Я невольно замечаю среди глазеющих милую девушку – у нее рыжие волосы, а одежда травянисто-зеленая в черную полосу. Веснушки разбегаются по ее лицу, когда она улыбается – довольно заинтересованной улыбкой. Кому-то я внушаю любопытство, а не ярость или равнодушие… Эта девушка напоминает мне Джерию, с которой мы вроде как сдружились в борделе, единственного человека, который спрашивал вечером, хороший ли у меня выдался день. Улыбка незнакомки вскоре гаснет: сидящая рядом женщина легким постукиванием веера заставляет девушку повернуться к остальным собравшимся за столом.

– Солунды, – отвечает на мой невысказанный вопрос Дравик. – А девушка – это их наездница Ятрис.

– Она моих лет, – тихо говорю я.

– Это сейчас она улыбается, но Солунды – давние союзники Отклэров. Когда они узнают, что мы представляем для них угрозу, Ятрис без колебаний расправится с тобой.

Сделав вдох, я перевожу взгляд на короля. Он восседает во главе банкета, складки великолепного фиолетового с золотом одеяния расстилаются вокруг трона. На его шее аметистовое ожерелье, корона тонкой работы из янтарных бусин венчает голову. В белую бороду вплетены бусины из древесины секвойи, а зелень его глаз ярче пышной растительности сада. Вооруженные стражники образуют полукруг у подножия пьедестала, на котором стоит королевский трон. Шут расхаживает на неоновых проекционных ходулях, то и дело выключая их, чтобы подскочить к королю и нашептать ехидную шутку ему на ухо, но это не вызывает улыбки у нова-короля Рессинимуса III.

Отец так страстно желал быть приближенным монарха, что ради этого пошел на убийство. Мою мать убило не только мое существование, но и существование короля.

– А это кто такой? – лукаво спрашивает Дравик.

Я язвительно усмехаюсь:

– Его августейшее величество.

– А, ну как же. Хотя… когда-то я называл его иначе.

– И как? – хмурюсь я.

В этот момент король смотрит на наш столик, и Дравик отвечает ему взглядом, какого я прежде никогда у него не видела – совершенно пустым. На его лице не отражается и тени эмоции. Никакой безмятежности или спокойствия.

Только… пустота. Пустота, подобная оружию.

Оглядываясь назад, я понимаю, что должна была догадаться. Должна была понять еще в тот момент, когда Дравик привез меня в свой особняк, когда я увидела шрамы на его радужках – и тот портрет зеленоглазого мальчика, – когда он обратил действия стражи в мою пользу. Должна была понять миллион раз прежде, но все встало на свои места лишь теперь, когда непринужденное выражение исчезло с лица Дравика, сменившись блеском клинка во мраке.

– Отцом.

С трудом я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на него.

Взглянуть на принца.

15. Фульмэн

Fulmen ~inis, сущ.

1. молния

– Хорошенькая, – Явн фон Вельрейд толкает кузена локтем и указывает на дальний стол в бледно-голубом и серебре.

Ракс Истра-Вельрейд в самом деле слишком измотан, чтобы поддержать игривое настроение кузена – последнюю неделю он почти не спал. С недавних пор кошмары участились. Они не давали ему покоя лет с десяти, неожиданно будили, оставляя один на один с безжалостно подробными воспоминаниями, но лишь в последнее время стали настолько тягостными. Однако он все же вытягивает шею, чтобы бросить взгляд поверх толпы придворных, и его сердце, судорожно забившись, замирает. Мир тускнеет вокруг девушки в голубом с серебром платье, лица вокруг нее теряют четкость, расплываются. Его кузен болван: «хорошенькая» – слишком слабо сказано. Ее черные волосы подрезаны коротко пониже ушей, на лбу с четкими бровями нет нарисованного венца, глаза голубее фальшивого неба в районе знати – наверное, настоящее небо было именно таким. Но дыхание у Ракса перехватывает оттого, как она держится – с лазерной концентрацией и напряженностью туго натянутой тетивы, как дикое, свирепое существо.

Нет, сурово поправляет он себя, как существо, которое охотится.

Явн подливает себе вина.

– А эти красные оспины у нее на щеках! Ты в курсе, что от оспы умирают сорок процентов детей простолюдинов? Видимо, она из везучих.

