После слухов, которые Ростова распустила обо мне в школе, мы долгое время не общались. Всю зиму я и Таня вынужденно делили между собой пространство, а также общую подругу Дашу, мастерски держась друг от друга в противоположных концах учебных классов. По вечерам после школы все обстояло куда проще: по большей части я посвящала свободное время тренировкам с отцом и Денисом, а также выходила патрулировать лес, ища забредших в округу слабокровных вампиров.

На моих мысленных весах гирь на чашу спокойствия в то время значительно добавляло присутствие Каандора. Скажи я себе в момент обращения, что жизнь в начале зимы сложится именно так, я бы ни за что не поверила, видя сначала в духе не только противника, но и явную угрозу. Думала, достаточно духу исчезнуть, и простая человеческая жизнь вновь распахнет передо мной двери, гостеприимно пропуская в мир, полный интересных свершений, встреч и событий. Безусловно, Каандор временами был той еще занозой, особенно когда отказывался прямо отвечать на мои вопросы. Но в тоже время наше постепенное сближение и узнавание друг друга помогало мне принять ту изнанку мира, которая неотвратимо притягивала меня к себе, точно солнце, и заставляла смысл моей жизни крутиться вокруг нее, словно безвольный спутник.

Доктор Смирнов и моя мать только и твердили, что еще можно повернуть события вспять, найти лекарство. Однако энтузиазм Владимира угас, когда главная битва доктора оказалась проиграна и он потерял жену: без Ольги работы местным оборотням прибавилось, потому что, когда она умерла, рухнула и хрупкая защита, оберегавшая Ксертонь от посягательств других полнокровных вампиров, которых долгие века терпит на себе земля. Сами они на территорию пока не заявлялись, если верить папе: лишь посылали небольшими группами новообращенных, с которыми я и сама сталкивалась, выходя на дежурства в патрулях. Точно разменных пешек, их посылали на убой создатели, проверяя, насколько крепка защита Ксертони. Мы, в свою очередь, делали все, чтобы у древних вампиров не появилось ни ошибочного представления, будто земли свободны, ни соблазна их занять.

Волки не бездельничали, несмотря на то что основную службу несли по традиции воспитанники Владимира: стоило печальному известию о смерти Ольги стать общеизвестным в городе, как отец больше не давал мне покоя, затягивая в череду бесконечных тренировок, беспокоясь, что я могу оказаться слишком слабой для туманного будущего, которое каждую ночь подходило все ближе к нашему порогу. Никто больше не ощущал себя в безопасности, и это бесконечное чувство тревоги оплетало все сферы нашей жизни, точно ядовитый плющ. Паразит вытягивал радость не только из нас самих, но и, казалось, поглощал краски Ксертони, не позволяя лету вовремя вступить в свои права.

Несмотря на совместное дело с вампирами, которых еще недавно можно было с натяжкой назвать моими друзьями, я принялась плотно укладывать в стену между нами один кирпич за другим, утолщая преграду и отдаляясь от семьи Смирновых и близнецов Яковлевых, потому что прекрасно понимала: каждый из них в опасности, пока рядом нахожусь я. Мне удалось поговорить с достаточным количеством волков об их связи с духом, чтобы понимать: происходящее со мной не было нормой.

Инстинктивно меня тянуло к крови вампиров, и я ничего не могла с собой поделать. От одной мысли, что мои челюсти сомкнутся вокруг хрупкой шеи Дианы, внутри нарастал одновременно ужас и желание узнать, какова ее плоть на вкус. Понять, какая идея принадлежала мне самой, а какая – Каандору, было почти невозможно, ведь с каждым днем граница, разделяющая нас на два разных существа, постепенно стиралась.

– Ась, ты будешь чай? – Даша позвала меня, кивнула на чайник, который держала на весу, и я пододвинула чашку ближе, чтобы она смогла дотянуться. Янтарная жидкость полилась из носика чайника тонкой струйкой, от которой исходил едва заметный в игре утреннего света пар.

