На вторую ночь она была менее ненасытной. Не держала и не обнимала его так сильно, как до этого. Видимо, уже не боялась, что сбежит под утро.

* * *

– Ты задумался. Твое лицо стало мужественным и суровым. Повод?

– Обдумываю… Хмм… Естественность наших отношений.

– Что-что?

– Я же сказал. Естественность.

– Ты, кажется, использовал слово «отношения»? Воистину поражает глубина значений этого понятия. Впридачу постигла тебя, как я слышу, посткоитальная депрессия. Да, это и в самом деле естественное состояние, касается всех приматов. У меня, ведьмак, тоже как раз странная слезка в глазу кружится… Ну не хмурься, не хмурься. Я пошутила.

– Ты меня приманила… Как самца.

– Ты о чем?

– Ты меня приманила. Как насекомое. Фрезиево-абрикосово-магическими феромонами.

– Ты серьезно?

– Не злись. Пожалуйста, Коралл.

– Я не злюсь. Напротив. Подумав, должна признать, что ты прав. Да, это естественность, натурализм в чистом виде. Вот только совсем наоборот. Это ты меня приворожил и соблазнил. С первого взгляда. Исполнил передо мной брачный танец самца, очень натуралистично и анималистично. Подскакивал, топал, хвост распускал…

– Неправда.

– …хвост распускал и крыльями бил, словно тетерев. Кукарекал и квохтал…

– Не квохтал я.

– Квохтал.

– Нет.

– Да. Обними меня.

– Коралл?

– Что?

– Литта Нейд… Это ведь тоже не твое настоящее имя, правда?

– Мое настоящее было неудобно использовать.

– В смысле?

– А вот скажи быстро: Астрид Литтнейд Асгейррфиннбьёрнсдоттир.

– Понимаю.

– Сомневаюсь.

* * *

– Коралл?

– А?

– А Мозаик? Откуда ее прозвище?

– Знаешь, ведьмак, чего я не люблю? Вопросов о других женщинах. И уж особенно, когда спрашивающий как раз со мной в постели. И выпытывает, вместо того чтоб сосредоточиться на том, на чем сейчас лежит его ладонь. Ты бы не решился на что-то подобное в постели с Йеннифэр.

– А я не люблю, когда называют некоторые имена. Особенно в тот момент, когда…

– Мне перестать?

– Этого я не сказал.

Коралл поцеловала его в плечо.

– Когда она попала в школу, ее звали Аик, родового имени не помню. Мало того, что имя странное, так она еще страдала нехваткой пигмента кожи. Вся щека у нее была в светлых заплатках, это и впрямь выглядело как мозаика. Понятно, что ее вылечили сразу, уже после первого семестра, у чародейки не может быть никаких дефектов. Но прозвище, изначально злое, прилипло к ней. И быстро перестало быть злым. Она сама его полюбила. Но хватит о ней. Говори со мной и обо мне. Ну, давай.

– Что давай?

– Говори обо мне. О том, какая я. Красивая, правда? Ну, скажи!

– Красивая. Рыжая. И веснушчатая.

– Я не веснушчатая. Удалила все веснушки с помощью магии.

– Не все. О некоторых забыла. А я их углядел.

– Где это… А. Ну да. Правда. Ну значит, я веснушчатая. И какая я еще?

– Сладкая.

– Что?

– Сладкая. Как вафелька с медом.

– Издеваешься надо мной?

– Взгляни на меня. В мои глаза. Видишь в них хоть тень обмана?

– Нет. И это меня больше всего беспокоит.

* * *

– Присядь на край кровати.

– Зачем?

– Хочу тебя отблагодарить.

– Прости?

– За веснушки, которые ты углядел там, где углядел. За приложенные усилия и тщательные… исследования. Хочу ответить и отблагодарить. Можно?

– Конечно, без сомнения.

