– У нас предпочитают говорить «Северная Пальмира» – улыбнулся Греве. – Но вы правы: град Петров умеет удивить гостей. Вот преимущества строительства по заранее составленному плану! Хотя, конечно, и у тут хватает бестолковщины, особенно, на окраинах. А уж Москва – и вовсе большая деревня, правильно её так прозвали…

– В Париже стараниями барона Османа тоже прибавилось открытых пространств. После того, как он закончил прокладку бульваров, по городу стало возможно фланировать в своё удовольствие – не то, что раньше!

– А заодно и выкатывать пушки. – добавил Греве. – Или это всё выдумки недоброжелателей, что барон Осман составлял свои градостроительные планы с учётом возможных городских боёв?

– Официально это никогда не объявлялось, но события семьдесят первого года продемонстрировали обоснованность такого подхода. Чем шире улицы – тем труднее перекрыть их баррикадами, и наоборот, тем проще перемещать войска и, разумеется, пускать в ход артиллерию, что губительно для восставших!

– Да, великий Бонапарт знал, что делал, когда во время вандемьерских событий разогнал повстанцев-роялистов картечью. До него ни одному тирану не приходило в голову устроить орудийную канонаду в собственной столице!

Спутник барона пожал плечами.

– Что ж, у него нашлись подражатели, в том числе и в этом городе. Если я ничего не путаю, ваш царь Николай рассеял мятежные гвардейские полки именно картечью?

– Было дело. – не стал спорить Греве. Нелюбовь европейцев, и особенно французов к императору Николаю Первому была общеизвестна. – Но давайте лучше оставим политику. Мир, увы, несовершенен, идеальное устройство государства люди отыщут, надо полагать, никак не раньше, чем доберутся до Луны – уж не знаю, из пушки или каким-либо иным способом?..

– Соглашусь с вами, дражайший барон! – собеседник Греве обозначил учтивый поклон. – Будем пока наслаждаться красотами вашей Северной Пальмиры. Право же, я хотел бы описать их в своём новом романе! Правда, подходящего сюжета пока нет, но это дело наживное…

– Между прочим, о сюжетах… – Греве остановился возле афишной тумбы. – Обратите внимание, вам наверняка будет любопытно!

Надпись на самой большой афише гласила: «Литературное студенческое общество Санкт-Петербурга проводит публичные чтения «Писатели-футуровидцы в современной литературе». Чтения состоятся в 4 часа пополудни, в большом зале Практического Технологического института, Московский проспект, 26. Входной билет 5 копеек, малоимущим студентам и гимназистам вход бесплатный».

– Футуровидцы? – удивился литератор. – Впервые слышу.

Это кто же такие?

– Да вы и есть, мсье с вашими «научными» романами – так вы их, кажется, называете? Как видите, у нас, в России этот жанр настолько популярен, что для него придумали даже специальный термин!

Греве извлёк из жиленого карманчика часы, звякнул крышкой.

– Начало через два с половиной часа. – сообщил он своему спутнику. Может, заглянем, послушаем? А пока суд да дело, зайдём в «Палкин», пообедаем – там подают изумительные расстегаи к ухе, пальчики оближете!

* * *

– Говоря о жанре вымышленных путешествий – в последнее время используется непривычный для русского слуха термин «фантастика», – начать стоит с Сирано де Бержерака, его романов «Иной свет, или государства и империи Луны» и «Иной свет, или государства и империи Солнца». Увидевшие свет после смерти автора, они, по сути, стали первыми в этом жанре – хотя, это более философское, нежели приключенческое произведение, в котором автор откровенно издевается над системой Птолемея, отрицает бессмертие души и глумится над верой в чудеса. В романах ощущается влияние романа идей гностицизма, алхимии, теософии, натурфилософии и средневековых мистиков, а так же аллюзии на творчества Рабле, утопии Томаса Мора и Кампанеллы – последний даже выведен в качестве одного из персонажей «Государств и империи Солнца»…

Занявший кафедру студент в форменном сюртуке Горного института говорил резко, помогая себе для убедительности жестами. Аудитория, состоящая по большей части, из студентов же, внимала – и только на галёрке, почти сплошь заполненной гимназистами, время от времени раздавался шум.

– Стоит заметить, что у этих необыкновенных путешествий был предшественник, некий Фрэнсис Годвин, автор романа «Человек на Луне». – продолжал докладчик. – Главный герой этого произведения так же появляется на страницах «Государств и империи Луны». Но куда больше можно сказать о последователях Сирано: Свифт с его «Путешествиями Гулливера», «Микромегас» Вольтера, „Путешествие на Луну“ Фонтенеля – увы, это произведение не блещет ни учёностью, ни своеобразным стилем…

– А что же Россия? – выкрикнули с пятого ряда. – Неужели в наших литературных пенатах нет ничего подобного?

– В нашей литературе первым произведением такого рода стала повесть Николая Карамзина «Остров Борнгольм», увидевшая свет в тысяча семьсот девяносто четвёртом году. Она до некоторой степени задала традицию фантастического (если мне будет позволено и далее использовать этот термин) жанра – мистические, таинственные истории вроде появившейся пятнадцатью годами спустя повести Василия Жуковского «Марьина роща», в которой автор использует каноны ставшего тогда модным готического романа.

Публика отозвалась сдержанным гулом. Похоже, за почти век, миновавший со времени написания повести, готические романы не растеряли своей популярности.

– К этим же приёмам обращается и Михаил Загоскин в романе «Юрий Милославский или русские в 1612 году», где так же прослеживаются мистические мотивы: пророчество, вещий сон, колдовство, пленение, заточение в подземелье, возмездие за грехи, запретная любовь. Позже он публикует цикл рассказов «Вечер на Хопре», объединяет которые обсуждение сверхъестественных явлений, событий далекого прошлого, страшных историй и суеверий, не имеющих рационального с точки зрения рассказчика объяснений.

