Более того, люди в большинстве своем согласны, что так оно и выглядит. Человеческие убеждения и ценности, их поступки, их ответы на вопросы анкет, их действия в качестве испытуемых в зарождающейся науке под названием «экспериментальная философия» показывают, что в тех случаях, когда это важно, люди в свободу воли верят – философы (около 90%), юристы, судьи, присяжные, учителя, родители, сапожники и портные. А когда вопрос ставится ребром, с ними соглашаются и ученые, и даже биологи, и даже многие нейробиологи. Работы психологов Элисон Гопник из Калифорнийского университета в Беркли и Тамар Кушнир из Корнеллского университета показывают, что уже дошкольники твердо верят в узнаваемую версию свободы воли. Эта вера широко распространена (хотя и не универсальна) в самых разных культурах. В представлении большинства мы не машины, и вот вам наглядный пример: когда одну и ту же ошибку совершает водитель и беспилотный автомобиль, человека винят сильнее^{1}. Кроме того, мы не одиноки в нашей вере в свободу воли: исследование, с которым мы познакомимся в одной из следующих глав, позволяет предположить, что в нее верят и другие приматы^{2}.

Эта книга преследует две цели. Первая – убедить вас, что свободы воли^[5] не существует, ну или, по крайней мере, в тех случаях, когда это действительно имеет значение, свободы воли у нас гораздо меньше, чем принято считать. Для этого мы изучим аргументы, которые приводят в пользу свободы воли умные и тонкие мыслители, рассматривающие вопрос с точки зрения философии, теории права, психологии и нейронауки. Я постараюсь в меру своих возможностей изложить их взгляды, а затем объяснить, почему я считаю, что все они ошибочны. Некоторые из этих ошибок проистекают из близорукости (в описательном, не в оценочном смысле), заставляющей сосредоточить внимание на каком-то одном аспекте биологии поведения. Иногда хромает логика, как например, в рассуждении, что если мы не можем сказать, чем вызвано событие Х, то, может, оно ничем и не вызвано. Иногда ошибки – следствие незнания или неверного понимания наук, изучающих поведение. Но самыми интересными ошибками кажутся мне те, что возникают по эмоциональным причинам, а именно потому, что сама мысль об отсутствии свободы воли заставляет людей чувствовать себя чертовски неуютно; об этом мы поговорим в конце книги. Итак, первая из двух моих целей – объяснить, почему я так уверен, что все эти товарищи неправы, и насколько лучше станет наша жизнь, если люди больше не будут с ними соглашаться^{3}.

Здесь вы можете меня спросить: а кто ты такой, чтобы мы тебя слушали? Как мы увидим далее, дебаты о свободе воли часто разворачиваются вокруг узких вопросов: «Действительно ли определенный гормон вызывает то или иное поведение или же повышает его вероятность?» или «Есть ли разница между желанием сделать что-то и желанием хотеть чего-то?» – которые обсуждаются представителями специализированных дисциплин. Так случилось, что по своему интеллектуальному складу я универсал. Я «нейробиолог» из лаборатории, где мы манипулируем с генами в мозге крыс, чтобы изменить их поведение. Наряду с этим я 30 лет ежегодно посвящал несколько месяцев изучению социального поведения и физиологии диких павианов в национальном парке Кении. Некоторые из моих исследований оказались полезны, чтобы понять, как на мозг взрослых влияет стресс, вызванный бедностью в детстве, в результате я провел немало времени среди социологов; еще одна сторона моей работы касалась аффективных расстройств, и так я связался с психиатрами. А последние десять лет у меня было хобби – сотрудничать с государственными защитниками на судебных процессах по обвинениям в убийстве и рассказывать присяжным о работе мозга. В итоге мне пришлось потрудиться во множестве областей, так или иначе имеющих отношение к поведению, что, как мне кажется, только укрепило мое представление о том, что свободы воли не существует.

Почему? Прежде всего надо принять во внимание следующее. Если сосредоточиться на какой-то одной области – нейробиологии, эндокринологии, поведенческой экономике, генетике, криминологии, экологии, детском развитии или эволюционной биологии, – у нас останется достаточное пространство для маневра, чтобы решить, что биология и свобода воли могут сосуществовать. По словам философа Мануэля Варгаса из Калифорнийского университета в Сан-Диего, «утверждение, будто какой-то научный результат доказывает ошибочность представления о "свободе воли"… это либо плохая наука, либо академическая спекуляция»^{4}. И если признать очевидное, он прав. Как выяснится в следующей главе, большинство экспериментальных нейробиологических исследований, касающихся свободы воли, привязаны к результатам одного-единственного эксперимента, в котором изучались события, происходящие в мозге за несколько секунд до некоего действия. И Варгас правильно решил бы, что этот «научный результат» (плюс те ответвления, что отпочковались от него за последующие 40 лет) еще не доказывает, будто свободы воли не существует. С тем же успехом нельзя опровергнуть идею свободы воли с помощью «научного результата» из области генетики – гены в целом говорят не о неизбежности, а, скорее, об уязвимости и вероятности, и до сих пор не найден ни один ген, вариант гена или генная мутация, которые могли бы опровергнуть представление о свободе воли^[6]; его невозможно опровергнуть, даже приняв во внимание суммарный эффект всех наших генов, вместе взятых. Свободу воли невозможно отрицать и с точки зрения психологии развития или социологии, упирая на научные данные о том, что детство, наполненное жестоким обращением, лишениями, отсутствием родительской заботы и психологическими травмами, астрономически увеличивает шансы на появление среди нас серьезно покалеченного – и готового калечить других – взрослого, поскольку для этого правила есть и исключения. Да, ни один результат или научная дисциплина по отдельности справиться с этой задачей не могут. Но – и это крайне важный момент – соберите воедино все научные результаты из всех соответствующих научных дисциплин, и для свободы воли просто не останется места^[7].

