– Я думала, комплекс еще официально не открылся и наша параллель первая, кто здесь побывает.

– Директор не умеет держать язык за зубами, когда дело доходит до хвастовства. – Отец окинул недовольным взглядом толпу ждущих. – Мария рассказывала после родительского собрания, что в одно время с вами здесь на сборах будет волейбольная команда из Новосибирска и участники клуба восточных единоборств.

После осенних событий мама осталась вместе с нами жить в Ксертони. На первое время она остановилась у некой подруги, имя которой при мне не называла, как бы я ни пыталась осторожно уточнить, но, когда пошел второй месяц, Костя стал все чаще предлагать Марии перебраться к нам, в свободную комнату, что пока была отведена под отцовские хобби вроде рыбалки и коллекционирования футбольных трофеев. Мама долго отказывалась, предпочитая объявляться у нас на пороге по утрам. Она будила всех звонком в дверь, после чего как ни в чем не бывало пыталась приготовить для семьи какой-нибудь завтрак. В очередной свой визит мама подняла Костю после рабочей смены не в лучшем настроении, и тот, не принимая отказа, всунул ей в руку связку ключей, приговаривая, что она может появляться в любое время дня и ночи, но только не тревожа его и без того редкий сон.

Я оставалась в семье единственным человеком, который мог приготовить что-то сносное, однако Мария не оставляла попыток, и со временем у нее даже стал получаться воздушный омлет и блинчики на завтрак. Было видно, как она старается сделать хоть что-то, раз не смогла спасти меня от участи отца, но никто из нас не мог воспротивиться судьбе или изменить принятые ранее решения. Все, что нам оставалось, – это играть в семью, надеясь, что ошибки прошлого оставят в покое будущее.

– И как это связано с хвастовством директора?

– Очень просто: тренер волейбольной команды – ее муж, а в клубе восточных единоборств состоит ее сын. Ты и сама должна понимать, что Татьяна из-за своего баловства чуть со скандалом не вылетела из школы в выпускной год. Она бы ни в одной другой после это не была нужна, чего уж говорить про институт! Ее отец сделал все, чтобы директор отстала от дочери и позволила жить спокойно.

– Тебе что, жаль ее? Нужно ли напоминать, что Таня распускала слухи именно про меня?

Найдя подходящее место, папа стал парковаться.

– И ни одно из ее слов не было правдой. – Он сосредоточенно смотрел в боковое зеркало. – Молодая еще, глупая. Гормоны играют.

Я скрестила руки на груди, не веря своим ушам. Ну конечно, давайте оправдывать выходку Ростовой. Может, пожалеем ее еще и все забудем?

– Ты хотя бы представляешь, через что мне пришлось пройти из-за нее?

Костя нахмурился:

– Но вы же продолжаете общаться, разве нет?

– Да, – я замялась на секунду, не желая пускаться в долгие объяснения тысячи и одной причины, из-за которой терпела присутствие Ростовой в своей жизни, – но вынужденно. Это другое.

– Чем дольше ты идешь на уступки и продолжаешь делать то, чего на самом деле не хочешь, тем сложнее будет договориться с совестью потом.

Отец перевел коробку передач в нейтральное положение, а затем поднял ручник, после чего заглушил двигатель и отстегнул ремень безопасности.

– Пойдем потихоньку. – Папа окинул взглядом людей, которые стояли под навесом. – И почему все до сих пор снаружи?

Ответа на вопрос Кости у меня не было. Я вышла из машины и побрела под навес, поспешив застегнуть свой балахон на молнию, сохраняя тепло. Для конца июня погода по вечерам оставалась на удивление прохладной. Закат алел у горизонта, готовясь отдать мир во власть ночи. Перьевые облака становились все прозрачнее, будто где-то наверху их разгонял, как стаю птиц, задорный мальчишка с воздушным змеем в руках. Тихая, спокойная территория вдали от города пыталась сразу внушить посетителям доверие, завлекая атмосферными видами, но все внутри меня противилось пребыванию здесь. За последние месяцы я так привыкла ждать от жизни подвоха, что уже забыла, каково это – просто жить мгновением.

