– П-покажу. – Захарка с готовностью подскочил. – Хозяин их возле спальни держит своей, под надзором.

– Сколько их?

– Двое. – Захарка перестал трястись и повел банду по коридору. – Мишка да Павел, хозяин хотел третьего завести, да что-то у него не срослось. Уехал хозяин-то.

– Мы в курсе, – кивнула Лаваль.

– Мишку молодого с собою забрал, – отчитался Захарка.

– Значит, одна Пустышка в доме?

– Одна, барыня, одна.

– Охрана есть?

– Сашка-умрун при нем, – поежился слуга. – Остальные с хозяином укатили. Прислуга только в доме осталась, и мало нас, ночь же, все по домам.

Они миновали две просторные комнаты, Захарка замер возле резной двери и прошептал:

– Туточки и сидят.

– Спасибо, Захарушка, – улыбнулась ему Бернадетта. Дело осталось за малым. – Давайте, ребятки.

– Полуха, отворяй, – выдохнул Васька.

Тощий, не пойми в чем душа держится, болезненного вида черт распахнул дверь, и тут же оглушительно бахнуло. С башки Полухи сдуло мятый цилиндр, сам он ойкнул и поспешно отскочил, едва не сбив Лаваль с ног. Черти принялись не глядя палить в открытую дверь, коридор заполнился вонючим пороховым дымом и россыпями угасающих искр. Следом, куя железо пока горячо, зашвырнули взвизгнувшего Захарку, но выстрелов больше не последовало. Бернадетта залетела в комнату и в пляшущем свете масляной лампы увидела бросившуюся навстречу жидкую тень. Из дыма выскочило странное существо, с виду человек, но в раззявленном рту виднелся двойной ряд острых зубов. В левой руке пистолет, а в правой… Вместо правой руки разворачивался костяной многосуставчатый хлыст.

Восхищаться уродством колдовской тварищи времени не было, и Лаваль с ходу саданула приготовленным заклятием. Умрун со всего маху врезался в невидимую стену и упал, едва слышно завыв. В воздухе щелкнуло, и левое плечо опалило огнем. Бернадетта скосила глаза. Дорогущая шубка оказалась безбожно испорчена, графиня чувствовала, как вниз по руке, к локтю, побежали горячие струйки. Вот же паскуда! Сзади напирали бравые черти, скулил Захарка, а с пола поднимался умрун.

– Нет-нет, не вставай, дорогуша, – хищно улыбнулась Лаваль и вложила в новое заклятие боль, вскипевшую ненависть и смертельную обиду за испоганенную шубу. Умруна впечатало в пол и расплющило, жутко хрустнули сломанные кости, грудная клетка вмялась, лопнула землисто-серая плоть. Из расколовшегося черепа выплеснулся студенистый мозг. В воздухе кружились колючие огоньки – след сотворенного колдовства. Бернадетта охнула и чуть не упала, подскочивший Васька подставил плечо и заботливо спросил:

– Как вы, ваше сиятельство?

– В порядке, – выдохнула Лаваль. – Пустышку ищите.

Черти разбежались по комнате и через мгновение вытащили из-под кровати красивого мужика с кудрявой бородкой и бессмысленными неживыми глазами. Он не сопротивлялся и не орал. Даже не испугался. На смазливом лице приклеилась вечная дурная улыбка. Бернадетта кивнула. Пустышку уронили на колени, дернули за волосы и чиркнули по открывшемуся горлу ножом. Дело сделано, господа…

– Захарка, – позвала графиня, немного придя в себя. – Где Шетень держит вурдалака?

– Вурдалака? – Захарка старался не смотреть на то, что осталось от умруна. – Идем, барыня, покажу.

По пути встретили банду Милохи, черти тащили на себе узлы, забитые всяким добром, слышался треск мебели и глухие удары. Сам предводитель как раз показался в коридоре, с натугой волоча тяжеленные напольные часы.

– Мародерите? – спросила Лаваль.

– Не пропадать же добру, – буркнул Милоха. – Там это, на кухне пожар начался, сваливать надо, чичас весь дом полыхнет.

– Подожгли, сукины дети? – не удивилась графиня.

– Оно само, – спрятал глазенки черт. – Кто ж знал, что если уголья из печки повышвырнуть, все полыхнет? Не иначе новогодние, мать его, чудеса.

