Веселые наблюдатели и хроникеры всех перипетий на этом пути, убежденные в том, что разобраться в этой человеческой авантюре мы можем не только благодаря блестящим победам, но и благодаря падениям, Жан-Клод Карьер и Умберто Эко предаются искрометной импровизации на тему человеческой памяти. И начинают они с провалов, лакун, непоправимых утрат, забвения, являющихся такой же частью памяти человечества, как и признанные шедевры. Забавляясь, они показывают, как книга, несмотря на ущерб, причиненный ей жерновами времени, в конце концов прошла сквозь все расставленные сети – к лучшему или к худшему. Перед лицом вызова, брошенного повсеместной оцифровкой текстов и введением новых инструментов электронного чтения, это станет напоминанием о взлетах и падениях книги и позволит смягчить негативные последствия грядущих трансформаций. Подобно почтительной улыбке в сторону галактики Гутенберга, эти беседы очаруют всех – и особенно тех, кто влюблен в книгу. Не исключено, что они вызовут приступ ностальгии и у владельцев e-books.

Увертюра
Книга не умрет

Жан-Клод Карьер: На последнем саммите в Давосе в 2008 году, отвечая на вопрос, что изменит жизнь человечества в ближайшие пятнадцать лет, один футуролог предложил запомнить четыре основных момента, которые представлялись ему несомненными. Первый – что баррель нефти будет стоить 500 долларов. Второе предсказание касается воды: ей суждено стать, подобно нефти, предметом торгового обмена. Курс воды мы будем узнавать на товарной бирже. Третье предсказание относится к Африке: в ближайшие десятилетия она непременно должна сделаться мощной экономической силой – чего мы все ей и желаем.

Четвертым же событием, по мнению профессионального пророка, станет исчезновение книги.

Итак, вопрос заключается в том, будет ли окончательное исчезновение книги – если таковое действительно произойдет – иметь для человечества такие же последствия, как, например, неизбежно возрастающий дефицит запасов воды или заоблачные цены на нефть.

Умберто Эко: Исчезнет ли книга с появлением Интернета? Я уже писал об этом, когда этот вопрос казался животрепещущим. С тех пор каждый раз, когда меня просят высказаться по этому поводу, я не могу сделать ничего лучшего, кроме как пересказать тот текст. Никто этого не замечает – прежде всего, потому, что нет ничего менее известного, чем уже опубликованное. А еще потому, что общественное мнение (или, по крайней мере, журналисты) по-прежнему твердо уверено, что книга вот-вот исчезнет (ну или журналисты думают, что читатели в этом твердо уверены), и каждый постоянно задает один и тот же вопрос.

На самом деле мало что можно сказать по этому поводу. С Интернетом мы вновь вернулись в эпоху алфавита. Если раньше мы считали, что цивилизация вступила в эпоху образов, то компьютер вернул нас в галактику Гутенберга и теперь всем поголовно приходится читать. Для чтения необходим некий носитель информации. Этим носителем не может быть только компьютер. Попробуйте пару часов почитать роман с экрана компьютера, и у вас глаза станут как два теннисных мяча. У меня дома есть очки «поляроид», они позволяют мне не портить глаза, когда я читаю с экрана. Впрочем, компьютер зависит от электричества: с ним нельзя читать в ванной или лежа на боку в постели. Так что книга представляется более гибким инструментом.

Одно из двух: либо книга останется носителем информации, предназначенным для чтения, либо возникнет что-то другое, похожее на то, чем всегда была книга, даже до изобретения печатного станка. Всевозможные разновидности книги как объекта не изменили ни ее назначения, ни ее синтаксиса за более чем пять веков. Книга – как ложка, молоток, колесо или ножницы. После того как они были изобретены, ничего лучшего уже не придумаешь. Вы не сделаете ложку лучше, чем она есть. Некоторые дизайнеры пытаются усовершенствовать, например, штопор, и с весьма переменным успехом, – большинство из этих новшеств и вовсе не работают. Филипп Старк попытался придумать новую соковыжималку для лимона, но его прибор (при несомненных эстетических достоинствах) пропускает зернышки. Книга уже зарекомендовала себя, и непонятно, что может быть лучше ее для выполнения тех же функций. Возможно, будут как-то развиваться ее составляющие: скажем, страницы будут делаться не из бумаги. Но книга останется книгой.