В середине двадцатых в русской прозе окончательно формируется жанр романтической повести с фантастическим уклоном. Одним из первых произведений подобного рода стала «Лафертовская маковница» Алексея Перовского, опубликованная в двадцать пятом году, получившая весьма высокую оценку самого Пушкина. Позже мистические мотивы он сам использует в повести «Гробовщик» и, разумеется, в «Пиковой даме. Стоит так же упомянуть о Владимире Одоевском и его повестях «Косморама», «Город без имени» и «4338-й год». И, разумеется, Гоголь – здесь пояснения излишни, это и так всем известно…

Галёрка опять отозвалась весёлым гомоном – да, мол, известно, и ещё как! Докладчик дождался тишины и продолжил:

– Как вы можете заключить, отечественная фантастическая литература обращается ко всему мистическому, загадочному, таинственному. Из общего ряда выбивается, разве что, «Четвёртый сон Веры Павловны» из известного всем присутствующим произведения. Смело можно сказать, что это чуть ли не первый в российской литературе пример жанра, вынесенного в название нашего собрания, а именно – футуровидения, рассуждения о будущем…

На этот раз загудела не только галёрка. Автор романа «Что делать» заслуженно считался возмутителем общественной мысли и смутьяном; номера «Современника», в которых он был опубликован, изъяли, что не помешало тексту разойтись в рукописных копиях, не считая нескольких зарубежных изданий. В студенческой, захваченной фрондой среде он пользовался неизменной популярностью уже третий десяток лет.

– Никогда не слышал об этом писателе. – шепнул литератор своему спутнику. Им с бароном не досталось сидячих мест, так что выступления пришлось слушать, стоя между колонн в конце зала.

– Неудивительно, мсье. – отозвался Греве. – Это сугубо наше, русское, иностранцам не слишком интересно. Хотя, насколько мне известно, книга переводилась на многие европейские языки, включая и французский.

– …но даже этот роман, где говорится, в том числе, и о некоторых научных чудесах будущего, посвящён в основном, преобразованию общества и государства. – докладчику пришлось повысить голос, поскольку гул в зале не утихал. – Прочие детали намечены лишь в самых общих чертах, вдаваться в подробности автор не счёл нужным. Чего никак не скажешь о рассказе американца Эдгара Алана По «Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфааля». В нём, немало внимания уделено именно техническим подробностям – конструкции построенного главным героем гигантского воздушного шара и способах получения лёгкого газа, неизвестного никому, кроме таинственного гражданина города Нант…

Барон при этих словах усмехнулся.

– Может, это о вас, мсье? – прошептал он, обращаясь к спутнику. – Вы ведь тоже родом из Нанта, и к тому же так замечательно описали путешествие на воздушном шаре через Африку…

– Я знаком с этим рассказом По, как и с другими его произведениями. – так же шёпотом отозвался француз. – И, безусловно, отдаю должное его таланту. Но должен вас разочаровать друг мой: в тридцать пятом, когда он увидел свет, мне было всего семь лет – я не помышлял ни о воздушных шарах, ни о лёгком газе, а если и путешествовал, то лишь пешком под стол, да изредка на соседний двор!

– И теперь от творений Эдгара По мы переходим к жанру научного романа, созданному Жюлем Верном. – докладчик приосанился, всем своим видом показывая, что приступает к главной части своего выступления. – Именно этот жанр и составляет тему нашего сегодняшнего собрания, и именно ему будут посвящены несколько следующих выступлений. Но прежде я хочу дать слово нашему товарищу, студенту Технологички, который, подобно доктору Фергюсону, Импи Бабрикену, Робуру-Завоевателю и прочим персонажам, порождённым талантом великого футуровидца, собирается воплотить свои инженерные идеи в действительность. Прошу вас, господин Анисимов!

Сидящие в зале зашумели, заозирались, высматривая молодого человека, спешащего из задних рядов к кафедре. Те, кто сидел поближе, могли разглядеть гражданский знак ордена святой Анны, прикреплённый к лацкану форменного сюртука.

– Это же Матвей Анисимов! – удивился барон. – Мой протеже и знакомый ещё по Индокитаю, я о нём давеча упоминал… Вот уж не думал, что он тоже увлечён футуровидением!

– Насколько я понимаю, этот молодой человек занимается более техникой, нежели литературой. – ответил собеседник барона. – Хотя, тема его доклада меня заинтересовала – так что, если вы не против, давайте послушаем.

Греве кивнул.

– Как вам будет угодно, мсье! А когда собрание закончится, я вас познакомлю. Уверен, вам найдётся, о чём побеседовать!

* * *

От Сенатской площади до пересечения Московского и Загородного проспектов, где стоит здание Технологического института, под крышей которого состоялось вышеописанное литературное мероприятие, рукой подать – версты полторы, не больше. Но… мало ли в столице Империи ежедневно проходит разнообразных литературных вечеров, публичных чтений, выставок и прочих событий культурной жизни? Возможно, среди столичных репортёров нашёлся бы такой, кто был в курсе их всех – но к капитану второго ранга Сергею Казанкову, только что вышедшему из-под шпица (так среди флотских офицеров было принято именовать здание Адмиралтейства, чей восточный фасад как раз и выходит на Сенатскую), это не относилось. Он понятия не имел о сборище футуровидцев, более того – расскажи ему кто-то об этом, несомненно, любопытном мероприятии, рассеянно кивнул бы в ответ и выбросил полученные сведения из головы. У него хватало забот, из-за которых немудрено забыть и о вещах куда более важных, чем студенческие споры о техническом прогрессе и его отражении в беллетристике.