– Но ты ведь приехал развлекаться, разве нет?

– Да.

– Тогда в чем проблема?

– Никаких проблем, – поспешно заверил я. – Так, минутная слабость.

– Что? Какая еще слабость? – Она поморщилась. – Тебе сколько лет?

– Семнадцать.

– Серьезно? – Кураторша криво усмехнулась. – Тогда понятно. Я, кстати, была против того, чтобы пускать на заезд маленьких, но Старовойтов убежден, что некоторые семнадцатилетние взрослее двадцатилетних. Они могут физически выглядеть взрослыми и даже быть в чем-то умнее тех, кто постарше, но эмоционально все равно недотягивают. Еще вчера ты мечтал сюда поехать, а сегодня уже рвешься назад. Это так типично для подросткового мышления!

На вид кураторша была моей ровесницей, а если и старше, то года на два, и мне страстно захотелось выложить ей свои соображения относительно того, чем они тут все занимаются, но я благоразумно промолчал.

Кураторша прикурила.

– Разве вы не зож? – скептически заметил я.

– Кто? Я? – Девушка рассмеялась, выпуская дым. – А похожа?

– Не особенно. – Я покосился на ее черный маникюр.

– Вот именно. За зожем это тебе не к нам. И не нужно тут выкать. Ясно? Я – Салем. – Она протянула руку.

– Митя. – Я пожал ее тонкую кисть. – Салем – это ведьминское?

– Я смотрю, ты в теме.

– Значит, ведьма?

– Можно сказать и так. – Ее улыбка стала чуть более доброжелательной. – А ты кто?

– В каком смысле?

– В прямом. Какая твоя роль?

– Не знал, что уже распределяли роли.

– Да нет. По жизни ты кто, Митя? Воин, маг, торговец? Или, может, исследователь? У каждого человека есть своя функция: обучать, лечить или создавать. Искать, защищаться, воспитывать…

Я задумался:

– Мне нравится создавать.

– Творческая личность?

– Не в том смысле, что рисовать или стишки писать, а что-то по-настоящему сложное и нужное. Строить, к примеру, дом или собирать из металлолома машину, которая способна ездить, или приготовить огромный свадебный торт.

– Типа работать руками?

– Можно и не руками. Открыть свой магазин или… ресторан.

– Бизнес, что ли?

– Бизнес, но не только из-за денег.

Салем поморщилась:

– Вот это вообще не моя тема. Назовем тебя просто – деятель.

Я пожал плечами:

– Как скажешь.

Докурив, девушка выкинула окурок в высокую металлическую пепельницу.

– И давай кончай свои думки. Ты сюда зачем ехал? За дофамином! Вот и получай его, пока это проще простого.

Она отошла, а буквально через минуту я оказался в кольце из пяти или шести шумных разгоряченных девчонок, среди которых была и Даша. Они налетели стайкой и, ни слова не говоря, потащили меня в зал – танцевать. Через некоторое время подошел Саня:

– Идем, я познакомлю тебя с Верой!

Девушка сидела рядом с подругой и, завидев Саню, разве что не закатила глаза. Ее подруга тоже сделала кислую мину.

– Это – Митя. А это – Вера и Лара, – перекрикивая музыку, представил он нас друг другу.

Лицо у Веры было как с картинки комиксов или открыток: настолько миленькое и симпатичное, что как будто ненастоящее.

– Приятно познакомиться, – сдержанно сказал я.

– Нам тоже приятно, – оценивающе оглядывая меня, откликнулась Лара – длинноволосая блондинка с типичной манерностью тиктокерши. – Ты хорошо танцуешь.

– Спасибо. – Неожиданный комплимент удивил.

– Ты тоже спортсмен?

– Нет. С чего ты взяла?

– Да тут подходили одни – два брата-акробата. Нет, честно. Акробаты, прикинь? Хвастались, что в каком-то турнире по танцам выиграли, а потом оказалось, что это нижний брейк. – Она переглянулась с Верой, и обе засмеялись.

– С нами тоже живет бывший акробат, – обрадовался возможности поддержать разговор Саня.

– Тогда понятно, почему он с тобой поселился, – посмеиваясь, отозвалась Вера.

– Почему? – удивился Саня.

– С клоунами ему привычнее.

