– Всё хорошо. Врачи говорят, скоро можно будет выйти… – голос девушки дрогнул, и это не укрылось от чуткого слуха Елены. – Выйти отсюда…

– Да, – Елена проглотила подступивший к горлу комок. – Отдохни ещё чуток, а там я прилечу, и мы с тобой съездим на реку, как раньше.

Таня ответила не сразу. Будто бы она так же боролась сейчас с собой, как и сама Елена.

– Да, Ленусь, прилетай, – сказала она, наконец. – Я подожду.

Елена облизнула губы.

– А как у тебя, Ленусь?

– Всё хорошо. Он сказал, что я ему подхожу.

– Это же отлично! – только теперь в голосе сестры промелькнула искренняя радость.

– Да, совёнок, просто отлично.

– Наверное, теперь у тебя не будет времени на меня…

Елена помолчала, размышляя о том, как скоро сможет выбраться из Ростова.

– Честно говоря, да, – сказала она, в конце концов. – Я наверняка буду очень занята в ближайшее время. Но как только получится, я прилечу…

Договорить Елена не успела. Связь оборвалась, и в трубке снова раздались гудки.

Елена тут же перенабрала номер и услышала равнодушный голос автодиспетчера: «Средств на вашем счету недостаточно…»

Елена нажала отбой и убрала телефон. Вопрос о перелёте решился сам собой.

Елена проснулась от монотонного писка около семи утра. Звук уже стихал, и Елена решила, что вставать пока нет смысла – никто её не ждал, кроме растворимого кофе на кухне.

Пришло время решать, как быть дальше, а это она вполне могла начать делать, не поднимаясь с постели.

Апатия владела девушкой уже два года. Она не помнила, была ли такой раньше, но после ухода из университета и первого инфаркта отца всё стало для неё одинаково серым. Елена равнодушно сидела у постели больного, вглядывалась в его внезапно постаревшие черты, и пыталась понять – чувствует ли она хоть что-то? По всему выходило, что не чувствует ничего.

Просыпаясь утром, Елена могла думать только о том, чтобы этот день закончился поскорее – и в то же время она постоянно боялась наступления вечера, потому что за ночью следовал новый день.

Только Таня каким-то странным образом всегда умела вытащить её из серого марева, в котором Елена существовала день за днём.

Таня была моложе Елены на три года, но так сложилось, что она уже вышла замуж. Брак её никогда не выглядел особенно счастливым, но и она, и её супруг понимали, что нужны друг другу. С тех пор, как в кругах российской элиты зародилась мода на аристократическое происхождение, девушки из старых, ещё имперских семей стали привлекать к себе особое внимание. За право называться членом дворянской семьи многие отдали бы половину состояния. К числу их относился и муж Татьяны Краевской – Вадим Драгомиров. Он давал ей деньги, она ему – толику света своей древней фамилии.

Однако, именно брак Тани нанёс следующий удар по всей семье.

17 апреля 1998 года Вадим Драгомиров был убит в аэропорту при спуске с собственного самолёта. Неизвестный сделал два выстрела – первая пуля попала Драгомирову в сердце, вторая… вторая прошла мимо и вошла в позвоночник его супруги Татьяны Краевской. На самом деле эта пуля всё же была первой. Но в тот момент детали не имели для Елены никакого значения. Елена не знала и не хотела знать, что стало причиной покушения. У неё и не было времени об этом подумать. Какой-то дурак сообщил о случившемся отцу, и этот удар стал вторым, теперь уже смертельным, для стареющего эмигранта в третьем колене, потомственного князя Григория Краевского. А третий приняла уже его дочь – Таня почти не могла двигаться. Её лечение требовало денег – и немалых, а денег, как оказалось, у Григория не было. Елена унаследовала только небольшой домик во Франции с коллекцией раритетных картин, которые отец просил ни под каким видом не продавать, и ворох долговых расписок. Само шато, как оказалось, было заложено столько раз, что продать его не было ни малейшей возможности.

