Я уже не раз замечал, что понятие «аура места» вовсе не умозрительное понятие. Равно, как и аура той или иной вещи. Конечно, никакой предмет или объект собственной аурой не обладают. Неживое не имеет ауры. Однако человек, как единственный разумный вид на этой планете (были у меня серьёзные подозрения, что не единственный, и земные дельфины, вполне возможно, могут претендовать на разумность, но заняться данным вопросом серьёзно всё не хватало времени) обладал удивительной способностью оставлять незримый след, энергетический отпечаток своей ауры, там, где жил, творил, работал, молился, любил и ненавидел. Там и на том.

Этот след можно было увидеть. Чем ярче и талантливее человек (или группа людей), тем дольше и явственней держался след. Странно, но на Гараде я об этом явлении особо не задумывался, хотя и знал о его существовании. Как-то не до этого было. Но здесь, на Земле, стало до этого. То ли потому, что задачи изменились, то ли дело было в теле и личности Серёжи Ермолова, кем я, во многом, стал.

Так вот, след, оставленный Хемингуэем и теми сотнями и тысячами людей, которые думали о писателе, когда попадали в отель, был заметен до сих пор.

– Ужинать будем не здесь, – сказал Хосе. – А сейчас располагайтесь и спускайтесь в ресторан. Пообедаете, потом поспите, а в шесть вечера я за вами заеду.

– Куда поедем? – осведомился я.

– Это сюрприз, – улыбнулся Хосе. – Но место хорошее, можете даже не сомневаться.

– Даже не знаю, что сказать, – сообщил нам молодой представитель советского посольства, второй секретарь первого класса с редким именем Зиновий, который тоже нас встречал. – Лично я думал, что приём будет более… официальным, что ли. Но команданте Фидель умеет удивить, когда хочет. Даже завидно.

– Почему? – спросил я.

– Потому что никто из наших, посольских, на вашу встречу с Фиделем не приглашён. Вы будете смеяться, но я даже не знаю, где и в каком формате она будет происходить.

В шесть вечера по времени Гаваны мы уже ждали Хосе в холле гостиницы, расположившись в креслах. Наш переводчик и распорядитель опоздал почти на пятнадцать минут, однако, появившись, никакой суеты не выказал.

– Извините, пришлось немного задержаться, – объяснил. – Готовы?

Мы заверили его, что готовы.

– Отлично, поехали.

Две машины: знаменитый Cadillac Eldorado 1959 года и наш советский ЗИМ (примерно того же года) ждали нас возле отеля.

Расселись, поехали.

Поплутав по улочкам Старой Гаваны, выбрались на развязку и нырнули в тоннель, который вывел нас на другую сторону залива. Ещё минут пять, и машины остановились то ли в предместье города, то ли в какой-то деревушке возле ничем не примечательного двухэтажного здания с террасой на первом этаже, обрамлённой ионическими колоннами.

Остановил нас вооружённый патруль.

Хосе сказал начальнику патруля несколько слов и тот, внимательно, нас оглядев, пропустил машины.

– Да это же «Ла Терасса», – сказал несколько удивлённо Борис Натанович, выйдя из машины. – Вон и вывеска.

– Си, сеньор, – подтвердил Хосе. – Это действительно «Ла Терасса», один из любимых ресторанов Хемингуэя. Мы с вами в Кохимаре. Как-то Хемингуэй сказал, что Нобелевская премия, которую он получил за «Старик и море», принадлежит Кубе, и свою повесть он писал вместе с рыбаками Кохимары, жителем которой считал и себя.

– Хемингуэй, несомненно, великий писатель, – сказал Аркадий Натанович. – Но…

Договорить он не успел. Стеклянные двери, ведущие в ресторан, распахнулись и на террасу в сопровождении двух охранников вышел довольно высокий бородатый человек в форме оливкового цвета. Увидел нас, белозубо улыбнулся и приглашающе махнул рукой:

– Hola!^[4]

– Hola, comandante! – ответил я по-испански. – Llegamostarde?^[5]

– Vaya, – удивился Фидель – в это был именно он, – спускаясь с терассы и направляясь к нам. – Sabesespañol?^[6]

Хосе, приоткрыв рот, переводил взгляд с команданте на меня и обратно.