Без помощи человека, сведущего в науке и одновременно имеющего представление о существах, которые тайно скрывались среди людей, моя мать какое-то время еще пыталась найти поддержку у ведьм, восстановить связь с ксертоньским ковеном, но без новой Верховной попытки Марии оставались тщетными. Мама не могла наладить диалог ни с одной из местных семей, встречая перед собой лишь закрытые двери: ведьмы до сих пор испытывали к Марии неприязнь за связь с Костей, крепко держась за старые догмы, как утопающий за доску, надеясь в последний раз увидеть родной берег. Только ведьмы, в отличие от утопающего, свято верили, что новая Верховная так и не переродилась – в наказание всему поколению, что опрометчиво посмело нарушить тонкий баланс мира. Урок Матери Природы за греховную связь ведьмы с порождением рук своих – с оборотнем. С существом, которое великая Мать никогда не задумывала и не одобряла.

Я не хотела смотреть, как Мария продолжает унижаться ради иллюзорной возможности спасти свою дочь, ведь попытки могли так никогда и не обратиться явью. Да и, если честно, я чертовски устала быть грустной девчонкой, которая не в состоянии посмотреть правде в глаза и принять судьбу.

Все было кончено, и я выбрала жить дальше, хотя до сих пор до конца не понимала, что это могло значить. Путь к тому, чтобы вновь стать обычным человеком, оказался для меня навсегда закрыт, а попытки сдержать внутри сущность волка, как я теперь понимала, могли создать временное чувство, будто ничего не изменилось. Но на самом деле в наших жизнях давно исчезли такие понятия, как «обычно», «нормальное» и «старое».

Несмотря на малоприятное знакомство с духом оборотня, с которым я теперь связана, Каандор стал моим единственным спутником и опорой в мире, где приходилось учиться скрывать свое истинное лицо и мысли даже перед теми, кого еще недавно легко можно было отнести к категории близких и родных. Казалось, стоило Каандору захотеть, и от настоящей меня ничего бы не осталось. Он мог легко захватить тело, как пустую оболочку, и однажды уже показал это, когда решил раз и навсегда покончить с главной причиной моих бед и страданий – с Ником. Вампирский яд изменил мою жизнь, сорвав оковы заклятия, наложенного матерью сразу после моего рождения. Это заклятие семнадцать лет сдерживало мою природу оборотня, унаследованную от отца, но печать треснула впервые, когда было нарушено ведьмовское триединство и умерла бабушка, а затем хорошенько надломилась во второй раз, когда Никита, будучи вампиром, в попытке сделать меня такой же, как он сам, пустил яд в мою кровь. В тот день, если бы заклятие не ослабло, я могла стать такой же, как Каримов и семья Смирновых. Каандор смог дать отпор и защитить меня от судьбы тех, кого ненавидел всем нутром. Однако, как я теперь знала, вмешательство яда не прошло бесследно и для него, сделав духа внутри меня единственным в своем роде. Неправильным. Жаждущим попробовать на вкус кровь естественного врага.

Каандор мог легко задвинуть мой истинный голос и желания в глубины, из которых нет пути обратно, но даже в момент, когда темный попутчик был так близок к своей цели, он позволил мне выбирать. Я навсегда запомнила, как Никита лежал подо мной на синеватом в ночном свете снегу и, приняв свою судьбу, ждал, решусь я оборвать его жизнь или нет.

Если бы только я никогда не встретила Ника, моей прежней жизни ничего бы не угрожало. Обвинять его во всех грехах и злиться, что из-за него одиннадцатый класс пошел в новом городе совсем не по плану, казалось легко. Чувство ненависти помогало мне первое время избегать принятия простого факта: я могла сколько угодно искать виноватых вокруг себя вместо того, чтобы взять в руки ответственность за свою судьбу и начать жить по новым правилам. Шагнуть вперед, взвалив на себя тяжелую ношу, и принять настоящее с гордо поднятой головой. Другие, в конце концов, как-то справлялись.

