Жан-Франсуа прижал коготь к липким губам красавчика и бросил колкий недвусмысленный взгляд на девушку. Никаких дополнительных предупреждений не понадобилось, и парочка быстро исчезла за дверью.

Мелина, ощетинившись, наблюдала за их исходом.

– Не нравятся они тебе, – пророкотал Жан-Франсуа.

Женщина опустила взгляд.

– Простите меня, хозяин. Они… недостойны вас.

– О, моя дорогая. – Жан-Франсуа погладил щеку Мелины, приподняв ее подбородок, чтобы она могла еще раз взглянуть на него. – Моя дорогая Мелина, зависть тебе не к лицу. Они всего лишь вино перед пиром. Ты же знаешь, что я доверяю только тебе? Только тебя обожаю?

Женщина осмелилась прижать его руку к своей щеке, осыпая костяшки его пальцев поцелуями.

– Oui, – прошептала она.

– Ты – кровь в моих венах, Мелина. Единственное, чего я боюсь, моя голубка, моя дорогая, так это мысли о вечности без тебя рядом со мной. Ты же знаешь это, не так ли?

– Oui, – выдохнула она, почти рыдая.

Жан-Франсуа улыбнулся, проведя пальцем по ее щеке. Он видел, как участился ее пульс, как вздымалась грудь, когда его рука коснулась колье у нее на шее. Затем он вонзил в нее острый коготь, прямо под подбородком, так сильно, что едва не порвал кожу.

– А теперь одень меня, – приказал он.

– Как угодно, – вздрогнув, прошептала Мелина.

II

Как однажды сказал бард Даннэл а Риаган: если человек ищет доказательства, что красота может родиться из злодейства, ему не нужно заглядывать дальше форта Суль-Аддир.

Городская крепость, построенная в замерзшем сердце гор Муат на востоке Зюдхейма, была свидетельством изобретательности, искусности и жестокости смертных. Говорили, что Эскандер IV, последний шан Зюдхейма, потратил жизни десяти тысяч рабов, чтобы построить этот форт. Темный железный камень, давший замку название – Черная Башня на местном языке, – добывали почти в тысяче миль отсюда, и маршрут, по которому его доставляли, остался в веках под названием Несейт Дха Саат – Дорога Безымянных Могил.

Суль-Аддир расположился на перевале Ястребиного Шпиля, охраняя рудники золотого стекла в Лашааме и Раа и огромный портовый город Ашеве. Эти сокровища теперь утратили свои блеск и величие, но Суль-Аддир остался, не тронутый рукой судьбы и зубами времени. Именно на этих замерзших вершинах воздвигла свой трон императрица Марго Честейн.

Жан-Франсуа шествовал по залам, и его шаги эхом отдавались от высоких потолков. Мелина обрядила его в самое лучшее – сюртук из белого бархата, мантию из светлых ястребиных перьев. На груди у него были вышиты две луны и два волка крови Честейн, а длинные волосы, которые так обожала его императрица, струились по плечам, как расплавленное золото. Мелина шла на три шага позади, как и подобало рабыне, тихо шурша темным дамастом платья.

По затененным залам скользили слуги и, едва завидев Жан-Франсуа, падали на колени. Животные-фамильяры – кошки, крысы и вороны – наблюдали за ним, ускользая, как только он приближался. Он также видел и других членов клана: медиумов и птенцов-новобранцев двора крови Марго, кланявшихся и приседавших в реверансе, когда он проходил мимо. Но на большинство из них маркиз почти не обращал внимания, устремив пристальный взгляд на окружающие его стены, на фронтоны, парящие над головой, словно небесные ветви.

Интерьеры замка были украшены самыми прекрасными фресками на свете, от которых дух захватывало. Великий мастер Джавион Са-Джудхаил тридцать лет трудился над их созданием. Говорили, что великий мастер не оторвался от своих дел, даже когда получил известие о рождении первенца. Джавион продолжал творить, даже когда зюдхеймский военачальник Хусру Лис начал свою злополучную кампанию по освобождению города от власти Августина, даже когда армии императора и будущего шана бились на зубчатых стенах крепости. Даже когда его любимая жена Далия бросилась с самой высокой башни Суль-Аддира в знак протеста против его пренебрежения, великий мастер так и не нашел времени поприсутствовать на ее похоронах.