Отец шел сзади, катя перед собой за выдвинутую до упора ручку чемодан. Костя почти догонял меня, на ходу осматриваясь, точно ища кого-то. Вдруг его удивленный взгляд остановился левее меня, и я поспешила обернуться: к нам приближался Стас, у которого через руку было перекинуто навскидку не менее десяти чехлов для одежды. Ну Диана дает!

– Ничего не говорите, – предупредил Стас прежде, чем мы успели отойти от шока и найти подходящие слова.

– Боже мой, куда ей столько? – все же вырвалось у меня, и Смирнов с опаской посмотрел в сторону входа. Мог хотя бы в чемодан все это спрятать, что ли. – Все же увидят и наверняка будут обсуждать до конца вечера.

– Неужели так трудно, если я прошу промолчать, оставить свои комментарии при себе? – Он прищурился, продолжая искать кого-то среди других ждущих, и склонился ко мне, заговорив тише: – Если что-то может поднять настроение моей сестре, то мне плевать, о чем она попросит: хоть забраться на вершину Эвереста и вырастить там тонну зеленых яблок. Я сделаю это для нее. И плевать, как это будет выглядеть со стороны.

– Вряд ли яблоня выживет на таком морозе, – сказала я и улыбнулась, неловко пытаясь перевести разговор в шутку, прекрасно помня, каким резким мог становиться Стас, когда речь заходила о его семье.

– Ася! Стас! – крикнул нам Костя, который уже был на полпути ко входу. – Вы идете?

Стас двинулся к остальным, оставив мою последнюю реплику без комментария. Он даже не потрудился изобразить, будто ему тяжело нести ворох Дианиных платьев, которые любой простой смертный вряд ли смог бы удержать, да еще идти при этом такой легкой походкой. Но Стас не знал этого, потому что сам никогда человеком не был. Как много странного люди не замечают, наблюдая со стороны за семьей Смирновых: вампирская семейка из раза в раз легко нарушала привычное положение вещей просто своим присутствием в реальности. Не зря говорят: если хочешь что-то спрятать, оставь это у других на виду. Возможно, я была излишне строга к ребятам, подмечая каждое несовершенство в их легенде, и люди действительно не так чутко воспринимали выбивающиеся из ткани бытия случаи и детали. Мне же они бросались в глаза как вызов, потому что теперь я чувствовала некую ответственность за сохранение общей тайны: если миру станет известно о вампирах, пострадают и оборотни, и ведьмы, а значит – вся моя семья. Этого я допустить не могла.

Среди других ребят я сразу увидела под навесом Диану. Со скучающим видом она сидела на чемодане, подпирая подбородок рукой, и грустно смотрела на мозаику из мелкой разноцветной плитки, которой была вымощена небольшая площадь под навесом. Хорошо, сегодня обошлось без дождя.

– Привет, – коротко поздоровалась я, и подруга вяло улыбнулась. – А чего все снаружи торчат?

– Какая-то неразбериха с номерами. Думают, как распределить мальчиков с девочками подальше друг от друга и при этом не перемешать нас со спортивными командами.

– И как, получается?

– Судя по тому, что я торчу здесь уже минут сорок, – не очень, – грустно ответила она, даже не пытаясь бодриться.

Костя поставил рядом со мной чемодан и коснулся плеча:

– Пойду внутрь, – папа кивнул в сторону автоматических дверей. – Разузнаю, что у них там и как. Может, помогу чем.

– Давай, – согласилась я и осторожно присела на свой чемодан, не до конца уверенная в его устойчивости. Дианин, в отличие от моего, больше походил на передвижной сейф на колесиках из-за блестящего материала, который внешне легко можно было спутать с каким-нибудь металлом. Впрочем, я бы не удивилась, узнав, что он и правда из алюминия или еще чего, но уточнять у подруги не стала.

– Не выспалась? – начала я, и Диана с удивлением на меня посмотрела.

– Мне толком и не нужен сон, забыла? – подалась она вперед и прошептала: – Это скорее просто удовольствие. Ну или если хочется голову разгрузить.