– А это что? – Бернадетта заглянула в разоренную комнату и увидела на полу, в луже крови, сухонькую старушку. – Я же сказала – убивать только тех, кто сопротивляется.

– Так она и сопротивлялась, – шмыгнул пятаком Милоха. – Прямо взбеленилась, нас увидав, как давай кидаться. С виду божий одуванчик, а на деле чистый сатаниил. И обзывалась ишшо. Пришлось успокоить, тут и переборщили мои обормоты слегка. Ну все, мы помчали, и вам советуем.

– Захарка, веди, – приказала Лаваль. Дальше бежали. Тяжелую дверь пришлось взламывать, но черти созданы ломать, поганить и уничтожать. Из открывшегося провала вытекал пахнувший смертью и разложением мрак. Вурдалак, сидящий на коленях у дальней стены, медленно, через силу поднял голову на крики и шум. Белые глаза щурились от непривычного света.

– Васька, кол у тебя? – внезапно охрипнув, спросила Лаваль.

– У меня. – Васька опасливо вышел вперед.

– Делай, как Бучила велел.

Вурдалак вдруг рванулся, натянув цепь, словно сторожевой пес, и замер, издав глубокое горловое ворчание. Он ждал. И в его взгляде Бернадетта видела благодарность. И немой упрек за то, что раньше они не пришли…

Мороз крепчал, больно кусаясь за нос и пытаясь настырно запустить ледяные лапищи за воротник. Набежавшие было тучи рассеялись, и над городом раскинулся кристально-черный купол бескрайнего звездного неба. Новгород затаился в ожидании праздника, до Нового года оставалось несколько коротких минут. Только со стороны далекой Софийской площади, традиционно отданной под народные гуляния, доносился гул развеселой толпы.

Рух Бучила, одинокий, напряженный и чуточку пьяный, сидел на задворках Малой Воронецкой мануфактуры, привалившись спиной к стене заброшенного склада, и чертил палочкой на снегу всякие интересные загогулины. Он чувствовал, как позади, за кирпичной стеной, прячутся люди, пахнущие водкой, железом и порохом. А значит, Васенька на этот раз не подвел. Рядом, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту лежал Венька по прозвищу Блудень, тот самый мужик без души. Рух его отыскал без труда, держа в памяти имя и улицу. Первый встречный на улице и указал. Дальше дело было за малым – вызвал на улицу, вдарил по башке и утащил в темноту. Что твой всамделишный вурдалак.

От томительного ожидания чуть ломило виски, и, когда в переулке послышалось лошадиное фырканье и шелест полозьев по льду, Рух почувствовал облегчение. А ведь все висело на волоске. Впрочем, ничего необычного. Да впрочем, оно и сейчас не перестало висеть… Два возка замерли в темноте, похожие на огромные, выше человеческого роста, гробы. Из первого вышли две темные фигуры, из второго три и помогли спуститься четвертой, огромной и тучной. Шетень пришел. Не мог не прийти.

– Доброго вечерочка! – Рух беспечно помахал палочкой.

– Ничего доброго. – Шетень, одолев десять шагов, дышал загнанной лошадью, обвиснув на руках у своих умрунов. – Ты что себе позволяешь, упырь?

– Мне нужна безопасность, – усмехнулся Бучила. – Поэтому мой гонец и позвал тебя на встречу в нейтральное место. И ты явился по первому зову какого-то приблудного упыря, и знаешь почему? Тебе нужна статуэтка. Очень сильно нужна.

– Где она? – выдохнул Шетень.

– Деньги принес?

– Принес. Ивор, покажи.

Умрун, замерший у колдуна за спиной, выступил вперед и тряхнул кожаными мешками. Сладкий звон серебра было не спутать ни с чем.

– Три тысячи гривен, – подтвердил Шетень. – Как ты и просил, жалкое ничтожество. Но даже если ты каким-то чудом с ними отсюда уйдешь, я тебя поймаю, расплавлю что там останется и залью тебе в глотку, слышишь, упырь?

– Если бы каждый желавший мне смерти держал свое слово, я бы уже умер раз примерно пятьсот, – отмахнулся Бучила. – Каких-то жалких три тысячи. Реальная стоимость этой хреновины минимум в десять раз больше. Полагаю, это была одна из самых ценных вещей в коллекции Кондрата Дербыша, также известного как Костоед.

