Я любила женщин в своей семье. У тети Сандры, у которой уже было двое сыновей, в тридцать пять лет неожиданно родился еще один ребенок – моя кузина Лора Линн. Появившиеся на свет с разницей всего в несколько месяцев, мы с Лорой росли, словно близнецы, и стали лучшими подругами. Она была мне как сестра, а Сандра – второй матерью. Тетя очень мной гордилась и невероятно меня воодушевляла.

Хотя моей бабушки Джин не стало задолго до моего рождения, мне посчастливилось знать ее мать, мою прабабушку Лекси Пирс. Она была дьявольски красивой – с белым-белым лицом и выделяющейся яркокрасной помадой. Она была отвязной, причем с возрастом распоясывалась все больше и больше. Мне сказали, и я с легкостью в это верю, что она была замужем семь раз. Семь! Она не любила своего зятя Джуна, но после смерти дочери заботилась о моем отце, его братьях и сестрах, а затем и о своих правнуках.

Мы с Лекси были очень близки. Самые яркие и радостные воспоминания моего детства связаны с моментами, проведенными рядом с ней. Мы часто оставались вдвоем. Иногда я у нее ночевала. Вечером перебирали ее шкафчик с косметикой. Утром она готовила мне сытный завтрак. Ее лучшая подруга, жившая по соседству, приходила в гости, и мы слушали медленные баллады 1950-х годов из коллекции пластинок Лекси. Днем мы с ней дремали. Я обожала засыпать рядом, вдыхая запах пудры и духов, слушая, как ее дыхание становилось глубоким и равномерным.

Однажды мы с Лекси поехали в видеопрокат взять новый фильм. Отъезжая от здания, она врезалась в другую машину, после чего застряла в яме. Мы так и не смогли выбраться, пришлось вызывать эвакуатор. Тот несчастный случай напугал мою мать. С тех пор мне не разрешали проводить время с прабабушкой.

«Это же не страшная авария!» – вразумляла я маму. Я умоляла ее позволить мне видеться с Лекси. Она была моей любимицей.

«Нет, боюсь, она стареет, – слышала я в ответ. – Тебе небезопасно оставаться с ней наедине».

После этого мы встречались лишь у нас дома, но мне больше не разрешали садиться к ней в машину или ночевать у нее. Для меня это стало огромной потерей. Я не понимала, как общение с любимым человеком может быть опасным.

Было у меня в том возрасте и еще одно любимое занятие, кроме общения с Лекси. Я обожала прятаться в шкафах, и это стало семейной шуткой: «Где же Бритни?» Дома у тети я постоянно исчезала. Все бросались меня искать. Когда народ уже начинал паниковать, открывалась дверца шкафа, а там – я.

Наверное, мне хотелось, чтобы меня искали. Годами это было моей фишкой и способом привлечь внимание – прятаться.

Еще мне нравилось петь и танцевать. Я пела в хоре нашей церкви и занималась танцами три раза по будним дням и субботам. Затем добавилась гимнастика в Ковингтоне, штат Луизиана, в часе езды от дома. Но танцев, пения и акробатики мне было мало.

На дне карьеры в начальной школе я сказала, что собираюсь стать юристом, но соседи и учителя твердили, что меня «ждет Бродвей», и в конце концов я примерила на себя роль «маленького артиста».

В три года я танцевала на первом концерте, а в четыре исполнила первое соло What Child Is This? на рождественском вечере в детском саду моей матери.

Мне хотелось и спрятаться, и чтобы меня заметили. Одно другому не мешает. Скрючившись в прохладной темноте шкафа, я чувствовала себя настолько маленькой, что могла исчезнуть. Но когда на меня были обращены все взгляды, я становилась кем-то другим – той, кто мог завладеть вниманием всех присутствующих. В белых колготках, горланя песню, я чувствовала, что все возможно.

3

«Мисс Линн! Мисс Линн! – кричал мальчик. Он запыхался, пока бежал, и пытался отдышаться на пороге нашего дома. – Вы должны туда пойти! Пойдемте скорее!»