Ж.-К. К.: Последние модели электронных книг вроде бы позиционируются теперь как прямые конкуренты книги печатной. «Reader»^[6] уже вмещает 160 наименований.

У. Э.: Очевидно, что какому-нибудь судье проще будет взять на дом 25 000 документов рассматриваемого дела, если они хранятся в электронном виде. Во многих областях электронная книга станет чрезвычайно удобным инструментом. Просто меня мучает вопрос: так ли уж удобно будет, даже при наличии идеально подходящих для этого технологий, читать «Войну и мир» с электронного носителя? Время покажет. В любом случае мы больше не сможем читать бумажного Толстого и прочих по той простой причине, что они уже сейчас, стоя на наших книжных полках, начали портиться. Большинство изданий «Галлимара» и «Врена» 50-х годов уже исчезли. Книгу «Философия в Средние века» Жильсона, которая так пригодилась мне, когда я писал диссертацию, теперь невозможно взять в руки. Страницы буквально рассыпаются. Конечно, я мог бы купить новую книжку, но мне дорога та, старая, со всеми пометками, которые я делал цветными карандашами и которые являются историей моих размышлений.

Жан-Филипп де Тоннак: Но отчего бы не вообразить себе такую ситуацию, когда по мере разработки новых носителей информации, все лучше приспособленных к потребностям читателя и годящихся для чтения в любых условиях – будь то энциклопедии или романы в Сети, – интерес к книге в ее традиционной форме станет, несмотря ни на что, мало-помалу угасать?

У. Э.: Все может быть. Возможно, завтра книгами будет интересоваться лишь кучка восторженных поклонников, которые отправятся удовлетворять свое пассеистское любопытство в музеи и библиотеки.

Ж.-К. К.: Если таковые еще останутся.

У. Э.: Но почему бы тогда не вообразить, что в будущем исчезнет, в свою очередь, и такое прекрасное изобретение, как Интернет? Так же, как исчезли с наших небосклонов дирижабли. Когда в Нью-Йорке перед самой войной сгорел «Гинденбург», он похоронил вместе с собой будущее дирижаблей. То же самое произошло с «Конкордом»: крушение в Гонессе в 2000 году стало для него фатальным. История все-таки вещь необычайная. Был изобретен самолет, который пересекает Атлантику не за восемь часов, а всего за три. Кто может что-то сказать против подобного прогресса? Но после крушения в Гонессе от него отказываются, посчитав, что «Конкорд» обходится слишком дорого. Ну разве это серьезная причина? Атомная бомба тоже ведь обходится недешево!

Ж.-Ф. де Т.: Я процитирую вам замечание Германа Гессе по поводу возможного возвращения книге ее «законной силы»: по его мнению, это должно произойти благодаря техническому прогрессу. В 50-х годах он писал: «Чем больше новые изобретения будут с течением времени удовлетворять потребности массового развлечения и образования, тем большее значение и авторитет будет стяжать книга. Мы еще не достигли той точки, когда новые конкурирующие изобретения, такие как радио, кино и так далее, стали бы способны лишить печатную книгу тех ее функций, которые она могла бы утратить как раз без ущерба для нее»^[7].

Ж.-К. К.: В этом смысле он не ошибся. Кино и радио, даже телевидение ничего не отняли у книги, ничего такого, что она могла бы утратить «без ущерба».

У. Э.: В какой-то момент люди изобрели письменность. Можно считать, что письмо – продолжение нашей руки, и в этом смысле оно почти физиологично. Письмо – это технология коммуникации, непосредственно связанная с нашим телом. Раз уж его изобрели, отказаться от него невозможно. Повторюсь: это как изобретение колеса. Колесо, которым мы пользуемся сегодня, ничем не отличается от древнего. Тогда как наши современные изобретения – кино, радио, Интернет – вовсе не физиологичны.

