внутри, празднует тридцатилетний юбилей моя приятельница, и я покинула заведение, потому что Вадим попросил уделить ему минуту.

Оценив невольную дрожь моих плеч, он тянется к молнии на своей парке, но я вскидываю ладонь и прошу:

– Не надо. Давай просто закончим поскорее. Чего тебе надо, Балашов?

Изобразив на губах скупую невеселую улыбку, он возвращает руки в карманы парки и сообщает:

– Поговорить. По-моему, мы оба созрели для разговора, нет?

– Я сейчас занята, – киваю на панорамные окна, за которыми даже отсюда видно – чертов праздник в самом разгаре.

– Карина, – говорит с нажимом. – Нам нужно поговорить. Ты от меня бегаешь. Что за ребячество? Чем мы занимаемся?

– Мы разводимся, – напоминаю.

Это слово царапает горло. Каждый раз, произнося его вслух, я испытываю страх, панику и путаницу в мыслях.

Я стала женой бизнесмена Вадима Балашова семь лет назад. Мне было двадцать два, а ему – двадцать семь. Он был взрослым, успешным, красивым. Высокий брюнет с невероятными голубыми глазами. Я влюбилась, другого было не дано. Мои родители были безмерно счастливы отдать меня за своего надежного бизнес-партнера, его семья радовалась тому, что он наконец остепенился. Все были на седьмом небе.

Судя по всему, все, кроме него самого.

Иначе теперь, спустя семь лет, я бы не застала его в гостиничном номере в компании какой-то двадцатилетней девки.

Я подала на развод.

Наплевав на скандал, который нас ждет. На его просьбы поговорить, на здравый смысл. На давление его родителей и моих, которое, уверена, не за горами. Как только все вокруг узнают…

Я горела злостью, обидой. Ведь ее, в отличие от меня, он трахал на полную катушку. Иначе в том номере на развороченной постели она бы не выглядела так, будто побывала под асфальтоукладчиком.

Со мной же он всегда обращался до тошноты уважительно.

– Твое решение поспешное, – чеканит он. – Я не хочу развода. Я… признаю свою вину. Я совершил ошибку. У нас семья. Каждая семья проходит через кризис, у нас он тоже случился. Я готов… обратиться к семейному психологу, готов приложить усилия, чтобы мы выкарабкались из этой ситуации. Хотя бы ради Сабины.

Имя нашей дочери, слетевшее с его губ, вгоняет меня в очередной раздрай! Каждое его слово вгоняет. Снова проклятые сомнения. Правильность и неправильность. Кризис. Наша дочь росла в окружении любви и заботы, и ее пятилетний мозг не мог уловить того самого кризиса, который подкрадывался в течение этого года.

Мое решение было слепым, аффективным. Но когда красный туман перед глазами рассеялся, я отказалась забирать свое заявление назад. Каждый раз, когда нутро вопило о здравом смысле, я вспоминала своего мужа в обмотанном вокруг бедер полотенце на пороге того гостиничного номера…

Ошарашенного, шокированного не меньше меня самой.

Меня колотит уже не от ветра, а от гнева. От него и голос дерганый, когда говорю:

– Ты должен был подумать о ней до того, как снимать штаны.

– Это моя ошибка, – повторяет он. – Прямо сейчас мы можем пойти куда-нибудь и поговорить? Как взрослые люди.

– Как взрослые люди?! – взрываюсь. – Кризис?! Ладно, но я ни разу в жизни не представляла на твоем месте другого мужчину! А ты завел любовницу! И знаешь что? Я не хочу, чтобы ты до меня дотрагивался. Я вообще не хочу тебя видеть!

Он сжимает зубы и смотрит в сторону. Его крепкая фигура напряжена, и меня это устраивает.

Сердце стучит в горле. Я снова на взводе.

Я даже не знаю, от чего беснуется моя душа – от боли или от дикой злости. Ведь ни разу… ни разу с тех пор, как мы вляпались в этот кризис, мой муж не сказал мне того, чего я годами хотела от него услышать. О том, что любит…

Он меня не любит.

