– Вы ее осмотрели? – спросил Олег, и гость вздохнул.

– К сожалению, нет. Ее брат в дом меня не пригласил. Он из вежливости предлагал отобедать, но я отказался. Полагаю, что стол бы накрыли где-нибудь на веранде. Он желал от меня избавиться, я это чувствовал, так что к сестре бы ни за что не подпустил. А у меня на тот момент не было оснований настаивать. Энергия хамелеона у дома тяжело, но читалась, однако это еще не было доказательством. А вот потом мне рассказали об ее исчезновении. Тогда я вернулся, но хозяев уже не было. Воронецкие поехали в Петербург на следующее утро после нашей встречи с Михаилом.

Мой ли визит их подтолкнул или еще что, но брат оставил распоряжения, написал компаньону и увез сестрицу. Отсюда я делаю вывод, что хамелеон, то есть Воронецкая Глафира Алексеевна, направляется в столицу. Знаний барышни твари должно было хватить с лихвой, чтобы выбрать дальнейший путь существование.

Возможно, он надеется затеряться в Петербурге и отправиться куда-то дальше, возможно, что-то еще. Но факт остается фактом. Исходя из времени, которое им нужно на дорогу, брат и сестра прибудут не сегодня, так завтра. Теперь это ваша зона контроля и ваша работа.

– Хм…

Олег поднялся из-за стола, заложил руки за спину и прошелся по кабинету. Он остановился у окна и произнес, глядя на улицу:

– Хамелеона нет силы прорвать Марь. У него должен быть помощник на этой стороне.

– Им могла быть только Глаша Воронецкая, если исходить из особенностей этого существа, – ответил Полянский. – Однако ее брат не произвел впечатления человека, который бы увлекался мистикой. Он прагматичен и полон здравомыслия. К тому же, у призвавшего должен быть дар, а Михаил – обычный человек. Стало быть, и сестра его такая же, они одной крови.

– Не обязательно, – заговорил Степан. – Дар мог быть унаследован одним из потомков.

– Но увлечения мистицизмом не скрыть, – парировал Алексей Дмитриевич. – Тем более девушке, тем более в деревне. Может, и кидала туфельку за порог, и в зеркальце жениха выглядывала, но чтобы связаться с хамелеоном этого недостаточно.

– Да, это по части людей вроде моих мистиков, – поддержал Котов. – И всё же не объясняет, кто призвал хамелеона. Он мог поглотить и блаженного, и барышню, принять ее облик и явиться в дом Воронецких, но если там нет никого с даром, то где же призвавший?

– Резонно, – кивнул Полянский. – Если он остался в тени, мы найдем его. Тогда на Глафиру могли и натравить, а цель, ради чего это сделали, находится здесь, в Петербурге. Всё несколько запутано, но нам предстоит в этом разобраться. Всем нам.

– Будем разбираться, – улыбнулся Котов, а Степан жарко поддержал:

– Да!

– Будем держать друг друга в курсе о ходе расследования, – произнес Полянский, поднявшись с дивана. – Надеюсь, всё разрешится быстро и без ненужных жертв. Всё же хамелеон… Н-да.

Олег, провожая гостя, первым прошел к выходу из кабинета

– Вы в Ведомство доклад отправили? – спросил он.

– Да, доклад я отправил, – кивнул Алексей Дмитриевич, – они ответили, что дают нам свободу действий. Если нам понадобится помощь, ее отправят. Я сказал, что пока помощи не требуется.

– Попытаемся справиться своими силами, – улыбнулся Олег, пока он не видел повода в этом сомневаться. Всего доброго.

– Всего доброго, коллеги, – чуть склонил голову Полянский и шагнул в портальную комнату.

Котов обернулся и первое, что увидел, это шальную улыбку Степана. Он был счастлив до изнеможения.

– Наконец-то настоящая работа! – возвестил последний и потер ладони.

Олег вздохнул и покачал головой. Они опять разошлись во мнении. Котов бы предпочел ходить по салонам и слушать шарлатанов, потому что хамелеон был намного, намного хуже. И если они остановят его еще на Глафире Воронецкой – это будет очень большая удача.

Глава 5

Петербург встретил Воронецких многоголосьем улиц и серым небом. Сегодня день выдался хмурым, и мелкая морось то начиналась внезапно, то так также внезапно заканчивалась. И все-таки это не мешало ловить жадным взглядом всё, мимо чего они проезжали. Столица!