Девчонки снова засмеялись, Саня тоже, но меня шутка покоробила. Своего пренебрежения Вера даже не скрывала.

– А пойдемте потом к нам? – предложил им Саня. – Поиграем во что-нибудь, поболтаем?

– Не, – оборвал его я, прежде чем девушки придумали новые подколки. – К нам не получится.

– Почему? – Светлые, чистые Санины глаза распахнулись. – Это же последний вечер до того, как нам выдадут задания.

Девчонки заинтересованно уставились на меня.

– Я сексист и в свое личное пространство женщин не пускаю, – брякнул я первое, что пришло в голову.

Лица девчонок тут же вытянулись.

– Скажи, что ты пошутил. – Вера гневно поджала губы.

Окажись на ее месте кто-то другой, я признал бы, что пошутил, но Вера мне не понравилась, и немного сбить с нее спесь было приятно.

– Нет. Все серьезно. Это моя жизненная позиция, и, как любой свободный человек, я имею на нее полное право.

– В чем же конкретно состоит эта твоя позиция? – требовательным тоном поинтересовалась Лара.

– В том, что взаимодействовать с вами безопаснее на нейтральной территории.

– Что значит «взаимодействовать»? – Ее глаза расширились.

Все смотрели на меня с недоумением и интересом.

– Ну, вот знаешь, есть люди, которые разрешают своим собакам спать в постели, а есть те, кто держит их на привязи в будке. Я отношу себя к последним.

– Ты сравниваешь женщин с собаками? – потрясенно выдохнула Вера.

– Это образное сравнение. – Я нарочно говорил медленно, чтобы понаблюдать за их реакцией. – Хотя не могу сказать, что к собакам я отношусь хуже.

К сожалению, полностью насладиться произведенным эффектом не получилось, потому что Саня оттащил меня в сторону:

– Что ты такое говоришь? Зачем? Сказал бы просто, что хочешь спать, или другое придумал. А теперь ты мне все испортил.

– Ничего не испортил. – Я посмеивался. – Наоборот. Раньше они бы тебя послали, а теперь им очень хочется попасть в нашу комнату.

– С чего это ты взял?

Я хотел сказать, что за годы учебы в женском коллективе успел отлично изучить психологию противоположного пола, но воздержался. Любое неосторожное высказывание грозило разрушить мою легенду.

– Увидишь.

Алик вернулся в комнату раньше меня и лежал в полумраке с небольшим планшетом.

– Все закончилось? – не отрываясь от чтения, спросил он.

– Веселье полным ходом. Чего ты ушел?

– А ты чего? – парировал он.

– Устал.

– Вот и я тоже.

– Хочешь сырник?

– Что? – Он поднял мутно-голубой взгляд над планшетом.

– Мама положила.

– А, ну давай.

Повозившись в рюкзаке, я выудил прозрачный пакетик с сырниками, которые, хоть и были вчерашними, пахли еще вкусно.

– Что читаешь? – Я протянул ему раскрытый пакет.

– Кинга.

– Любишь ужастики?

– Кинг не страшный, но атмосферный. Хочу настроиться. – Алик взял сырник, и я последовал его примеру.

– На что?

– Это мистический сезон.

– И чего?

– Не бери в голову. – Алик отложил планшет и сел. – Перед любым выступлением мне нужно настроиться. Я так привык и по-другому уже не могу. Профдеформация. Если не просчитаю все заранее, это может стоить мне жизни.

– Так ты вроде больше не акробат?

– Сейчас подрабатываю каскадером в кино.

– Любишь острые ощущения?

– Люблю драйв и азарт, а когда все спокойно, начинаю дуреть.

– Но это же просто игра. Неужели тебе и без нее драйва не хватает?

– Я здесь случайно. Но концепт мне зашел. И я настроен побеждать, потому что не привык проигрывать.

– А тебе все это не кажется глупым?

– Что именно?

– Все. Искусственность происходящего.