– No,peroquierosaber^[7], – сказал я, чувствуя, как мои знания испанского, впитанные в самолёте, стремительно истощаются.

– Loable!^[8] – воскликнул Фидель и протянул руку.

Вот так мы и познакомились с великим Фиделем Кастро – самой настоящей мировой легендой. Политиком, любовь и ненависть к которому перехлёстывала все мыслимые пределы.

– Но почему всё-таки Хемингуэй, товарищ Кастро? – задал вопрос Аркадий Натанович после роскошного ужина из морепродуктов с ромом и коктейлями (я на протяжении всего вечера тянул один бокал дайкири, где сока лайма и воды от растаявших кубиков льда было больше, чем рома, но зато здешний клэм-чаудер на уступал тому, что я едал в Сан-Франциско, а таких, обжаренных в масле креветок с соусом бешамель я и вовсе никогда не пробовал).

К этому времени подали кофе и мороженное, курящие закурили.

Хосе быстро перевёл.

Фидель раскурил сигару, с явным удовольствием пыхнул дымом, откинулся в кресле.

– А почему здесь сидите вы с братом, а, допустим, не какие-нибудь дипломаты или учёные? – хитро улыбнувшись, ответил он вопросом на вопрос. – Не потому ли, что в Советском Союзе вы по праву считаетесь… как у вас говорят… – он щёлкнул пальцами, вспоминая, – инженерами человеческих душ, так? Забавное сравнение, но пусть будет, хотя мне больше нравится «властитель дум». Серёжа, – он повёл в мою сторону рукой с сигарой, – думаю, именно поэтому пригласил вас. Он не только умный и смелый, но, несмотря на молодость, умеющий смотреть далеко вперёд человек. Поэтому выбрал вас. Писателей, которые умеют смело мыслить и смотреть в завтрашний день. Хемингуэй был таким же. Я ответил на ваш вопрос?

– Si, gracias, – сказал Аркадий Натанович.

– Отлично! – засмеялся Фидель. Даже без всякой ауры, было видно, что команданте в отличном настроении и настроен поговорить. – Ещё немного и мы сможем общаться без переводчика! Но если серьёзно, я действительно люблю Хемингуэя и до сих пор перечитываю время от времени.

– Мы тоже, – сказал Борис Натанович.

– Смелость! – поднял указательный палец Фидель. – Я уже упоминал об этом. Эрнесто был смелым человеком! Почти как Че, не случайно они были тёзками. Он и погиб, как Че, сражаясь. Да, он сражался с демонами внутри себя, но от этого его сражение было не менееважным, чем то, которое вёл Че. Больше скажу. Все настоящие писатели – очень смелые люди. Да, так я думаю. Нужно обладать смелостью… не просто смелостью – отвагой! – чтобы обращаться не только к тем миллионам людей, которые читают тебя сегодня, но и к будущим поколениям, к тем, кто ещё даже не родился!

Он помолчал, сделал глоток вискииз тяжелого низкого стакана, звякнув льдинками, пыхнул сигарой.

Я посмотрел на братьев Стругацких. Они слушали лидера кубинской революции крайне внимательно. Мне показалось, что знаменитые фантасты не ожидали от Фиделя столь интересных и глубоких мыслей по поводу сути писательства. Не то, чтобы они считали Кастро человеком, который не способен разобраться в этих вопросах. Нет. Просто не ожидали. Был заинтересован и Владимир Алексеевич Крат. Возможно, не до такой степени, как Стругацкие (в конце концов, он не был писателем, и я даже не знал, как он относится к Хемингуэю), но всё-таки. Что касается моих охранников Бориса и Антона, то они занимались своими прямыми обязанностями, быстро найдя общий язык с охраной Фиделя и присоединившись к ней.

– Но не только смелость, – продолжал команданте. – Я вам скажу, что ещё я ценю в Хемингуэе, чем он мне близок. Он, как никто, знал и любил Кубу и море, понимал душу простого кубинского рыбака, знал его работу и умел реалистично и честно её описать – это само собой, об этом много говорили и до меня, и ещё скажут, я уверен. Авантюризм! Он бы авантюристом в лучшем смысле этого слова. Рисковым человеком, который не боялся поставить на кон своё здоровье, благополучие и даже саму жизнь ради достижения своих целей. Каких? Да тех же самых, которые ставим перед собой и мы, революционеры. Настоящий писатель видит всю мерзость и несправедливость окружающего его мира и своим творчеством пытается изменить его к лучшему.