Жан-Франсуа восхищался страстью смертного. Но еще больше – тем, что он создал с ее помощью.

Красота, существовавшая до сих пор – спустя много лет после того, как ее создатель давно накормил червей.

Замок был построен в пять великолепных ярусов, и Джавион расписал стены каждого как ступень на пути к вознесению на небеса. Первый уровень посвящался царству природы и любимым детям Бога, людям. Второй был украшен притчами о святых, третий воздавал уважение Семерым Мученикам. Над ними летали ангелы небесного воинства – Элоиза, Мане, Рафаэль и даже старый дорогуша Габриэль, – расправляя белые, как у голубей, крылья вдоль высоких стен четвертого яруса Суль-Аддира.

Жан-Франсуа поднимался и поднимался, Мелина тихо дышала у него за спиной, когда они, наконец, взошли на самый высокий уровень замка. Здесь перед ними простирался величественный коридор, а на темных каменных плитах раскинулся кроваво-красный ковер. Стропила, похожие на огромную паутину из сверкающего золотого стекла, украшали великолепные люстры, с которых свисали густые тени сидящих на насестах летучих мышей. А на стенах, где Джавион Са-Джудхаил десятилетиями изображал свое почтение самому владыке небес, Богу-Вседержителю, теперь был только невыразительный черный камень.

Дело жизни великого мастера было полностью стерто, камень отшлифован, и теперь на стенах висели десятки картин в золотых рамах. Самые разные портреты одной и той же персоны, один за другим. Пройдя мимо закованных в сталь рабов-мечников, Жан-Франсуа достиг высоких дверей внутреннего святилища своей госпожи. Там он остановился, изучая портрет над входом.

Портрет той, что уничтожила небеса и вытеснила их власть на земле.

– Входи, – раздался приказ.

Рабы-мечники распахнули могучие двери, открыв проход в величественный зал. Мелина шагнула вперед и заговорила громким и ясным голосом:

– Маркиз Жан-Франсуа крови Честейн, историк Ее Темности Марго Честейн, первой и последней ее имени, Бессмертной Императрицы волков и людей.

В темноту протянулась дорога в виде темно-красного ковра, окруженная колоннами высотой с дерево. Маркиз почувствовал в зале прохладу, которая окончательно прогнала кровавые страсти, совсем недавно кипевшие в его постели. В зал он вошел один и двинулся по ковру, сложив руки, как кающийся грешник, под звонкое пение одинокого кастрата где-то в тени. С каждым шагом холод все сильнее давил на кожу вместе с наплывом темной невозможной силы.

Впереди раздалось низкое предупреждающее рычание. Маркиз тут же остановился и склонился в таком низком поклоне, что его прекрасные золотистые кудри коснулись пола.

– Моя императрица. Вы призвали меня к себе.

– Да, – последовал ответ, голос звучал насыщенно и глубоко.

– Ваше слово – мое евангелие, Ваша Темность.

– Тогда смотри на меня, маркиз. И молись.

Жан-Франсуа поднял взгляд. Ковер представлял собой реку крови, стекавшую с величественного трона, вокруг которого на помосте расположились четыре волка, черных и свирепых. Сбоку стоял на коленях паж в ливрее крови Честейн с поднятыми вверх ладонями и держал фолиант в кожаном переплете, почти такого же размера, как он сам. А за троном, высотой в двадцать футов, маячил еще один портрет Приорессы крови Честейн, старейшей из рода Пастырей, грозной властительницы всего клана.

Императрица Марго.

Это была не самая лучшая картина из тех, что написал Жан-Франсуа – а он написал все портреты в этом замке, – но этот портрет Ее Темности она любила сильнее прочих. Он изобразил Марго сидящей на золотом полумесяце, в красивом платье цвета оникса. У ее ног сидели два волка, и две луны целовали небо. По виду она была девой, но выглядела богиней – бледной, как выгоревшие на солнце кости ее врагов. Портрет копировали бесчисленное количество раз и отправляли в герцогства крови по всему Зюдхейму в напоминание о той, которой они поклялись в вечной верности. Императрица была печально известной затворницей, и этот портрет стал единственной версией, предложенной большей части ее подданных.