– Дербыш обыкновенная посредственность, дилетант. – Шетень пренебрежительно фыркнул. – Его удел резать глотки. Тащит все, как ворона в гнездо, ни системы, ни смысла. Я просил продать, но этот напыщенный идиот отказал. А отказов я не терплю. В любом случае этот дурак не понимал, чем владел.

– Дурак, говоришь? – Из пролома в стене заброшенного склада выступил человек. Высокий, поджарый, с завитыми усами и хищным лицом. За ним выходили люди, еще и еще, всего около дюжины. Те самые, пахнущие водкой, железом и порохом. Собранные, настороженные, похожие на диких зверей. Среди них Рух опознал одноглазого и еще двоих участников давешних сумасшедших гонок по городу. Банда Костоеда как она есть. Куранты на Часозвоне принялись отбивать двенадцать, и каждый удар сопровождался ревом разгулявшейся, подогретой вином и пивом толпы. Один, два, три…

– Кондрат? – удивился Шетень, жирные щеки предательски затряслись.

– Не ожидал? – скрипучий голос Дербыша ничего хорошего не сулил. – Я тут послушал твои интересные речи. Какая же ты все же тварь, колдун. А я был к тебе добр, вел с тобой дела, пустил в свой дом. И так ты мне отплатил?

Семь, восемь, девять…

– Кондрат, послушай. – Шетень вскинул пухлую руку, и Бучила мог поручиться, что это был жест примирения, но никто разбираться не стал. Чародей был чересчур резок, и взвинченные люди Дербыша приняли это угрозой.

Двенадцать!

Разом пальнули с десяток стволов, и грохот выстрелов утонул в канонаде полыхнувшего фейерверка. Черное небо расцвело огромными шарами зеленых, желтых и алых огней. Умруны успели заслонить хозяина, но Шетень все равно схватил жирным пузом несколько пуль и сдавленно заорал. Грохнули новые выстрелы, клубами поплыл едкий пороховой дым. Два умруна упали, выплескивая на снег темную кровь. Люди Костоеда, по всему видать, подготовились и разили полумертвяков серебром. Воздух вдруг стал колючим, словно наполнившись тысячами мелких иголок. Рух вскочил и пригнувшись бросился бежать вдоль стены, отлично знакомый с признаками творящегося колдовства. Успел как раз вовремя, у троих бандитов головы вдруг разлетелись, как подгнившие тыквы, окатив все вокруг кровью, костями и кусками мозгов. Шетень пришел в себя.

– Режь! – страшно заорал Костоед, выхватил короткий широкий тесак и увлек своих в стремительную атаку. Им навстречу кинулись уцелевшие умруны, сбрасывая черные развевающиеся плащи и обнажая свою страшную сущность, плату Сатане за посмертную жизнь – щупальца, когти, клешни и костяные мечи вместо рук. Столкнулись с матерным воплем и криками, кто-то успел выстрелить в упор, залпы фейерверка залили поле боя сине-зеленым огнем. По всему Новгороду рвались шутихи и петарды, возле Кремля гулко били холостыми крепостные орудия. В небе набух и с треском лопнул фиолетовый шар, разбросав снопы пламенеющих искр. И под этим сияющим всеми цветами радуги небом люди и нелюди с упоением резали друг дружку позади темнеющей громады Воронецкой мануфактуры.

Рух благоразумно обошел кровавое побоище стороной и устремился к дыбящимся в темноте возкам, на ходу вытягивая из-под шубы пистоль. Лишь бы успеть! Экипажи как раз начали разворачиваться, орали кучера, щелкали хлысты, фыркали и били копытами кони. Неужели решили бросить хозяина? Ясное дело! Теперь Рух был точно уверен, что в одном из возков скрыто главное сокровище колдуна. И именно это сокровище спасали верные слуги.

Бучила заскакал бешеным зайцем, ломая наст и черпая полные сапоги. Беги, сука, беги! Он поднажал из последних сил и успел вскочить на подножку уезжающего первым возка. Кучер, молодой детина со странно блестящими глазами, недоуменно вскрикнул, и Рух ударил его стволом прямо в раскрывшийся рот. Кучер подавился выбитыми зубами и снопом повалился на укатанный снег. Бучила спрыгнул и рванул дверь на себя. В возке было пусто.