Ракс наконец поворачивается к нему:

– Так с ходу вспомнил цифру?

Его кузен пожимает плечами:

– Ну что тут скажешь? Я из тех, кто печется о ближних.

Оспины у нее на щеках видны повсюду, но взгляд Ракса притягивает в первую очередь пятно у нее на ключице – светлее кожи вокруг, это давно затянувшийся, но не такой уж старый шрам.

Ракс знает, что такое шрамы. Знает, как они кровоточат, рубцуются, затягиваются, как выглядят на каждой стадии, но особенно хорошо ему известно, как их удаляют. Шрам на ключице у этой девчонки оставлен твердосветным оружием – выжженный, резкий, формой немного напоминающий лезвие. Она в одежде цветов благородного Дома, как остальные присутствующие, но не побывала в клинике, чтобы удалить шрамы? И даже не попыталась замаскировать их косметикой или платьем – вырез низкий, открывающий грудь и плечи. У нее единственной здесь есть изъяны, только она не глазеет на кого-нибудь, а смотрит прямо перед собой. Странно. Жутковато. Может, поэтому взгляд на нее – как удар током, как мощное рукопожатие в седле.

– Из какого она Дома?..

– Литруа, – без запинки отвечает Явн. – По-моему. Помнится, Отец говорил про их серебро, сияние которого не спутаешь ни с чем.

Сияющее серебро. Тот серебристый боевой жеребец, девчоночий голос, руки, которыми она разодрала манекен, будто беспощадная черная дыра или бешеный зверь… Тот день он не может забыть ни на секунду. Звуки ее хриплого, торжествующего голоса, насмехающегося над ним, преследуют его теперь во время каждой езды и душа, который он принимает после.

Это она.

То, как она вложила все силы в один рывок, забыв о собственной безопасности, – будто умирала, будто хотела умереть… Это было неестественно. Противоречило всему, чему учили в академии, всему, чем он жил, находясь в седле. Верхом она ездила неправильно, но, как ни странно, при виде этого возникало чувство, будто все идет как надо, словно он слушал музыку, обработанную так, как раньше ему не представлялось возможным. Его душа наездника требует сразиться с ней. Умоляет. Всего разок. Лишь бы понаблюдать за ней, узнать, какие еще необычные приемы она применит против него, сколько он сможет играть с ней, прежде чем она сорвется, или он сорвется, или оба они…

Она смотрит в его сторону, прорезая толпу взглядом ледяных глаз, но его не замечает. Ракс вытягивается в струнку, когда ее взгляд приближается к нему, и никнет, опадает волной, когда начинает отдаляться. Ему удается опомниться, лишь сделав над собой огромное усилие.

– С ней – нет, Явн. Даже не мечтай.

– Но ты-то размечтался, – с усмешкой возражает Явн. – Слушай, если повезет, она окажется наездницей.

Ракс фыркает, ответ, который проносится у него в голове, кажется, лучше не произносить вслух.

Этого я и боюсь.

16. Индико

Indicō ~āre ~āuī ~ātum, перех.

1. объявлять, указывать

– Вы принц.

– Бывший принц, – мягко поправляет меня Дравик. – Моей матерью была королева Астрикс вэль Литруа.

Астрикс. Команда отключения робопса… и имя его матери.

Мой мозг продолжает напряженно работать, мне вспоминаются слухи о смерти королевы, ходившие в Нижнем районе, когда я была еще ребенком. Смутные, обрывочные воспоминания – подруги приходят к моей матери пошептаться о королеве, которая лишилась благородного статуса и была казнена за государственную измену. Публичных похорон устраивать ей не стали. Занятия в школе в тот день отменили. Соседи сетовали, что из-за ее смерти подорожал хлеб. Я не слышала, что стало с принцем, знала только, что он существует, как далекая звезда.

– Не знала, что принцы могут утратить свой титул, – наконец выговариваю я.

– Не могут, разве что откажутся от него по собственной воле.

Так вот что имел в виду Сэврит, сказав, что Дравик оставил жизнь благородного господина. Я разглядываю его профиль, изящно очерченный нос, пиксельные шрамики – следы операции, изменившей цвет его зеленых глаз.