Однажды, когда мне было четыре, я сидела дома в гостиной на диване с мамой и моей подругой Синди. Кентвуд напоминал город из мыльной оперы: он всегда был полон драм. Синди как раз выкладывала маме последние сплетни, а я подслушивала их разговор и пыталась уловить, что к чему. Вдруг дверь распахнулась. По выражению лица мальчишки было понятно, что произошло что-то ужасное. У меня внутри все оборвалось.

И мы побежали. Дорогу у нас недавно отремонтировали, и я, босая, наступала в горячий гудрон.

«Ай! Ай! Ай!» – каждый мой шаг сопровождался криком. Я посмотрела на ноги и увидела прилипшую смолу.

Наконец мы добрались до поля, где мой брат Брайан играл с соседскими мальчишками. Они пытались косить высокую траву своими квадроциклами. Этим идиотам показалось, что это потрясная идея. Они не видели друг друга в зарослях, из-за чего в результате произошло лобовое столкновение.

Я, должно быть, все видела и слышала: как Брайан вопил от боли, как мать кричала от страха, но я ничего не помню. Думаю, Бог заставил меня отключиться, чтобы я не запомнила ни страданий, ни паники, ни вида раздавленного тела брата.

В больницу его отправили на вертолете.

Несколько дней спустя я пришла навестить Брайана, он весь был в гипсе. Насколько я поняла, он сломал почти все кости. Мне в детстве так казалось, потому что ему даже писать приходилось через отверстие в гипсе.

Я не могла не заметить, что вся палата была завалена игрушками. Родители были так благодарны, что он выжил, и им было так его жаль, что каждый его день, проведенный в больнице, напоминал рождественское утро. Мама угождала Брайану из чувства вины. Она до сих пор ему во всем потакает. Забавно, как доля секунды может навсегда изменить взаимоотношения в семье.

Тот несчастный случай сблизил нас с братом. Нашу с ним крепкую связь сформировало мое искреннее, непритворное признание его мучений и боли. Когда Брайан вернулся из больницы, я не отходила от него ни на шаг. Была рядом каждую ночь. Он не мог спать в своей постели, потому что все тело было еще загипсовано. У него была особая кровать, а мне у изножья положили небольшой матрас. Иногда я забиралась к нему и просто обнимала.

После того как Брайану сняли гипс, я еще много лет спала с ним. Даже совсем маленькой девочкой я понимала, что помимо несчастного случая и жестокого обращения отца, у брата была трудная жизнь. Я хотела его как-то утешить.

Наконец, спустя годы, мама сказала:

– Бритни, ты уже в шестом классе. Пора спать одной!

Я отказывалась.

Такой я была – не хотела спать одна. Но она настаивала, и в конце концов мне пришлось уступить.

Когда я начала жить в отдельной комнате, мне понравилось иметь личное пространство, но с братом мы остались близки. Он меня любил. И я его. Я испытывала к нему самые нежные чувства и не хотела, чтобы ему причиняли боль. Я насмотрелась, как он страдает.

Когда Брайану стало лучше, мы стали активно участвовать в общественной жизни. Мы жили в небольшом городке с населением всего в пару тысяч человек, и все ходили на три главных парада в году – Марди Гра^[5], Четвертого июля^[6] и на Рождество. Весь город ждал их с нетерпением. Во время праздников на улицах собирались толпы улыбающихся людей, они махали руками, забыв на день о проблемах и трудностях жизни, и любовались, как их соседи медленно шествуют по шоссе 38.

Однажды мы с ребятами решили украсить гольфкар и выставить его на параде Марди Гра. В него набилось, наверное, детей восемь – чересчур много. Трое устроились на скамейке, пара стояла по бокам, держась за небольшую крышу, а кто-то балансировал сзади. Мы настолько нагрузили гольфкар, что колеса у него почти сдулись. На всех нас были костюмы XIX века (я даже не помню почему). Я сидела впереди на коленях у старших ребят и махала зрителям рукой. Проблема в том, что из-за такого количества детей и спущенных шин кар трудно было контролировать, а из-за смеха, маханий и всеобщего возбуждения… ну, мы всего несколько раз врезались в идущую впереди машину, но этого было достаточно, чтобы нас выгнали с парада.