– О, вижу, ты не врубаешься в суть. Взять хотя бы Новый год. Что это, по-твоему? Казалось бы, обычный календарный день. Точно такой же, как и любой другой. Солнце взошло, потом село – вот и все. Однако люди с конца ноября начинают к нему готовиться. Украшают улицы, магазины, крутят рождественские песенки, закупаются подарками и настраиваются на встречу с чудом. Спрашивается, зачем? Все и так знают, что никакое «новое счастье» не придет. Потому что фишка Нового года не в его наступлении, а в ожидании, понимаешь? Создание праздничной атмосферы искусственно, а ощущения, которые мы испытываем в этот момент, самые настоящие. Любая игра, будь то спорт или рулетка, искусственна, но для многих – она и есть их жизнь.

Слова Алика звучали убедительнее, чем полуторачасовая лекция от организаторов.

– Понятно. В любом случае я мечтаю свалить отсюда.

– И это тоже, кстати, дофамин. – Он хитро подмигнул.

Я протянул ему пакет с тремя оставшимися сырниками:

– Бери еще.

– Не. Мне больше нельзя. Разжирею. Кстати, – вспомнил он, – хочу предупредить. У меня проблемы со сном. Так что не пугайтесь, если вдруг что.

– Что, например?

– Могу лунатить или не спать всю ночь. А если вдруг начну чудить, просто дайте мне вот эти таблетки. – Он взял с тумбочки пластиковую баночку и показал мне. – Потому что иногда я забываю их принять.

– И что это за таблетки?

– Обычные нейролептики. Улучшают сон и нормализуют эмоциональный фон.

– Договорились. – Я завалился на свою кровать и, с аппетитом доедая мамин паек, подумал о том, что нужно будет обменяться с Аликом контактами, чтобы потом расспросить, как все прошло и кто в итоге победил.

Глава 10

Поездка в кондитерскую ничего не дала. Оказалось, что это целая сеть, и Ева могла работать хоть в Крылатском, хоть в Капотне, а чтобы выяснить, где именно, предстояло объехать около тридцати кафе.

Распрощавшись с Саней, я снова зашел на съемную квартиру Евы – проверить записку. Бумажка по-прежнему преспокойно торчала в двери, и у меня на душе с удвоенной силой заскребли кошки. Когда я обсуждал Еву и все, что случилось, с Саней, когда придумывали, что делать дальше, настоящая тревога отступала. Я будто переносился в «мистический лес», и мы вместе разгадывали очередную загадку, но стоило остаться наедине со своими мыслями, как снова накатывало беспокойство.

«Пока ничего не нашли», – выполняя обещание, написал я Наташе.

«Совсем?» – тут же откликнулась она.

«Увы».

«Даже странички в соцсети?»

«Я еще не смотрел».

«А вот я нашла!»

«И что же там?»

Через пять минут пришло голосовое сообщение, в котором с прилежной торопливостью ботанички, стремящейся продемонстрировать, как хорошо она выучила урок, Наташа рассказала следующее:

«Я узнала, что Ева из Питера, что она любит плюшевых медведей, орехи, Криса Айзека, абрикосовый цвет, белые тюльпаны и умеет кататься на роликах. Примерно до восьмого класса носила косички, а потом появились дреды. Что у нее есть татуировка в виде замочной скважины на шее под волосами и один глаз у нее темнее другого, потому что в нем слишком много коричневых крапинок. Ее счастливое число – семь. Она мечтает о коллекции виниловых пластинок, ненавидит грустные финалы и пишет с ошибками. Ее школьных подруг звали Вика и Ульяна. В девять лет она переболела ветрянкой, а в одиннадцать корью».

Запись закончилась на шумном выдохе Наташи, выдавшей все это едва ли не на одном дыхании.

«Я впечатлен, – признался я тоже в голосовом. – Хотя жаль, что среди всей этой информации нет никакой конкретики. Ну, то есть знание о том, что она любит, вряд ли поможет узнать, где она сейчас и что с ней».

В ответ Наташа прислала ссылку на профиль Евы и приписала:

«Ты посмотри, а потом обсудим».

Фотографий у Евы оказалось много. На них она представала в разных образах и нарядах, сами снимки обязательно сопровождала мудрая цитата или строчка из песни. Она вела страничку не менее десяти лет. Я глядел на ее улыбчивое курносое лицо, на аборигенские волосы, на ладную фигурку, чувствуя, как скатываюсь в то, что называют страданием, и, чтобы это поскорее прекратить, написал Наташе, что все посмотрел.