Елена выслушала завещание молча. Она всё ещё ничего не чувствовала. Только мысли о Тане аукались тупой болью в груди. От них хотелось плакать, но Елена знала, что Краевским плакать нельзя.

Именно тогда она отправилась бродить по Парижу и в маленькой лавке старьёвщика купила свой первый пистолет. Это был револьвер, из которого застрелился Шарль Дидье. Елене нравилась мысль, что она держит в руках предмет, который оборвал жизнь великого писателя прошлого, и который так же легко мог бы оборвать и её собственную.

Мысли о самоубийстве первое время преследовали её постоянно. Елена не могла представить, как рассчитается с долгами и оплатит лечение сестры. Она не имела ни образования, ни навыков, ни связей. С большинством друзей Елена перестала общаться ещё тогда, когда покинула Сорбонну. Навязчивость остальных сошла на нет, как только выяснилось, что у Краевских нет денег.

В то же время, с каждым часом Елена понимала всё отчётливее, что просто так уйти из жизни она не может. У неё была Таня, которая определённо не заслужила провести остаток дней в бесплатной клинике для бедных. Деньги её мужа подошли к концу за неполный год болезни – как оказалось, большая их часть была рассеяна по чужим корпорациям, которые с удивительной скоростью банкротились одна за другой.

Работу Елене не удавалось найти весь этот год. Зато в конце осени поступило сразу два предложения.

Первое исходило от Ольги Дашкевич. Ольга Михайловна Дашкевич много лет назад работала секретарём у её отца. Затем ей пришлось уйти, – как поняла Елена много позже, Ольга повздорила с её матерью. Тем не менее, отношения между Ольгой Дашкевич и Григорием Краевским всегда оставались дружескими, даже когда она перешла на работу к тому самому Дмитрию Баратову.

Именно от неё Елена услышала о Баратове в первый раз. Потом уже она стала внимательно следить за тем, что происходит в жизни этого во всех отношениях необычного человека.

Дмитрий Баратов был бывшим военным. Офицером воздушного флота в отставке – насколько знала Елена, в отставку он ушёл после смены правительства и окончания войны в Афганистане. Жёлтые газетёнки писали, что Баратов продолжал сотрудничать со спецслужбами, но Елена в этом крайне сомневалась. По её представлениям Баратов был человеком чести. Происхождения, впрочем, Баратов был далеко не благородного. Сколько бы денег не тратил он на сбор бумаг в архивах, никто из наёмных исследователей не смог порадовать его родством хотя бы с самым захудалым дворянином: все до одного деды и прабабки Баратова были чистокровными крестьянами. И когда он после восьми лет борьбы за первенство на машиностроительном рынке попытался продвинуть свой бизнес дальше, это стало для него камнем преткновения. То, что для одних было модой – для других превращалось в стиль жизни. И Баратов лоб в лоб столкнулся с теми группами элиты, которые всерьёз играли в монархизм. Которые не хотели вести дела с нуворишами. Их не интересовали выгоды и прибыль – только то, как далеко простирается твой род. Возможно, именно поэтому в том же году Баратов женился, причём как раз-таки на потомственной дворянке – надеясь, видимо, таким образом решить свою проблему. Женой его стала француженка, урождённая графиня де Мортен. Однако, если верить всё тем же жёлтым газетенкам, отношения между Баратовым и Дезирэ де Мортен складывались не слишком удачно.

Подтвердились сплетни и тем, что предлагала Елене Ольга Дашкевич. По её словам, Баратов искал себе референта или компаньонку, которая могла совместно с ним проводить переговоры с нужными ему людьми. Баратов, таким образом, в глазах чопорных партнёров выступал бы от лица старинного дореволюционного рода. Практика была в целом не нова – так же, как договорные браки и просто попытки отыскать среди своих далёких предков титулованных особ. Перспектива Елене казалась более чем удачной. Непыльная и высоко оплачиваемая работа, где её вряд ли заставили бы делать больше, чем она умеет – улыбаться к месту и вежливо пожимать руку. Наверное, стоило с самого начала подумать о том, что работа слишком уж для неё подходит. Тогда же мысль была одна – неужели это правда? И насколько велик шанс, что всемогущий Дмитрий Баратов возьмёт её в свою компанию?