К своему стыду, Михаил, несмотря на то, жил всего в нескольких днях пути, не был в Петербурге ни разу. Что уж говорить о Глаше! Впрочем, ничего ни удивительного, ни постыдного тут не было. Ни в университет, ни в военное училище Миша никогда не стремился, даже не задумывался об этом. Да и жаждой путешествий не болел, как и многие дворяне, особенно помещики.

Образование он получил не блестящее, но и не худшее. Еще отец нанял маленькому Мише гувернера – престарелого немца, который обучил мальчика арифметике, немецкому языку и немного латыни, которую знал тоже немного. Французский язык младший Воронецкий учил с гувернанткой Глаши и вместе с сестрой. А родному языку и истории детей обучал строгий с виду, но добрейший на самом деле Сергей Романович.

Что до географии, то тут роль учителя взяла на себя бабушка. И если Сергей Романович только казался строгим, то бабушка могла и за розгу взяться, если внуки не отвечали на ее вопросы. Впрочем, обучение с ней происходило своеобразно. Старшая помещица Воронецкая указывала статьи из энциклопедии, а после, держа в руках книгу, слушала, как дети запомнили прочитанный материал.

Она же учила и музыке. И если Глашеньке музицирование давалось легко, то Миша этот предмет ненавидел всей душой, потому что, как говорится, медведь не просто наступил ему на ухо, а оттоптал от всей своей медвежьей души. В общем, ни слуха, ни чувства ритма, ни даже музыкальной памяти у мальчика не было. И бабушка наконец сжалилась.

А вот с танцами дело обстояло немного лучше. Этому детей учила гувернантка Глафиры, а младшие Воронецкие составляли друг другу пару. За неимением того, о чем было сказано выше, Миша научился танцевать под счет. И если сестрица плыла в вальсе, то ее братец сопел, пыхтел и старательно считал. Даже закусывал кончик языка от усердия. Но от этой привычки его быстро отучили бабушка и ее розга, которой та постукивала по ноге, наблюдая за детьми.

Ну а после смерти бабушки у Михаила Алексеевича появился новый учитель – Афанасий Капитонович, и учился у него дворянин Воронецкий уже иной дисциплине, коммерции. И это дело шло у него, может, и не бойко, но весьма недурно. Деловитости отца у Миши не было, но сметка имелась. Так что компаньон хвалил молодого человека и обещал, что в будущем тот сможет воротить такими делами, что нынешние будут казаться детскими шалостями. Воронецкий улыбался, слушая, ему и вправду было приятно.

Наверное, потому, что купец в некотором роде восполнял отеческую заботу, которой отроку когда-то не хватало. Алексей Игнатьевич был сначала занят делами, после и вовсе умер, а гувернер и учитель не дали того, в чем нуждался подрастающий юноша. А Афанасий Капитонович был каким-то душевно большим и основательным, и Миша ощутил то самое, в чем нуждался.

И в свою очередь пытался дать нечто подобное и сестре – быть ей не только братом, но и где-то немного отцом. Должно быть, потому и считал, что прежде надо было устроить счастье Глаши, а потом уже думать о себе. Но теперь речь шла об ее здоровье, и надо было сначала вернуть прежнюю Глафиру, ну а потом опять говорить о ее счастье.

– Миша.

Воронецкий вынырнул из своих размышлений и посмотрел на сестру. Она несколько ожила за время дороги. Прежней не стала, да и взгляд леденел, когда брат вновь пытался узнать, что с ней произошло, и Михаил пока оставил эту тему. И Глашенька опять немного оживилась. А сейчас она показалась ему взволнованной.

Воронецкий накрыл руку сестрицы ладонью и спросил с улыбкой:

– Что, душа моя?

– Мишенька, прошу тебя, давай назовемся супругами. И фамилию возьмем иную.

Михаил опешил. Он с минуту смотрел на сестру, и она повторила:

– Прошу тебя.

– Но это же дурно, Глаша, мы единокровные…

– Так я ведь не в церковь тебя прошу пойти, Мишенька, – ответила она. – Никто здесь не знает, кто мы на самом деле.