Глава третья
Команданте Фидель Кастро и чужие цивилизации. Подарок. Неожиданное предложение. Волейбол так волейбол

– Да, я уверен в этом, – голос Фиделя окреп. Грош цена тому писателю, кто не стремится к этому. Но он знает, что, меняя мир, ты изменишься и сам. Нельзя безнаказанно вглядываться в бездну. Бездна обязательно ответит тем же, и нужно быть очень сильным и храбрым человеком, чтобы выдержать этот взгляд, – он обвел нас своими тёмными живыми глазами, в которых толика печали мешалась с четырьмя толиками решимости, тремя проницательности и двумя вдохновения. – Вот так, товарищи дорогие, вот, что я думаю о писателе Хемингуэе. А теперь давайте, наконец, выпьем и поговорим о наших делах. Я знаю, что вы собираетесь в Пуэрто-Рико и даже слышал краем уха зачем, но хотелось бы узнать подробнее.

Я рассказал, время от времени давая слово Владимиру Алексеевичу, как единственному действующему профессиональному учёному-астроному среди нас, если не считать Бориса Натановича.

Фидель слушалкрайне внимательно.

– Я правильно понимаю, что вы уверены в успехе? – переспросил он, когда я закончил. – То есть, в том, что вам удастся поймать этот сигнал от иной цивилизации?

– Возможно, не сразу, – ответил я. – Но рано или поздно поймаем, уверен в этом.

– Могу я спросить, откуда у вас такая уверенность?

– Не у нас, – ответил я. – У меня. У меня уверенность стопроцентная, а мои товарищи могут в этом сомневаться, их право.

– Хорошо. Откуда у тебя эта уверенность? – Фидель неотрывно глядел на меня.

– Потому что я это знаю.

– Что именно?

– Что в двухсот тридцати девяти световых годах от нас расположена двойная звезда, вокруг которой вращается планета с высокоразвитой цивилизацией, похожей на нашу. Двойную звезду мы уже нашли, её существование доказано. Осталась ерунда – доказать наличие цивилизации. Только не спрашивайте меня откуда я знаю, о её существовании. Мой ответ будет сильно отдавать мистикой, а там, где присутствует мистика, науке нет места.

– Хорошо, не буду, – сказал Фидель. – Спрошу другое. Допустим, мы убедились в наличии этой высокоразвитой цивилизации. Каковы наши дальнейшие действия?

Я коротко рассказал о грядущих полётах на Луну, строительстве на ней нашей базы и станции Дальней связи.

– То есть, мы собираемся с ними связаться?

– Конечно. Почему нет?

– Хотя бы потому, что, по твоим словам, они ушли дальше нас в развитии, а значит сильнее.

– Ну и что?

– Тот, кто сильнее, всегда может завоевать более слабого.

– Не всегда.

– Всегда, – Кастро даже хлопнул ладонью по столу. – Это закон.

– Куба слабее Соединённых Штатов Америки во много раз, – сказал я. – Слабее во всех сферах. Начиная с экономической и заканчивая военной. Однако что-то я не вижу, чтобы США завоевали Кубу. Да, возможно, кое-кто из власть имущих в США об это мечтает. Но мечтать не значит сделать.

– Мы сильнее духом, – ответил Фидель. – Они знают, что потери будут слишком велики, если решатся на это. И потом у нас в друзьях вы, – великий Советский Союз. Он никогда не допустит этого.

– Хорошо, – сказал я. – Почему тогда великий Советский Союз, который, как и США, намного сильнее Кубы, не завоюет её?

– Ну, это просто, – засмеялся Фидель. – Зачем это вам? Мы и так друзья, союзники и вместе строим социализм и коммунизм.

– А говорите – закон, – улыбнулся я. – Значит, не всегда сильный стремится завоевать того, кто слабее?

– Один – ноль, – согласился Кастро. – Но всё равно. Если мы и впрямь найдём эту цивилизацию, о которой ты говоришь, истерика поднимется страшная. Даже я не могу просчитать, насколько страшная. Armarlade Dioses Cristo^[9], как у нас говорят. Советую тебе, мой юный друг, удвоить и даже утроить осторожность.