Ольга признавала, что шанс не слишком велик. Из пятидесяти кандидаток Баратов уже отсеял сорок, хотя все они имели законченное юридическое образование. В то же время Елена имела серьёзное преимущество – Ольга могла предложить её досье Баратову, минуя инстанции и проверки.

Елена всё ещё колебалась, когда получила новое предложение:

Её бывший сокурсник Эдвард Карлайл предлагал ей… сожительство. Получив письмо от Эдварда, которого Елена, к своему счастью, не видела уже два года, Елена едва не задохнулась от ярости. Эдвард честно признавал, что какой-либо официальный союз с Еленой на сегодняшний день ему невыгоден. Однако он предлагал оценить его благосклонность и согласиться проживать у него на содержании, а взамен обещал помочь с оплатой счетов за клинику.

Ознакомившись с предложением, Елена впала в ступор на долгих несколько секунд, – а затем немедленно набрала номер Ольги Михайловны и сказала, что согласна. Оставаться в Париже было невыносимо.

Встречу, тем не менее, удалось назначить только через неделю, и Баратов не собирался встречаться ни в Париже, ни даже в Москве. Как поняла Елена довольно быстро, это была обычная практика – собеседование Баратов мог назначить там, где у него выдавались свободные десять минут, и то, каким образом кандидатка попадёт на встречу к сроку, его ничуть не интересовало.

Это Елену не удивило. Чего-то подобного она и ожидала от человека, о котором много раз читала. Куда больше её удивило то, о чём пришлось вести речь за столом.

Она купила билет и оказалась на месте, как и положено, в половине второго. Вернее – в двадцать восемь минут. Баратов пришёл ровно в 13.30. Первым, что бросилось в глаза Елене, стал знаменитый шрам, полученный по разным версиям то ли во время переворота, то ли в одной из последних перестрелок с боевиками. На фотографиях он выглядел куда меньше и проходил от линии роста волос почти вертикально вниз, но не доходил до линии бровей. В жизни он пересекал бровь и разделял её на две части. Елена с трудом заставила себя не смотреть на это увечье. Как оказалось – успешно, Баратов так и не заметил её взгляд.

ГЛАВА 3. Визитка

В остальном Баратов оказался точно таким, каким Елена видела его на фотографиях. Даже бровь поднимал точно так, как на некоторых картинках, и так же едва заметно улыбался, пряча улыбку за сжатой в кулак рукой.

Однако самообладание сохранять удалось недолго.

Елена ожидала, что Баратов поставит вопрос о её неоконченном образовании – оно откровенно было самым слабым местом в той биографии, которую подготовила госпожа Дашкевич. Они даже заготовили несколько вариантов ответов, каждый из которых, в зависимости от настроения Баратова, должен был его удовлетворить. Однако едва ли не первым вопросом стал вопрос о браке. Елена в самом деле не была замужем. Почему-то ей и в голову не пришло, что брак мог помочь ей выкарабкаться из нищеты, а даже если бы и пришло, она бы моментально отвергла эту идею – Елена не любила безысходности. Представить, что она связывает свою жизнь с кем-то до самой смерти, она никак не могла.

Следующий вопрос выбил её из колеи ещё сильнее. Он выглядел так, будто бы Баратов пытается выяснить, кого Елена предпочитает видеть в своей постели. Елена предпочитала спать одна. Тому имелись достаточные основания, которые, безусловно, не касались едва знакомого человека.

Дальнейший разговор был ещё более абсурден – Баратова интересовало, нравится ли ей дешевый бразильский кофе, который подавали в кофейне в сотнях километров от настоящей Бразилии. Елена несколько секунд колебалась между вежливостью и честностью, пока не нашла компромисс. Какое из этих качеств интересовало Баратова, Елена так и не решила.

Окончательно же она поняла, что никого не интересуют её навыки, когда Баратов вполне конкретно заговорил про постель.