Рух нюхнул и весь передернулся. Качеством и правда несло за версту, аж задергался глаз.

– Ну отвесь четверть унции. – Бучила бросил монеты на прилавок, сам не зная зачем. Просто чтобы было. Бесячьи херы на дороге не валяются.

Дальше пошли лотки с сушеными грибами, разноцветными эликсирами, хитрыми амулетами, зельями и оберегами на все случаи жизни.

– Одёжа, одёжа с мертвеца, – ткнул Бучиле в харю какие-то лохмотья сморщенный старичок. – В ней и помер, у меня без обману.

– Спасибо, тебе самому как бы скоро не пригодилась. – Рух прошел мимо и ухватил за шкирку Ваську, раззявившего рот возле волшебных игрушек. На прилавке махали хвостами и тявкали мелкие собачонки, отплясывали деревянные паяцы, пили чай фарфоровые куклы и маршировали роты солдатиков из мягкой глины, умеющие слушать простенькие команды, стрелять и сходиться в штыки.

– Эй, мужик, слышишь чего, – сбоку, разя перегаром, подступил мужик в драном тулупе. Лицо и руки покрывали гнойные язвы. – Бездушного услуги нужны? Беру недорого.

– Ты, что ли, придурок совсем? – изумился Бучила. Люди, продавшие душу, встречались все чаще. Вот о чем, суки, думают? Сдать бы поганца в полицию. Бездушный годен только для самого черного, паскудного колдовства, чаще всего как проводник-медиум для связи с мертвецами и демонами, способный проникать в иномирье без риска потерять бессмертную душу. Каждый сеанс приближает безумие и жуткую смерть. А этот уже потаскан изрядно…

– Не лайся, я же просто спросил. – Мужичонка вжал голову в плечи.

– На хер иди, – посоветовал Рух.

– Как угодно господину хорошему. – Бездушный попятился, скаля гнилые редкие зубы. – Но ты попомни, вдруг пригожусь. Я Венька по прозвищу Блудень, на Сокольской живу, там всякий подскажет.

И скрылся из глаз. Дальше стоял лоток с ржавым хламом, песочными часами, крохотными весами, ретортами и прочими нужными в колдовском хозяйстве вещами. А сразу за ним дверь, ради которой они, собственно, и пришли, с грозной надписью «Управляющий».

В кабинете управляющего, тощей надушенной и надменной скотины, задержались от силы минут на пять, потратив драгоценное время на уговоры, угрозы и неуклюжую попытку подкупа должностного лица. И все напрасно. «Нет», и весь разговор. Управляющий наотрез отказался предоставлять сведения о совершенной сделке, сославшись на коммерческую тайну и прочие бюрократические преграды. На Васькино робкое «ну-у, ммм, я ж продавец» был получен простой и ясный ответ: «Иди продавай». Не нравится – добро пожаловать в суд. Но тут закавыка – за всю историю черти в новгородском суде ничего, кроме смертных приговоров, еще не выигрывали. Васька отчего-то судиться не захотел, хотя Рух всячески советовал. Потом пытались подсунуть отыскавшуюся у Васьки горсть медяков, но даже огромные деньжищи управляющего не впечатлили. Закатил глазенки, возмущенно расфыркался и пригрозил встречей с полицией. Все светлое, во что верил Бучила, окончательно рухнуло.

С ярмарки вышли злые и раздосадованные, бездарно похерив единственный шанс.

– Ну и чего теперь? – спросил Васька.

– Я домой, ты на тот свет, – отозвался Бучила.

– Не охота на тот свет-то, – поежился черт.

– Да ладно, говорят, там нормально вообще, – утешил Рух. – Ну или беги. Всю жизнь прятаться и пугливо озираться при каждом шорохе очень даже забавно.

– Шетень будет чертушек убивать, – вздохнул Васька. – Всех из-за меня изведет.

– Раньше надо было думать, – огрызнулся Бучил. – Вас замучаешься изводить, расплодились без меры тараканам на зависть. И какой от вас толк? Мошенники, бездельники, попрошайки, грабители и плуты, все как один.

– Нехорошо так о всех-то, – всхлипнул Василий. – Напраслину возводят на нас.

– Ага, точно, злые наветы. Скажи-ка, друг ситный, сколько чертей землю пашут, на заводах горбатят и в школах преподают?

– Много, – неуверенно пискнул черт.

