Я вскочил со стула и подошел, как и мои родители. Рован тоже остановился рядом, а Николас и мистер Абрамс немного поодаль.

– Что с нашей дочерью? – спросил отец, и в его голосе прозвучали властные нотки.

– Она жива, – тут же ответил врач, и из моей груди, как и у мамы, вырвался выдох облегчения, – однако… возникло множество проблем. Так как она упала с высоты, то в воде ударилась о камни, так как там было недостаточно глубоко. У неё был разрыв некоторых органов и внутренние кровотечения, – всё во мне напряглось, – также у неё была сильна повреждена голова и сломано несколько костей. Сердце Леоноры останавливалось три раза и три раза мы запускали его заново. В общей сложности, кислород не поступал ей в мозг в районе пятнадцати минут, а это очень много. Я говорю вам всё это для того, чтобы вы поняли. Мы сделали всё, что было в наших силах и даже больше…

– Что с ней?

Мне хочется врезать Ровану, его как будто заело.

– Леонора находится в медикаментозной коме, – я перестал дышать, слушая его следующие слова. – И пребывания в такой коме может иметь последствия для здоровья. Сейчас она даже дышать не может сама, поэтому ей в этом помогают аппараты. Будь она обычным человеком, то уже была бы мертва, – эта больница одна из немногих, где в курсе нашей особенности, – а так у неё есть шанс очнуться, но он слишком низок. Пребывание в коме способно привести к атрофии и слабости мышц, что может затруднить восстановление сил и подвижности после пробуждения, поэтому, возможно, если Леонора очнется, то не сможет более ходить…

Мама вздрогнула при этих словах, а я отступил на шаг, осознавая смысл слов, озвученных врачом.

– Также у некоторых людей в таком состоянии могут наблюдаться когнитивные нарушения, такие как потеря памяти, спутанность сознания или трудности с вниманием и концентрацией. Точнее будет известно, если Леонора очнется.

– Когда, – раздался голос Рована, и все взглянули на него.

– Простите?

– Не если, а когда.

Рован поднял взгляд и взглянул на доктора, отчего тот медленно кивнул и нахмурился только сильнее, после чего выдал вежливую улыбку и удалился.

– Тебе лучше убраться отсюда, Рован, – сказал ему, – и Нику тоже. Это не ваше дело. Оставьте нас с родителями наедине.

Николас кивнул и уже хотел тронуть Рована, когда тот покачал головой.

– Нет. Пока я не увижу её, то не уйду отсюда.

Меня разозлили его слова.

Я тыкнул ему в грудь и попросил следовать за мной, потому что не желаю разбираться с ним при родителях и других людях.

Когда мы зашли в пустую комнату, то я сразу перешел к сути:

– Слушай, я не желаю тебя видеть здесь. Не после того, что ты сделал с моей сестрой. И уверен, Нора была бы со мной солидарна. Уйди по-хорошему, Рован.

– Иначе что? Выставишь меня?

– Не заставляй меня этого делать.

– Я уже сказал, что уйду лишь тогда, когда увижу её.

Я всё-таки не сдержался и врезал ему, потому что внутри меня творится не пойми что. Мне захотелось выплеснуть всю боль и ярость хоть как-то.

Рован не сопротивлялся, он принял удар, лишь повернул голову, когда из его носа и рта потекла кровь.

– Нужно было сделать это ещё раньше. Если бы она только сразу мне сказала…

Я тяжело задышал и покачал головой, когда Рован не пошевелился.

Чёрт с ним.

Потерплю его физиономию ещё немного, а после он уйдет. Не желаю устраивать разборки при всех.

– Я уступлю, но только из-за уважения к сестре.

Я развернулся и вышел отсюда, поправив кофту и заметив, что Ник и мистер Абрамс уже ушли. Опустился на стул рядом с родителями и стал ждать, пока нам разрешат войти к Норе.

***

Два месяца спустя после событий в больнице.

Она так и не приходит в себя. Прошло уже больше двух месяцев, а Нора продолжает лежать на этой чертовой кровати с этой трубкой во рту, которая заставляет её дышать. Рядом с ней находится множество разных аппаратов, а в руки воткнуты иглы.