– Тогда у тебя точно нет никакого оправдания синякам под глазами, – отшутилась я, но, к моему несчастью, Диана восприняла слова всерьез и полезла в сумочку за складным зеркальцем.

– Вот черт, – выругалась она, рассматривая свое отражение. – Надо было все же вчера поесть с остальными.

– Ты что, не пила кровь перед поездкой? – возмутилась я громче, чем рассчитывала, и Диана шикнула на меня, тревожно оглядывая толпу.

Когда она убедилась, что никто не обратил внимания на мой возглас, то заговорила снова:

– Нет, я не успела. Ребята вчера так быстро собрались! Братьям и сестре вообще будто плевать на выпускной. Виола, кажется, и вовсе достала из шкафа первое попавшееся платье и забросила его к себе в чемодан, даже не потрудившись отпарить ткань или, на худой конец, убрать наряд в чехол для сохранности. Про парней вообще рассказывать не буду: стыд и срам. – Она отмахнулась, но я легко поняла по надутым губам и сведенным к переносице бровям, как Диана была недовольна домочадцами. – Я всю ночь убила на то, чтобы эти придурки не оделись на выпускной как разноцветные попугаи. Вот кто носит черные кроссовки с серыми штанами, подпоясанными коричневым ремнем? Это же безобразие какое-то и позор. В итоге столько времени потратила на них, что на себя не осталось. Я до последнего так и не смогла решить, что надену.

– Это я уже поняла. – Моя рука взмыла в воздух в сиюминутном желании похлопать Диану по плечу, но стоило пальцам приблизиться к ее коже, как она застыла словно камень. Замявшись, я замерла, так и не коснувшись ее.

Наши взгляды встретились, и я поспешно отвернулась, стараясь смотреть на что угодно, но только ни секунды дольше на Диану, боясь увидеть в карих глазах подруги страх, как это часто случалось в последние месяцы. Мы обе не могли забыть произошедшее зимой: она – из-за того, что теперь все время должна была помнить об опасности, исходившей от меня, и не расслабляться, в то время как я держалась за воспоминание о желании напасть на Диану, лишь бы подобное не повторилось вновь.

Каандор мог убить ее. Я могла убить ее.

Мы чуть не убили ее.

– А ты купила в итоге то песочное платье, которое мы вместе нашли в торговом центре? – Диана нарушила тишину первой, и мне немного полегчало.

Я усмехнулась и отрицательно покачала головой. Платье было последним, что меня беспокоило с того момента, как я впервые обратилась.

– Не-а. Папа с мамой сказали, оно слишком дорогое.

– Но это же выпускной! – Диана раздосадованно вскинула руки в воздух. – Твой папа вроде неплохо зарабатывает: четырехкомнатная квартира, дорогое хобби и вылазки на футбольные матчи в другие города. Может, он просто зажался?

Сказанное Дианой ввело меня в замешательство. Неужели она не знала?..

– Если бы, – осторожно начала я и после короткой паузы продолжила: – Ты же понимаешь, что ни один другой полицейский, вроде моего отца, или же врач, как твой, не зарабатывает столько, сколько Костя и Владимир?

Диана посмотрела на меня округлившимися глазами и перестала моргать, словно никогда не задумывалась, откуда в их семье водятся деньги. Встречала ли она взрослых, по-настоящему взрослых смертных в своей жизни, чтобы в действительности узнать, как те живут, и понять, насколько отличались реалии среднестатистического горожанина от тех, кого подобрал под себя покров иной стороны, где существовала магия, кровопийцы и волки, а не обыкновенные простуды, долги и неоплаченные счета? Возможно, ее розовые очки сужали реальность куда сильнее тех, что носила недавно я сама.

– Хочешь сказать, любая другая семья главного врача больницы не может себе позволить жить так, как наша?

Я помотала головой, стараясь сдержать ухмылку. Смеяться здесь было не над чем.

– Это очень вряд ли. Разве только в Москве – столица как-никак – или в других крупных городах, где бюджеты сильно отличаются.

– Москва – не Россия, – выпалила она.