– Ага, много. Ни одного, – погрозил пальцем Рух. – Знаю я вашего брата.

– Зато Новгород мы спасли, оттого привилегии имеем и работать вовек не должны, – выложил последний козырь Василий.

Тут спорить было бессмысленно. Самый убойный чертячий аргумент, какой только может быть. «Гуси спасли Рим, а черти Новгород», – так поговорка гласит. Давно это было, но Новгород помнит…

– Господа, – тихонько окликнули их. – Простите великодушно.

Рух повернулся и узрел молодого человека лет двадцати, толстенького, неуклюжего, растрепанного, с очками на крупном носу и одетого в мятый чиновничий мундир с погонами коллежского регистратора.

– Тебе чего, ваше благородие? – спросил Рух, припомнив, где только что видел этого хлыща. В кабинете управляющего, среди прочих мелких чинов прятался за горой бесполезных бумаг.

– Господа, выслушайте. – Губы регистратора мелко тряслись. – Разрешите представиться – Игорь Ковешников.

– Нам-то что за беда? – набычился Рух.

– Еще раз простите. – Ковешников не знал, куда деть пухлые руки. – Я слышал ваш разговор с господином управляющим. Федор Александрович принципиальнейший человек и…

– Ближе к делу, – оборвал Рух.

– Ах да, простите…

– Прекрати извиняться.

– Простите… ой. – Чиновник подпрыгнул от возбуждения. – Еще раз простите, я волнуюсь, не хочу, чтобы меня заметил кто-то из моих дражайших коллег…

– Все, Василий, пошли…

– Постойте. – Ковешников воровато огляделся. – У меня имеется копия ордера продажи лота за номером 5673, золотой статуэтки, изображающей обнаженную даму, индекс колдовства 0014, оцененной сторонами в тысячу гривен серебром. Оплата наличными. Фамилия и адрес покупателя.

– Сколько, блядь? – удивился Бучила. – Тысяча гривен? Ты куда столько денег просадил, идиот?

– Да я не знаю. – Васька стал еще меньше ростом. – Туда-сюда, я и оглянуться не успел, смотрю, а в кошеле уже нет ничего. Одному Прохору-жадюге десять гривен отдал. И шлюхам. Надо забрать.

– Так ордер интересует? – напомнил о себе Ковешников.

– Что же вы сразу не сказали, мой юный друг! – Рух, не веря собственному счастью, обнял чиновника за плечи. – Конечно, интересует. Давайте-ка его поскорей!

– Э нет, простите, не так все просто, – смущенно улыбнулся чиновник.

– А-а-а, понимаю, помощь не бескорыстна? Времена рыцарства и чести давно прошли. Сварливая жена, голодные дети, жадная любовница… – понимающе ухмыльнулся Бучила и выудил из-под шубы монету.

– У меня нет жены. И детей нет, – вздохнул Ковешников. – Признаться честно, и любовницы нет. И денег мне не надо.

– В смысле? – удивился Рух.

– Вам зачем покупатель? – спросил Ковешников, впервые глянув Руху в глаза.

– Ты не чересчур любопытен?

– Услуга за услугу, господа.

– Обратно хотим статуэтку эту драную забрать, – не стал ничего придумывать Рух.

– Он не отдаст.

– Тебе почем знать? – удивился Бучила.

– Э-э-э, ммм. – Ковешников слегка покраснел. – При оформлении купчей случилась ошибка, и покупатель недоплатил пошлину в размере полугривенника. Признаюсь, ошибка по моей вине и недостачу пришлось выплатить из своего кармана. А у меня оклад, знаете ли, невелик и маменька болеет. Ну я и пошел по адресу, думал, все объясню, и деньги мне непременно вернут. Но не тут-то было. Даже на порог не пустили, облили помоями и сказали, если и дальше буду стучать, пристрелят на месте.

– И ведь пристрелят, – согласился Бучила. Новгородские дворяне имеют полное право отстаивать жизнь и имущество всеми доступными средствами. Знаменитый закон «Двух шагов», наследие жестоких и кровавых «Благородных войн» прошлого века, в которых от благородного было только название. Знать в ту пору развлекалась с фантазией и огоньком, проводя время в уличных стычках, штурме поместий и развеселой резне. Прострелят башку, а потом доказывай, что дверью ошибся. – Так, погоди, я не понял, от взятки нос воротишь, а полугривенник хочешь вернуть?