* * *

У виллы чародейки, как и почти у всех вилл в этой части города, имелась своя терраса, с которой открывался вид на море. Литта любила сидеть там и часами наблюдать за кораблями на рейде, для чего у нее была солидных размеров подзорная труба на штативе. Геральт скорее не разделял ее увлечения морем и тем, что по нему плавает, но любил составлять ей компанию на террасе. Садился близко, сразу за ней, лицом почти касаясь ее рыжих локонов, наслаждаясь запахом фрезии и абрикоса.

– Вон тот галеон, что бросает якорь, взгляни, – показывала Коралл. – На флаге синий крест, это «Гордость Цинтры», наверняка маршрутом на Ковир. А вон та когга – это «Алке» из Цидариса, скорее всего грузится кожами. А там «Тетида», здешний грузовой хольк, вместимость двести ластов – шесть тысяч бушелей по-сухопутному, каботажный, ходит между Кераком и Настрогом. А там, глянь, как раз входит на рейд новиградская шхуна, «Пандора Парви», прекрасный, прекрасный корабль. Взгляни в окуляр. Увидишь…

– Я и без подзорной трубы вижу. Я же мутант.

– А, действительно. Я забыла. О, а вон там галера, это «Фуксия», тридцать два весла, может взять на борт четыреста ластов груза. А тот стройный трехмачтовый галеон – это «Вертиго», пришел из Лан Эксетера. А дальше, с бордовым флагом, это реданийский галеон «Альбатрос», три мачты, сто двадцать футов от форштевня до ахтерштевня… А вон там, смотри, смотри, ставит паруса и выходит в море почтовый клипер, «Эхо», я знаю его капитана, он постоянный гость у Равенги, когда тут швартуется. А дальше, гляди, под всеми парусами идет галеон из Повисса…

Ведьмак отбросил волосы со спины Литты. Медленно, один за другим, расстегнул крючки, стянул платье с плеч чародейки. Затем полностью посвятил внимание и ладони паре галеонов под всеми парусами. Галеонов, равных которым не найти было на всех морских трассах, рейдах, в портах и реестрах адмиралтейств.

Литта не протестовала. И не отрывала глаз от окуляра трубы.

– Ты ведешь себя, – сказала она в какой-то момент, – как пятнадцатилетний подросток. Будто в первый раз их видишь.

– Для меня всегда первый раз, – сознался он неохотно. – А пятнадцатилетним подростком на самом деле побывать мне не довелось.

* * *

– Я родом из Скеллиге, – сказала она ему позже, уже в постели. – Море у меня в крови. И люблю его.

– Иногда я мечтаю, – продолжила она, поскольку он молчал, – выйти в море. Совсем одной. Поставить парус и выйти в море… Далеко-далеко, за горизонт. Чтобы вокруг только вода и небо. Чтобы обрызгала меня соленая пена волн, а ветер трепал волосы настоящей мужской лаской. А я одна, совершенно одна, бесконечно одна среди чуждой и враждебной мне стихии. Одиночество среди моря чуждости. Не мечтаешь о нем?

«Нет, не мечтаю, – подумал он. – Для меня это повседневность».

* * *

Пришел день летнего солнцестояния, а за ним магическая ночь, самая короткая в году, когда в лесах цвел папоротник, а девушки, натершись ужовником, танцевали на мокрых от росы полянах. Ночь, короткая, как мгновение ока. Ночь безумная и светлая от молний.

* * *

Наутро после солнцестояния он проснулся один. На кухне ждал завтрак. И не только завтрак.

– Добрый день, Мозаик. Отличная погода, правда? А где Литта?

– У тебя сегодня выходной, – ответила она, не глядя на него. – Моя несравненная наставница сегодня вся в работе. Допоздна. За то время, что она посвятила… удовольствиям, накопилось множество пациенток.

– Пациенток.

– Она лечит бесплодие. И другие женские болезни. Ты не знал? Ну вот теперь знаешь. Хорошего дня.

– Обожди, не уходи пока. Я бы хотел…

– Не знаю, чего ты бы хотел, – прервала она. – Но это наверняка плохая идея. Лучше, чтобы ты со мной совсем не разговаривал. Сделал вид, что меня вообще не существует.

– Коралл больше не причинит тебе зла, я ручаюсь. Да ее и нет здесь, она нас не видит.