Дверь в зал ресторана отворилась, и ветер снаружи принес с собой палитру знакомых запахов. Я обернулась и заметила, как внутрь прошла знакомая шестерка вампиров. Артур придерживал дверь, пропуская остальных вперед, и что-то с улыбкой рассказывал Диане. Она смеялась в ответ и выглядела в этот момент такой беззаботной и легкой, что очередной груз осел в груди тяжелым камнем, заставляя сердце болезненно сжаться. Я скучала по разговорам с ней, по нашей дружбе, но прекрасно знала: никогда больше не будет как прежде. Не после того, как однажды я захотела испить ее крови. Это и было странной особенностью моего духа: в отличие от других оборотней, я страдала от жажды, мечтая прильнуть к вене любого вампира и испить его жизнь до конца. После вчерашней встречи я прекрасно понимала, что она тоже помнила случившееся и сделать со страхом, который до сих пор таился внутри нее, ничего не могла, пусть, как мне кажется, и пыталась.

Вслед за Дианой внутрь прошла Виола, а за ней Стас с Максимом, увлеченные спором. Макс держал в руках раскрытую книгу, и Стас указывал пальцем на какую-то строку, хмурясь и пытаясь донести до брата некую мысль, которую я не смогла расслышать, хотя, признаться, старалась. Станислав настолько увлекся разговором, что не видел ничего вокруг, включая меня, и, проходя мимо стола, за которым сидели мы с девочками, аккуратно, будто невзначай, повернулся спиной.

Это хорошо. Так даже легче.

Последним в дверях показался Ник. Тот, кто причинил мне столько боли и разбил сердце. Тот, из-за кого моя жизнь никогда больше не станет прежней. Хорошо, что книги, расписывая, как прекрасна любовь, не врали хотя бы в одном: время лечит раны. События осени вместе с ее вкусами, запахами, радостями и горестями растворились в летних каплях росы, обещая начало новой главы, где история наконец повернет на светлую дорогу. И все же, пусть я чувствовала, как вместе с пышным расцветом природы наполняюсь сама, найти внутри силы до конца простить и полностью отпустить те события у меня не получалось. Оставалось радоваться хотя бы тому, что я больше не испытывала сжигающей изнутри ненависти – осталась только терпимость к Каримову и жалость.

Длинные рукава черной кофты он натянул почти до больших пальцев, а сами руки Никиты лежали перекрещенными на груди, словно на дворе стояло вовсе не начало лета. Золотоволосый мальчик превратился в бледную копию самого себя, утратив большую часть яркости и красоты, которые подарил ему вампиризм. Эксперимент Владимира Смирнова не прошел для Ника бесследно, но, по крайне мере, оставил в живых, чего нельзя было сказать о жене доктора.

В Никите я теперь находила много простого и человеческого: аромат его кожи, то, как Ник держался на фоне других ребят, – и все же его нельзя было спутать с обычным человеком. В нем теперь оставалось мало вампирского, однако он продолжал выбирать их компанию, и я могла понять почему: если бы Стас не остановил меня, когда Каандор взял верх над моим телом, Ник уже давно лежал бы под тремя метрами сырой земли на кладбище, а моя душа оказалась бы навсегда запятнана первым убийством.

И со Стасом я не могла вновь общаться как обычно, даже осознавая, какую ошибку чуть не совершила. Тогда он в своей привычной манере вмешался в самый последний момент, решив за меня, как будет лучше, и этим пересек черту. Быть может, именно поэтому я и не могла отпустить случившееся до конца. Прожить это должным образом, позволив боли перелиться через край. Я должна была найти в себе силы определиться: отпустить Ника после всего, что он сделал, или же, наоборот, решиться убить, чтобы стереть последнее напоминание, с чего все началось. В конце концов, Никита отнял у меня так много – он изменил не только мою жизнь, но и уничтожил в моей душе веру в то, что я хотела узнать и прожить впервые. В то, что воспевалось в стольких прекрасных романах, которые я прочитала, – в любовь.

Тогда, после дня открытых дверей, я невероятно ослабела, находясь под влиянием Каандора, и наступил момент, когда я впервые обернулась волком. Я почти решилась на чудовищный шаг и готовилась впиться в шею Ника, который понимал, казалось, лучше меня самой, что происходящее неизбежно. Он был готов принять смерть ради меня. Позволить начать мне новую жизнь, завершив собственную. Подарить мне самое дорогое: возможность перестать оборачиваться на того, кто однажды изменил все.