А под портретом сидела сама императрица.

По крайней мере, та версия, которую знал Жан-Франсуа.

И в реальности она совсем не походила на ту возвышающуюся над всеми и всем фигуру, которую он изобразил на холсте. На самом деле Марго была небольшого росточка – даже коротышка, как мог бы заметить глупец. Она не выглядела ни пышногрудой девой, ни идеальной белокурой красавицей. Когда Марго причастилась кровью и обратилась, она была далеко не молодой, а женщиной средних лет. Да и теперь, хотя она и казалась высеченной из белого мрамора и обладала черным величием, она все же носила на себе следы тяжело прожитой смертной жизни, недобрых лет, сохраненных в вечной истории ее плоти.

Но в этом-то и была прелесть для такого художника, как маркиз. И его путь к завоеванию благосклонности Марго. Потому что вокруг не было ни зеркала, ни стекла, ни лужи с залитой лунным светом водой, которые могли бы отразить реальный образ вампирши. Кроме того, прошло великое множество лет с тех пор, как императрица видела себя где-либо, кроме портретов, которыми ей льстил Жан-Франсуа.

Марго была настолько старой, что уже вряд ли помнила, как выглядит на самом деле.

Императрица волков и людей устремила на Жан-Франсуа взгляд черных, словно небеса, глаз. Ее тень простерлась перед ней, лаская его собственную, и, хотя в помещении не могло быть ни малейшего дуновения холодного ветра, маркиз почувствовал, как покачиваются его кудри. Когтистая рука погладила ближайшего волка – злобную старую даму по имени Зломыслие, – и императрица заговорила голосом, который, казалось, исходил из окружающего воздуха:

– Ты в порядке, маркиз?

– В полном, Ваша Темность. Благодарю вас.

Губы императрицы слегка изогнулись. Другая волчица – гладкая красавица по имени Храбрость – зарычала, когда владычица снова заговорила:

– Подойди поближе, дитя.

Жан-Франсуа поднялся на помост и преклонил колени у ног своей госпожи. Даже восседая над ним на троне, Марго была меньше него и все же полностью его затмевала. Тени удлинились, и она подняла руку так быстро, что та, казалось, не двигалась, а в мгновение ока переместилась с колен прямо к его щеке.

В животе у Жан-Франсуа затрепетало, когда Марго приподняла его подбородок, чтобы позволить ему взглянуть на нее. Пятьдесят лет прошло, а он все еще помнил ее кровожадную страсть в ту ночь, когда она его убила. Помнил темную радость в ее глазах, когда он поднялся с окровавленного пола своей мастерской, ошеломленный, охваченный ужасом и удивлением, что она не уничтожила его, а подарила жизнь, о которой он и не мечтал.

– Твои раны до сих пор не зажили.

Покричи для меня…

– Пустяки, Ваша Темность.

– Шесть ночей прошло, а ты говоришь – пустяки.

– Да, медленно заживает. Уверяю вас, маман, это недостойно вашего внимания.

Императрица улыбнулась.

– Кто я, сын мой?

– Вы – законная правительница этой империи, – ответил он голосом, полным гордости. – Завоевательница и мудрейшая прорицательница. Древнейшая в роду и Приоресса клана крови Честейн.

– И ты считаешь, я не могу судить, что достойно моего внимания, а что нет?

Тон императрицы был нежным, а кончики пальцев коснулись его раненого горла.

Вампиры не могли выбирать, кто из их жертв будет наделен Даром, и большинство из них гнили в течение нескольких дней, прежде чем происходило обращение, в результате чего и возникла мерзкая порода, известная как грязнокровки. Жан-Франсуа был последним высококровным вампиром, которого создала Марго, и он знал: многие при дворе шептались, что она баловала своего младшенького. Но когда Марго надавила сильнее и он почувствовал лишь намек на чудовищную скрытую в ней силу, по спине пробежал холодок.