Цвет её лица восстановился, как и сломанная рука с ребрами. Но она всё ещё не здесь.

Я продолжаю её навещать раз в несколько дней. Приезжаю на машине, так как пешком до сюда не дойти. Родители также приезжают, как только у них выпадает возможность. Иногда я езжу с Вэйл сюда и смотрю на то, как каждый раз девушка проливает тонну слёз, умоляя Нору очнуться.

Естественно, никакой полиции не было, только следователи и то формально, потому что сам директор заявил, что это был несчастный случай. Он поверил словам Николаса и остальных – Освальда и Уэсли, а также… девчонки Грина – Рэйвен. Она подтвердила рассказ Николаса, когда меня ещё терзали некоторые сомнения. Но это и правда – хреновый несчастный случай, произошедший с моей сестрой.

К Норе приходим не только мы. Рован бывает тут не так часто, но каждый раз меня охватывает злость при виде его, как и при виде другого… Кайдена. Он тоже здесь.

Я знаю, что Грину ещё можно запретить вход, с Рованом же такой фокус не пройдет. Однако, я не делаю этого, потому что… вспоминаю Нору и то, как она смотрела на Кайдена. Меня злит это, но я разрешаю быть ему здесь, зная, что она этого хотела бы.

Вот и сейчас, зайдя в её палату, вижу следующую картину: Грин сидит в кресле с какой-то книгой в руках и читает её. Останавливается лишь, когда чувствует моё присутствие.

Он выдает короткий кивок, как и я ему. Мы не разговариваем, как и в прошлые разы.

Я ставлю свежие цветы в новую вазу, потому что в старых ещё стоят предыдущие. Да и вообще её палата всё больше становится похожа на оранжерею.

Кайден продолжает читать, а я сажусь в ещё одно кресло, находящееся по другую сторону от Норы и лишь смотрю на сестру, мысленно призывая её очнуться. Конечно, этого не происходит.

***

Ещё два с небольшим месяца спустя.

Вчера родители разговаривали с врачами, которые сообщили, что прогнозы насчет Леоноры неутешительные. Уже прошло больше четырех месяцев, а она так и не пришла в себя. Возможно, этого так и не произойдет. То, что она бессмертна… усложняет ситуацию. Её тело продолжит жить, когда мозг может умереть. Если даже она и придет в себя, то, вероятно, не сможет ходить. Я не представляю, что с ней будет. Нора ненавидела бессмертие и уверен, никогда бы не хотела остаться навсегда прикованной к кровати.

Точно нет.

Родители тоже понимают это, поэтому и размышляют о том, что предложили врачи. Отключить её от аппарата жизнеобеспечения, избавить её и нас от мучений. Вчера я злился из-за этого, крушил то, что попадалось под руку, а сегодня всерьез размышляю об этом. Как бы мне не хотелось и дальше верить, но надежда с каждым днем только покидает нас. Шансов становится только меньше.

Я люблю свою сестру и не желаю ей такого будущего. Как бы мне хотелось отмотать время назад и оказаться в тот момент вместе с ней на обрыве, да я даже готов был с ней поменяться местами. Лучше бы я здесь лежал, а не она.

Родители тоже не знают, что делать. Отец плохо спит, я переехал к ним на несколько дней и каждую ночь слышу, как он встает и ходит по дому, размышляя. Станем ли мы убийцами, если подпишем согласие? А Нора? Вдруг, она всё же очнется, но позже? Вера в это разрушает изнутри.

Каждый раз, когда я прихожу к ней в палату, то испытываю лишь боль и сожаление.

Я не знаю, как мне поступить. Если сделаю это, то готов ли к тому, что мне придется жить с этим грузом в себе? То, что я подписал сестре смертный приговор.

***

Ещё несколько дней спустя.

Мы сделали это. Поставили свои чертовы подписи, чтобы Нору отключили от аппарата жизнеобеспечения. Стоит говорить, как хреново я чувствую себя?

Наша мама начала рыдать на плече у отца, когда врач лишь поджал губы.

Сегодня в семь вечера её сердце остановится и больше никогда не забьется.

Я смотрю на бумагу, которую доктор убирает к себе в ящик и дает нам время, чтобы прийти в себя и после выйти из его кабинета.