Почему? Ответ лежит глубже, чем идея о том, что если вы изучите достаточно много различных дисциплин, одну «–логию» за другой, то в конце концов обязательно найдете ту, что окончательно закроет вопрос о существовании свободы воли. А также глубже представления о том, что даже если в каждой дисциплине есть дыра, не позволяющая ей отрицать свободу воли, то, по крайней мере, какая-то другая дисциплина эту дыру прикроет.

Нет, тут дело в том, что эти научные направления, взятые в совокупности, отрицают свободу воли, поскольку все они взаимосвязаны и составляют единый и неделимый массив знаний. Рассуждая, как влияют на поведение нейромедиаторы, вы в то же время неявно рассуждаете о генах, которые определяют строение этих химических мессенджеров, и об эволюции этих генов: области «нейрохимии», «генетики» и «эволюционной биологии» невозможно отделить друг от друга. Изучая влияние событий внутриутробного развития на поведение взрослого человека, вы автоматически учитываете такие вещи, как пожизненные изменения в паттернах секреции гормонов или в генной регуляции. Рассуждая о влиянии стиля материнского воспитания на поведение повзрослевшего ребенка, вы по определению рассуждаете и о характере культуры, которую мать своими действиями транслирует. Тут нет ни единого просвета, куда можно было бы впихнуть свободу воли.

Соответственно, первая половина книги посвящена биологическим основам отрицания свободы воли, которые, в свою очередь, служат мостиком ко второй половине книги. Как уже было сказано, я с отроческих лет не верю в свободу воли и всегда считал своим моральным долгом не судить людей и не думать, что кто-то из них заслуживает чего-то особенного; старался жить без ненависти к другим и без претензий на особое отношение к себе. Увы, это оказалось выше моих сил. Конечно, иногда у меня получалось, но редко бывало так, чтобы моя непосредственная реакция на события соответствовала подходу, который я считаю единственно приемлемым способом понять человеческое поведение; тут я обычно терплю неудачу.

Как я уже сказал, даже мне кажется безумием принимать всерьез все выводы об отсутствии свободы воли. И все-таки цель второй половины книги – сделать именно это как в представлении каждого из нас, так и на уровне всего общества. Какие-то главы посвящены научным соображениям о том, как мы можем обойтись без веры в свободу воли. Какие-то объясняют, почему некоторые последствия отрицания свободы воли не катастрофа, хотя на первый взгляд таковыми кажутся. В других рассматриваются исторические свидетельства, демонстрирующие нечто принципиально важное относительно тех радикальных изменений, которые нам придется произвести в нашем мышлении и восприятии: мы так уже делали раньше.

Намеренно двусмысленное название книги – отражение двух ее половин: она посвящена как науке о том, почему свободы воли не существует, так и науке о том, как нам лучше жить, если мы это признаем.

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ, С КОТОРЫМИ Я НЕ СОГЛАШУСЬ

Здесь я собираюсь обсудить кое-какие распространенные подходы, которых придерживаются авторы, пишущие о свободе воли. Они представлены в четырех различных комбинациях^[8].

Мир детерминирован; свободы воли не существует. В рамках этого представления если верно первое, то должно быть верно и второе; детерминизм и свобода воли несовместимы. Я исхожу из этой перспективы, которую можно назвать «жестким инкомпатибилизмом»^[9].

Мир детерминирован; свобода воли существует. Эти люди признают, что мир состоит из атомов, а жизнь, по изящному выражению психолога Роя Баумайстера (ныне работающего в Квинслендском университете в Австралии), «основана на неизменности и неумолимости законов природы»^{5}. Никакого волшебства или сказочной пыли, никакого субстанциального дуализма, полагающего мозг и разум отдельными сущностями^[10]. Вместо этого детерминированный мир рассматривается как совместимый со свободой воли. Этого подхода придерживаются примерно 90% философов и правоведов, и я в этой книге чаще всего буду дискутировать именно с такими «компатибилистами».

Мир не детерминирован; свободы воли не существует. Это эксцентричное представление, что все важное в мире происходит в результате случайности, которая и лежит в основе свободы воли. До него мы доберемся в главах 9 и 10.

Мир не детерминирован; свобода воли существует. Эти ребята, как и я, верят, что детерминированный мир несовместим со свободой воли, однако для них это не проблема, поскольку мир в их представлении не детерминирован, а следовательно, в нем есть место для веры в свободу воли. Такие «инкомпатибилисты-либертарианцы» встречаются редко, и я только изредка буду касаться их взглядов.

С этой четверкой связан квартет представлений о соотношении свободы воли и моральной ответственности. Последнее слово, очевидно, несет в себе большой смысл, и то, как оно используется людьми, обсуждающими свободу воли, обычно относится к концепции базовой справедливости, предполагающей, что человек может заслужить определенное к себе отношение, а мир – это приемлемое с точки зрения морали место, где один человек признается как достойный награды, а другой – наказания. Вот эти представления.

Свободы воли не существует, и поэтому возлагать на людей моральную ответственность за их действия неправильно. Я нахожусь здесь. (И как будет показано в главе 14, это совершенно не связано с вопросами наказания в целях сдерживания.)

Свободы воли не существует, но возлагать на людей моральную ответственность за их действия можно. Это еще одна разновидность компатибилизма: отсутствие свободы воли и моральная ответственность сосуществуют без необходимости обращаться к сверхъестественному.

Свобода воли существует, и люди должны нести моральную ответственность за свои действия. Это, пожалуй, самая распространенная позиция.