Я поняла это еще в первый год нашей супружеской жизни. Трахает, да. Преподносит друзьям, партнерам, своим родителям? Да. Он хотел ребенка и получил его. Хотел статус семейного человека. Хотел расширить бизнес за счет моей семьи, и этого он тоже добился. Но он никогда не был моим. Не так, как я, наивная двадцатидвухлетняя девчонка, мечтала…

Теперь мне двадцать девять, и внутри у меня гребаный комплекс неполноценности, ведь я не знаю, что делала не так и почему Вадим Балашов, черт его дери, не смог меня полюбить!

Проведя по лицу ладонью, он стирает с него осеннюю морось. Усталым голосом произносит:

– Я не рассчитывал на то, что у нас этот разговор получится с первого раза.

– Если ты закончил говорить, то я пойду, – бросаю ему. – Холодно.

Он смеряет меня тяжелым взглядом. Туфли на шпильках, прическу – мои дешевые попытки почувствовать себя привлекательной. И шмотки – это не то, чем бы я могла его удивить. Такой он видел меня сотни раз, но это не помешало ему разворотить постель гостиничного номера в компании долбаной студентки.

– Мы не закончили, – говорит он. – Но, если тебе нужно время, я подожду.

Мои каблуки стучат по асфальту, пока я иду к дверям ресторана.

Балашов объявился здесь без предупреждения, и, чтобы оправиться от этого разговора, мне потребуется куча времени. Возможно, я и до утра не справлюсь.

Как бы то ни было, меня вышвырнуло из зоны комфорта. Я пытаюсь обустроиться в квартире, в которой ни дня в своей жизни не жила. Там все чужое и непонятное. Запахи, виды из окна. Это не мой дом. Мой дом – это место, в котором я прожила последние семь лет, куда привезла свою дочь из роддома. Первый дом, где я стала хозяйкой. Для него я подбирала наволочки и диванные подушки. Каждую мелочь. Но это собственность Балашова, и мне было необходимо покинуть наш дом самой, а не попросить убраться оттуда хозяина.

Вернув плед в гардероб, я прохожу мимо банкетного зала, из которого гремит музыка. Пройдя в пустой бар, забираюсь на высокий стул и пытаюсь унять колотящую тело дрожь. Тру друг о друга ладони, пока бармен интересуется:

– Чего хотите?

– Чего-нибудь покрепче, – отвечаю ему.

– Текила?

Я не уверена, но все же качаю головой, изображая «да».

Он выставляет передо мной шот и чашку с какой-то красной жижей. Подняв глаза, спрашиваю:

– А это что?

– В Мексике текилу лаймом не закусывают, – поясняет бармен. – Запивают вот этим коктейлем. Он острый, осторожно.

Выдохнув, я опрокидываю в себя и то и другое. Это и правда ядреная кисло-сладкая смесь. Закашлявшись, машу рукой, запрещая мне повторять.

– А я тебя искала, – на плечо опускается ладонь Лиды, именинницы.

Слезы на моих глазах – результат пожара в желудке, но, смаргивая их, я в этом не уверена. Возможно, эта мексиканская бурда растревожила застрявший в горле ком.

Когда все же поворачиваю голову, вижу, что Лидия пришла не одна, а в компании двух мужчин. Один из них мне отлично знаком – это ее муж, Борис Галицкий, а второго вижу впервые.

Мужчина бросает на меня медленный расслабленный взгляд, как настоящий пресыщенный женским вниманием козел. Ему позволительно – он спортивный, хоть и среднего роста. Тусклый свет в баре не дает разглядеть цвет глаз, но они первое, что притягивает на его лице взгляд. Слишком светлые для таких густых черных ресниц и не менее густых каштановых волос. Белая рубашка оттеняет его прекрасные гены идеально.

– Мы тоже хотим чего-нибудь покрепче, – хлопает Лида ладонью по барной стойке. – Что это такое? Сделай мне то же самое, – просит она бармена.