4

Когда папа снова запил, его бизнес начал рушиться.

Стресс из-за финансовых проблем усугублялся хаосом резких перепадов настроения. Особенно страшно было садиться к нему в машину, потому что всю дорогу он разговаривал сам с собой. Я не могла разобрать, что именно он говорил. Он словно переносился в свой мир.

Я уже тогда знала, что у папы были причины, из-за которых ему хотелось забыться в пьяном угаре. Он постоянно переживал из-за работы. Сейчас я понимаю, что он таким образом пытался сам залечить душевные раны, нанесенные абьюзивными методами воспитания Джуна. Однако в детстве я не могла понять, почему папа был так строг с нами, почему обесценивал все наши старания.

Больше всего меня печалит то, что я всегда хотела иметь папу, который любил бы меня такой, какая я есть, и говорил бы: «Я люблю тебя. Можешь сделать что угодно. Я все равно буду любить тебя безусловной любовью».

Отец был со мной безрассуден, холоден и жесток, но с Брайаном он обращался еще хуже. Он нещадно заставлял брата добиваться успехов в спорте и казался мне очень жестоким. Жизнь Брайана в те годы была намного тяжелее моей: отец обращался с ним так же бесчеловечно и грубо, как и Джун с ним когда-то. Брайана заставляли заниматься баскетболом и футболом, хотя брату не подходили эти виды спорта по физическим данным.

Отец оскорблял маму. Он из тех пьяниц, которые могут пропасть на несколько дней. По правде сказать, мы в такие периоды вздыхали с облегчением. Мне нравилось, когда его не было рядом.

Когда мама ругалась с ним ночи напролет, дома становилось совсем невыносимо. Он так сильно напивался, что не мог и двух слов связать. Не знаю, слышал ли он вообще крики мамы. Их постоянно слышали мы с Брайаном, они эхом разносились по дому. Гнев мамы не проходил для нас без последствий, мы могли не спать всю ночь из-за криков.

Иногда я забегала в гостиную в ночной рубашке и умоляла: «Просто накорми его и уложи спать! Ему плохо!»

Мама спорила с человеком, который уже был в отключке. Она не слушала меня. Жутко злая, я возвращалась в постель, в ярости сверлила взглядом потолок, слушая вопли и проклиная мать в глубине души.

Разве это не ужасно? Да, напивался отец. Да, его алкоголизм привел нас к бедности и несчастьям. Да, отключался в кресле он. Но именно мама злила меня больше всего, потому что отец хотя бы в те моменты вел себя тихо. Мне так хотелось спать, а она все не унималась.

Несмотря на ночные скандалы, днем наш дом благодаря стараниям мамы становился местом, куда с радостью приходили мои друзья. По крайней мере, когда отец из уважения к нам пил где-нибудь в другом месте. К нам приходили дети со всей округи. Наш дом считался крутым, если можно так выразиться. У нас была высокая барная стойка, вокруг которой стояло двенадцать стульев. Мама была типичной молодой хозяйкой-южанкой: часто сплетничала, курила с друзьями в баре (она курила Virginia Slims – те же, что я курю сейчас) или болтала с ними по телефону. Я для всех была пустым местом. Дети постарше сидели на барных стульях перед телевизором и играли в видеоигры. Я была самой младшей. Я не умела в них играть, поэтому приходилось постараться, чтобы привлечь внимание старших.

Наш дом напоминал зоопарк. Я танцевала на журнальном столике, чтобы привлечь к себе внимание, а мама гонялась за Брайаном, перепрыгивая через диваны, пытаясь его поймать и отшлепать за то, что он ей дерзил.

Я чересчур активно пыталась отвлечь старших от экрана в гостиной или заставить взрослых перестать болтать на кухне.

«Бритни, прекрати! – кричала мать. – У нас гости! Будь милой. Веди себя хорошо».

Но я ее игнорировала. И всегда находила способ привлечь всеобщее внимание.