Ухожу первым, потому что более не способен здесь находиться. Воздух будто бы душит. Каждая минута затягивается в бесконечность, словно тёмная пелена окутывает разум, не позволяя вздохнуть полной грудью.

Уже на улице прошу у первого попавшегося человека сигарету и зажигалку. Ранее я лишь пробовал курить, но сейчас очень сильно нуждаюсь в этом.

Делаю затяжку и выдыхаю, начав кашлять, но это отрезвляет и приводит в некоторое чувство. Вновь теряюсь во времени, и это происходит всё чаще.

Телефон в кармане начинает разрываться от сообщений, поэтому я достаю его и смотрю на экран, видя, что это Рован.

«Что вы сделали?»

«Вы подписали согласие на отключение Леоноры от аппарата?»

«…»

«Перезвони мне.»

«Я не шучу, Доусон, и в твоих интересах перезвонить»

Я блокирую экран и ставлю телефон на беззвучный режим. Конечно, он узнал. Доктора, наверняка, отчитываются перед Гарнетами, ведь они являются спонсорами программы, в которой все мы участвуем. Однако… я не думал, что это произойдет так быстро. Но Рован ничего не сделает, не посмеет повлиять на наше с родителями решение.

Я не хотел, чтобы он или Кайден узнал. Последний по понятным причинам, а вот первый… наши когда-то дружеские отношения становятся всё более натянутыми.

Выкидываю окурок в мусорное ведро и ухожу в палату к Норе, чтобы провести с ней последние часы. Там уже сидят и родители. Отец тоже не курит, бросил много лет назад, но сегодня вернулся к старой привычке. Даже мама не попрекает меня, что я тоже притронулся к сигарете.

– А если мы совершаем ошибку, – слышу её тихий голос, – Нора нас не простила бы…

– Но она бы не хотела провести всю жизнь, прикованной к кровати, – заверяет отец, – зная её характер, то позже она сама бы просила нас о… том, чтобы её убили.

Палата вновь погружается в тишину, прерываемую лишь звуками аппаратов.

Я гипнотизирую сестру взглядом и надеюсь на какое-то чудо, чтобы она вдруг очнулась и заговорила с нами. Но этого не происходит.

Зарываюсь руками в волосы и их хочется рвать на себе.

Минуты сливаются в часы, и когда я вновь поднимаю взгляд, то стрелка часов показывает половину шестого вечера. Ещё каких-то полтора гребаных часа…

Дверь в палату резко открывается, и я вижу Рована с бешеным взглядом и врача, который залетает следом за ним.

– Что вы сделали? – он задает этот вопрос моим родителям и мне, когда я и отец одновременно поднимаемся со своих мест.

– Рован, это не твоя забота, – отвечаю ему. – Ты не имеешь…

Я вижу, как злая усмешка касается его губ.

– Ты уверен?

– Мистер Гарнет, лучше пройдемте в кабинет, – просит его доктор, но тот не реагирует, обращаясь к моему отцу.

– Когда она очнется, то возненавидит вас, вы же знаете, да? И тебя, Доусон, тоже.

– Рован, я понимаю, что ты также расстроен, но мы уже приняли решение, поэтому сбавь обороты и не забывайся, с кем разговариваешь.

– Вы тоже, мистер Эсмонд, – теперь я замечаю усмешку и на губах собственного отца. – Спешу напомнить, что именно мои родители спонсоры всей программы, на которую вы подписали своих детей, а это значит, что всё, что касается каждого из двести девяносто девяти детей проходит через них. И ничего не делается без их согласия, в том числе и отключение одного из нас от аппарата жизнеобеспечения.

– Не вам решать судьбу дочери.

– Но и не вам, мистер Эсмонд, – Рован достал из кармана куртки лист бумаги с печатью и каким-то текстом, – это документ, который подтверждает ваше и согласие миссис Эсмонд, что вы также передаете права на Доусона и на Леонору людям, ответственным за программу, – я нахмурился, как и мой отец, – наверное, вы уже и забыли о его существовании. А вот эта бумага, – тут он достал другую, – несогласие на то, чтобы Леонору сегодня… убили.

– Да как ты смеешь…