Ж.-К. К.: Вы совершенно справедливо подчеркиваете: у нас никогда еще не было такой потребности читать и писать, как сегодня. Невозможно пользоваться компьютером, если не умеешь писать и читать. Причем делать это сложнее, чем раньше, ибо мы ввели новые знаки, новые коды. Наш алфавит расширился. Научиться читать становится все труднее. Мы могли бы вернуться к устной традиции, если бы наши компьютеры напрямую считывали нашу речь. Но тут возникает другой вопрос: может ли человек хорошо выражать свои мысли, если он не умеет ни читать, ни писать?

У. Э.: Гомер, несомненно, ответил бы «да».

Ж.-К. К.: Но Гомер принадлежит устной традиции. Все свои знания он приобрел в рамках этой традиции – в ту эпоху, когда в Греции еще не было написано ни строчки. Можно ли в наше время представить себе писателя, диктующего свой роман без письменной фиксации и совершенно незнакомого с предшествующей литературой? Возможно, его произведение будет обладать очарованием наивности, нового открытия, чего-то небывалого. И все же мне кажется, ему будет недоставать того, что мы, за неимением лучшего слова, называем культурой. Рембо был удивительно одаренным молодым человеком, автором неподражаемых стихов. Но он не был, что называется, самоучкой. В шестнадцать лет он уже обладал добротной классической культурой и писал стихи на латыни.

Нет ничего недолговечнее, чем долговременные носители информации

Ж.-Ф. де Т.: Мы задаемся вопросом о долговечности книг в эпоху, когда культура, похоже, делает выбор в пользу других инструментов, быть может более конкурентоспособных. Но что можно сказать об этих носителях, призванных долговременно хранить информацию и наши воспоминания? Я говорю о дискетах, кассетах, CD-ROM, к которым мы уже повернулись спиной.

Ж.-К. К.: В 1985 году министр культуры Жак Ланг попросил меня создать и возглавить новую школу кино и телевидения FEMIS. С этой целью я собрал нескольких высококлассных специалистов под руководством Джека Гайоша и сам на протяжении десяти лет, с 1985 по 1995 год, возглавлял эту школу. В течение этих десяти лет мне, естественно, приходилось следить за всеми новинками в нашей области.

Одной из реальных проблем, с которыми нам пришлось столкнуться, была элементарная необходимость показывать студентам фильмы. Когда мы смотрим фильм с целью изучить его и проанализировать, нужно, чтобы имелась возможность прервать показ, вернуться назад, остановиться, иногда прокрутить кадр за кадром. С копией на пленке этого сделать нельзя. В те времена у нас были видеокассеты, но они очень быстро затирались. Через три-четыре года использования их можно было выбрасывать. И как раз в это время была создана Парижская видеотека, целью которой было сохранение всех фото- и кинодокументов о столице. Тогда для создания архивов изображений у нас был выбор между видеокассетой и компакт-диском, которые мы в те времена называли «долговременными носителями». Парижская видеотека сделала выбор в пользу видеокассет и вложила в это деньги. В других местах были эксперименты с гибкими дисками, о которых разработчики рассказывали чудеса. Через два-три года в Калифорнии появился CD-ROM (Compact Disc Read Only Memory). Наконец-то мы нашли решение. Повсюду устраивались сногсшибательные показы. Я помню первый увиденный нами фильм на CD-ROM: он был о Египте. Мы были поражены, покорены. Все преклонялись перед этой инновацией, которая, казалось, разрешала все трудности, с коими мы, профессионалы в области изображений и хранения информации, сталкивались на протяжении стольких лет. Однако вот уже семь лет, как американские заводы, производившие эти чудеса, закрылись.

Тем не менее возможности наших мобильных телефонов и других iPodʼов беспрестанно расширяются. Говорят, японцы уже пишут романы в телефонах и сразу отправляют в издательства. Интернет, став мобильным, преодолевает пространство. А еще нам сулят триумф технологии VOD^[8] и гибких экранов, а также множество других чудес. Как знать.