Посмотрев на брюнета, добавляет:

– Это моя подруга, Карина. Карина Балашова. А это Денис Алиев…

Мой взгляд снова возвращается к лицу мужчины, и не для того, чтобы пересчитать его ресницы. Всматриваясь в черты красивого лица, вижу, как его собственный взгляд стал чуть пристальнее, хотя на губах все та же расслабленная ухмылка. Но даже она не может скрыть тот легкий прищур, с которым на этот раз он осматривает меня с ног до головы.

Именно поэтому делаю вывод, что совпадений быть не может.

«Этот дагестанский ублюдок», – именно в таком контексте в последние два года мне приходилось слышать имя Дениса Алиева. Прокурора, который вцепился в бизнес Балашова как питбуль, и выйти из этой схватки без потерь моему мужу не удалось. А вот прокурор Алиев обеспечил себе новые звезды на погонах.

Я никогда не видела его раньше, но именно этому человеку обязана тем самым кризисом, который изрубил на куски нашу с Балашовым семью. Бесконечные суды, адвокаты. Это был сложный для него период.

Возможно, я должна сказать этому человеку гребаное «спасибо», ведь именно в трудностях познается семья, но, когда он протягивает мне ладонь со словами «привет», я бросаю на нее кислый взгляд и спускаюсь со стула.

Игнорируя повисшую в воздухе руку, забираю с барной стойки сумочку и обращаюсь к Лидии:

– Пойду проветрюсь.

Глава 2

О нашей с Балашовым ситуации я не ставила в известность никого, ни единого человека. Причина проста: как только обстоятельства нашей семейной жизни станут достоянием общественности, на меня обрушится лавина.

Друзья, знакомые, родные…

Наш развод ни при каких обстоятельствах не будет обычным, прежде всего потому, что мы к нему не готовились, а это значит, что нас ждет раздел имущества.

Думать об этом – значит, снова оценивать свою роль в его жизни. Или то, во сколько ее оценивает он. Это Балашов продемонстрировал достаточно четко, когда начал трахать двадцатилетнюю студентку.

Мне ничего от него не нужно. Ничего, кроме алиментов, которые положены Сабине. Я не умру с голоду, мой бизнес, хоть и крошечный, приносит стабильный доход. Это сеть из трех кофеен, пусть они и плевок под ногами Балашова. Он подарил мне помещения к рождению дочери, так что я избавлена от аренды.

Я не знала, как объяснить дочке наш с ней переезд, поэтому отправила ее погостить у бабушки с дедушкой, пока сама пыталась обустроиться в квартире, где не было ничего, кроме бытовой техники и кое-какой мебели.

Ни ее игрушек, ни живущих по соседству друзей, ни ее отца, которого она так сильно любит. Любовь у них взаимная. Глубокая. Глубокая связь, словно они половинки целого.

Мне пришлось отправить ее к родителям Балашова, потому что мои уехали на отдых.

Утром я потрошу один из двух чемоданов, которые привезла сюда с собой. Собрать больше вещей я была не в состоянии. Я так хотела сбежать, что даже не закрыла за собой ворота. Мне давно пора отправиться в наш с Балашовым дом снова и организовать нормальные сборы, но я не решаюсь…

По все той же ненавистной причине – мои сомнения. И страх того, что, как только переступлю тот порог снова, мне захочется сделать вид, что ничего не было. Ведь мой муж всегда выполнял свою главную, заложенную в него чертовой природой масштабную роль – обеспечивал нам с дочерью чувство безопасности и надежности.

Оно было таким железобетонным, что порой мне было плевать, любит меня муж или нет. Он был рядом. И он был нашей опорой. Уверенностью в завтрашнем дне.

Разложив на умывальнике косметику, я зло стираю стоящие в глазах слезы.

Я эгоистка, раз не могу думать ни о чем, кроме своей обиды. Ни о благополучии дочери, ни о благополучии семьи, которую, возможно, еще можно спасти…

Только о своей обиде. И о том, как неприступно Балашов выглядел, даже застигнутый в самом дерьмовом положении из возможных…