– Но зачем?! – воскликнул Воронецкий, однако заставил себя успокоиться и заговорил мягко, словно уговаривая малое дитя: – Глашенька, мы похожи. К тому же всякое бывает, можем ведь встретить и кого-то знакомого. Какие разговоры пойдут тогда в нашем уезде, даже представить страшно. Нас же ни в один приличный дом не примут, а о супружестве…

Он замолчал, потому что сестра смотрела на него с нескрываемым раздражением, будто это не она, а ее брат говорил глупости.

– Миша, мы похожи, но не близнецы, – парировала Глаша. – Достаточно сказать тому, кто заметит эту схожесть, что мы приходимся родней друг другу, но дальние, однако родовые черты схожи. Тут не о чем говорить.

– Но если знакомые…

– Для знакомых мы те, кто мы есть.

– А если тебе встретится тот, кто придется по душе?! – вновь воскликнул Миша. – Что если и он полюбит тебя? Но он ведь будет считать, что ты замужем. И за кем?! За… – Воронецкий кашлянул и понизил голос, – за родным братом. Это же какой-то кошмар!

– Стало быть, он будет счастлив узнать потом, что я свободна, – отмахнулась Глафира Алексеевна. – И даже если тебе кто-то придется по душе, всё будет то же самое. Для знакомых мы брат и сестра Воронецкие. В гостинице же пусть будем какими-нибудь Сорокиными. Ты, быть может, учитель гимназии, а я твоя супруга. И в Петербург приехали издалека, ну, к примеру, Тамбова.

– И что бы в Петербурге понадобилось учителю гимназии из Тамбова? – проворчал Михаил.

– Ну хотя бы нового места. Решили перебраться в столицу, только и всего. Быть может, это мой каприз. А может быть, и чье-то предложение. Прошу тебя, – она вновь сжала брату руку, – я не хочу, чтобы мы назывались своими именами.

Воронецкий прищурился:

– Ты чего-то опасаешься? Или кого-то?

Взгляд Глашеньки уже знакомо стал колючим, и она ответила вопросом на вопрос:

– А отчего бы вам, Михаил Алексеевич, ни откликнуться на просьбу своей сестры? Вы ведь вроде любите ее, как говорите, не так ли? Так почему бы просто ни сделать той невинной малости, о какой она просит вас?

– Даже так? – приподнял брови Воронецкий. – На вы, да еще в третьем лице? – После вновь прищурился и тихо хмыкнул: – Хорошо, сестрица, я сделаю, как ты просишь, хоть не понимаю и не желаю этого. Однако же ты ответишь мне любезностью на любезность. Я и без того выписываю вокруг тебя всяческие коленца, попляши и ты под мою дудочку.

– Чего ты хочешь? – сухо спросила Глаша.

– Я хочу, чтобы ты поговорила с доктором, которого я найду, – ответил Михаил. – Ты сильно переменилась. Я хочу, чтобы тебя осмотрел врач. И если что-то сдерживает тебя, возможно, с ним тебе будет легче разговориться и наконец вернуться в свое прежнее состояние.

Воронецкая на миг поджала губы. Было видно, что с ее языка готова сорваться новая дерзость, и брат напомнил:

– Мы называемся супругами, ты соглашаешься на визиты к доктору. Я же в свою очередь перестаю терзать тебя расспросами, пока ни будешь сама к ним готова.

–Будь по-твоему, – все-таки согласилась девушка. – Я готова посетить доктора. – Она чуть помолчала и выпалила: – Я не сумасшедшая!

– Но тебя что-то угнетает, и это очевидно, – парировал Михаил.

– Стало быть, ты исполнишь, о чем я прошу, – уже утвердительно произнесла она, и Воронецкий кивнул:

– Исполню. А ты подготовь объяснение причины столь возмутительному «супружеству», если эта история всплывет наружу.

Они немного помолчали, и первой вновь заговорила Глаша.

– Так как мы назовемся?

– Если уж менять фамилию, то вовсе уйдем от птичьей, – чуть ворчливо ответил брат. – Будем Светлины какие-нибудь. Я – Максим Аркадьевич, а ты…

– Софья Павловна, – опередила его сестрица.

– Давно придумала? – усмехнулся Михаил. Она кивнула, и Воронецкий, вновь усмехнувшись, покачал головой. – Ну, стало быть, Соня.