– Это дело чести, господа. – Ковешников принял вид напухлившегося разъяренного воробья. – План прост – проникаем в поместье, бьем морду негодяю, вы забираете статуэтку, я полугривенник. По рукам?

– Экий ты прыткий. – Рух посмотрел на него словно на дурака. – Ну по рукам. Давай ордер.

– О нет. – Чиновник горделиво отстранился. – Тогда больше я вас не увижу.

– За кого ты нас принимаешь? – оскорбился Василий.

– За черта и вурдалака, и простите, довериться я вам не могу. – Ковешников отступил еще на шаг. – Воля ваша, принимаете условия или нет. Если принимаете, жду возле церкви Великомученицы Тамары, как часы восемь раз отобьют. Честь имею.

И зашагал прочь, по-журавлиному переставляя длинные ноги.

– Странный какой-то, – поделился наблюдением Васька. – Не нравится он мне.

– И мне не нравится, – согласился Бучила. – И ты не нравишься, нос поросячий, и вон те мордовороты не нравятся, которые на нас пялятся из подворотни.

Рух взглядом указал через улицу, где в тени проходного двора кучковалась группа малоприятных личностей самого разбойного вида во главе со здоровяком с черной повязкой на левом глазу.

– Чем-то мы им приглянулись, ви… – успел сказать Рух и охнул. Васьки рядом не оказалось. Черт во все лопатки улепетывал прочь, нелепо размахивая лапами и оскальзываясь на заснеженной мостовой. Вот же сука… Из подворотни повалили подозрительные господа, сверкнула на морозе острая сталь.

Бучила, не дожидаясь радостной встречи, кинулся вдогонку за Васькой, расталкивая прохожих и сдавленно матерясь. Черт оторвался саженей на десять, упал, покатился кубарем, вскочил и поднажал во всю прыть кривых тонких копыт. Рух не оглядывался, нутром чуя погоню. Твою мать, твою мать… Гадский Васька скрылся за поворотом. Сзади сдавленно заорали:

– Живьем брать!

– Обходи, обходи!

Бучила с разбегу выскочил на укатанный лед, заскользил с грацией трехногой коровы, едва не попал под извозчика и благополучно вылетел за угол. Васька успел добежать до возка, распахнул дверь, обернулся и яростно зажестикулировал. Все-таки не забыл. Ох Васенька, ох родненький…

– Чего телишься? Быстрей! – заорал Василий. – Прохор, гони!

Прохор, не заставляя себя упрашивать, щелкнул кнутом, возок тяжело и медленно сдвинулся с места.

Сука, сука, сука! Бучила рванулся что было сил. Возок плавно набирал ход, подрагивая на бревенчатой мостовой.

– Давай! – крикнул Васька, испуганно смотря куда-то за спину Руху.

И Бучила дал, огромным прыжком заскочив на приступок и ввалившись внутрь, подминая визжащего Ваську. Тут же вскочил и выглянул наружу. Недоброжелатели отстали всего на десять шагов. Двое, самые дурные видать, еще пытались догнать улетающий экипаж, остальные трясли кулаками и галдели, словно галки, нашедшие свежего мертвяка. Одноглазый орал громче других, размахивая руками и почему-то оглядываясь.

– На хер пошли! – Рух приветливо помахал неизвестным скотам и тут же осекся. На улицу вылетели две открытые коляски, запряженные каждая парой коней, и вся честная компания иметых преследователей принялась грузиться в экипажи прямо на ходу.

– Ну чего там? – Васька высунул пятак и заохал, увидев погоню.

– Я с тобой позже поговорю. – Бучила погрозил ему пальцем и крикнул извозчику: – Прохор, выручай, на тебя вся надёжа! – И поперхнулся, глотнув ветра и летящего снега.

– Эгей, залетны-ыя! – Прохор приподнялся на облучке, нахлестывая вожжами как бешеный. Возок, скрипя и раскачиваясь, летел не разбирая пути, в белой дымке мелькали дома и заборы, прохожие шарахались в стороны и сигали в сугробы. Сзади, с матом, топотом копыт и проклятиями, настигала погоня. Коляски, облепленные людьми, набирали скорость. Бабах! У Руха над ухом злобно взвизгнула пуля. Ох и ни хрена себе! Ну вот, а собирались живьем брать. Как же переменчива человеческая душа… Бах! Бабах! Вторая пуля ушла выше, третья ударила по возку, брызнули щепки.