– Я перенес много операций, – бормочет Дравик. – Чтобы не быть внешне похожим на него. Если хочешь, мы могли бы поступить с тобой так же.

Я замечаю свое отражение в только что поданной чашке с чаем. Тонкие губы, тонкие брови – отцовские. Я всегда была внешне больше похожей на него, чем на мать. Предложение навсегда вырвать его образ из меня выглядит соблазнительно. Тогда зеркала больше не смогут причинять такую боль. Если я буду выглядеть как мать, то стану с гордостью смотреть на свое отражение.

Я бросаю взгляд на белый с золотом стол Отклэров. Они пытались убить меня, чтобы скрыть свою «ошибку». Я прочищаю горло:

– Нет. Хочу, чтобы все знали о моем происхождении.

Дравик улыбается сдержанно, но искренне. Он говорил, что его мать убил его отец. Король убил королеву Астрикс? Нет, ее же казнили… но, как понимаю, король с легкостью мог распорядиться о казни кого угодно. Новой королевы и кронпринцессы на банкете не видно, но я знаю, что королева слаба здоровьем и из-за болезней редко появляется на людях, а принцесса еще очень юна.

И тогда меня осеняет.

Дравик хочет свести счеты с королем. Как именно и когда – неясно, но не оставляет сомнений, что такое я – пешка, слабейшая, наиболее недооцененная фигура в игре, фигура, приближения которой никто не замечает. Игру ведут между собой король и его сын, и я, ни о чем не подозревая, вступила в нее.

Но пока мы побеждаем, а они проигрывают, я буду играть свою роль.

Среди гостей я замечаю многих наездников, которых изучала по визу. За каждым лицом стоит мешанина из статистики, излюбленных маневров, имен боевых жеребцов, данных о возрасте, весе и росте. Я должна победить как минимум семерых из них, чтобы наказать тех семерых, которые убили мою мать. По счастливой случайности, ровно столько поединков мне надо выиграть, чтобы прорваться в четвертьфинал, получить шанс завоевать Кубок и уничтожить Дом Отклэров навсегда.

Внезапно из травы перед королевским троном возникает проекционная трибуна и поднимается, как пьедестал, на котором что-то выставят напоказ.

– По традиции каждый участник состязаний произносит речь во время банкета перед началом Кубка, – поясняет Дравик.

Я наблюдаю молча. Какая-то девица из благородных поднимается на трибуну и предупреждает присутствующих, что она победит. Она не знает, что простолюдинам режут глотки в темных переулках за те жалкие креды, которые они зарабатывают, делая ставки на подобных ей. Парень благодарит свою мать за то, что родила его, и заявляет, что исход Кубка Сверхновой ему неважен. Он понятия не имеет, что какая-нибудь простолюдинка смогла бы продлить жизнь своих детей на целый месяц, если бы ей досталась одна золотая пуговица с его жакета. Слушая их, я невольно думаю: только волку известно, как тяжко придется оленю, когда явится тигр.

Наконец на трибуну поднимается Мирей Ашади-Отклэр.

В жизни она эффектнее, чем на снимках, ее белый с золотом наряд смотрится свежо и стильно. Каштановые волосы ухоженные, длинные и роскошные, осанка говорит о изяществе и грации. Ей достались отцовские самообладание и надменность. Будто он все еще жив в ней.

– Мирей Ашади-Отклэр… – начинает Дравик.

– Я знаю, кто она.

– Отличная наездница, чрезвычайно умна, – продолжает он. – Гордости ей не занимать, но это, полагаю, и без слов ясно – все Отклэры гордецы. Она предпочитает рыцарскую тактику, честь, истину и так далее. Это видно по ее поединкам – на мой беспристрастный взгляд, она целеустремленная, непоколебимая сила.

– А я? – интересуюсь у него. – Что я такое на ваш беспристрастный взгляд, ваше высочество?

Он криво ухмыляется:

– А ты… нестандартна.

– У вас определенно дар внушать уверенность.

Дравик тихо усмехается:

– Главная сила твоих врагов станет и их слабостью. Сила черепахи – ее панцирь, но из-за него она медлительна. Сила сокола – его проворство, но он летает слишком быстро, чтобы успевать смотреть по сторонам. Целеустремленность леди Мирей означает, что ей нелегко измениться.