– Она видит все, что хочет увидеть, для этого ей достаточно нескольких заклинаний и артефакта. И не обманывай себя, будто имеешь на нее какое-то влияние. Для этого нужно кое-что большее, чем… – движением головы она указала на спальню. – Прошу тебя, не упоминай при ней моего имени. Даже мимоходом. Потому что она мне это припомнит. Пусть даже через год, но припомнит.

– Если она так к тебе относится… Ты не можешь просто уйти?

– Куда? – вспыхнула она. – На ткацкую фабрику? В подмастерья к портному? Или сразу в публичный дом? У меня нет никого. Я никто. И буду никем. Только она может это изменить. Я вынесу все… Но не надо добавлять, если можешь.

– В городе, – взглянула она на него после паузы, – я повстречала твоего дружка. Поэта того, Лютика. Он про тебя спрашивал. Беспокоился.

– Ты его успокоила? Объяснила, что я в безопасности? Что мне ничто не угрожает?

– Чего ради мне врать?

– Прости, что?

– Ты здесь не в безопасности. Ты здесь, с ней, из-за обиды на ту. Даже когда ты близко с ней, думаешь только о той. Она знает об этом. Но играет в эту игру, потому что ее это забавляет, а ты прекрасно изображаешь, ты чертовски убедителен. Но ты не задумывался о том, что случится, когда ты выдашь себя?

* * *

– Сегодня снова ночуешь у нее?

– Снова, – подтвердил Геральт.

– Это ведь уже неделя, знаешь?

– Четыре дня.

Лютик провел пальцами по струнам лютни в эффектном глиссандо. Огляделся по корчме. Сделал хороший глоток из кружки, вытер с носа пену.

– Знаю, что это не мое дело, – сказал он, необычно для себя отчетливо и твердо. – Знаю, что я не должен вмешиваться. Знаю, ты не любишь, когда вмешиваются. Но некоторые вещи, друг мой Геральт, нельзя обходить молчанием. Коралл, если хочешь знать мое мнение, принадлежит к таким женщинам, которые постоянно и на видном месте должны носить предостерегающие знаки. С надписью «Смотреть, но не прикасаться». Знаешь, как в зоопарке вешают на террариум с гремучими змеями.

– Знаю.

– Она играет с тобой и забавляется тобой.

– Знаю.

– А ты же просто-напросто отходишь после Йеннифэр, о которой не можешь забыть.

– Знаю.

– Так почему же…

– Не знаю.

* * *

Вечерами они ходили гулять. Иногда в парк, иногда на холм, возвышающийся над портом, иногда просто прогуливались по Коренному Рынку.

Посетили вместе аустерию «Natura Rerum». Несколько раз. Фебус Равенга был вне себя от радости, по его приказанию официанты только что не облизывали их. Геральт наконец узнал вкус тюрбо в чернилах каракатицы. А потом гусиных окорочков в белом вине и телячьей голяшки в овощах. Лишь сначала – и совсем недолго – ему мешал надоедливый и демонстративный интерес других посетителей зала. Потом по примеру Литты начал им пренебрегать. Вино из местных подвалов весьма в этом помогало.

Потом возвращались на виллу. Коралл сбрасывала платье еще в прихожей; полностью обнаженная, шла в спальню.

Он шел за ней. И смотрел. Обожал смотреть на нее.

* * *

– Коралл?

– Что?

– Молва гласит, что ты всегда можешь видеть то, что хочешь увидеть. Что тебе достаточно для этого нескольких заклятий и артефакта.

– Молве, – она приподнялась на локте и заглянула ему в глаза, – надо будет, похоже, снова какой-нибудь сустав вывернуть. Это должно отучить молву трепать языком.

– Я очень тебя прошу…

– Я пошутила, – отрезала чародейка. В ее голосе не было ни следа веселья.

– А что конкретно, – продолжала она, когда он умолк, – ты хотел бы увидеть? Или вынюхать? Сколько будешь жить? Когда и как умрешь? Какой конь выиграет Большую Третогорскую? Кого коллегия выборщиков изберет иерархом Новиграда? С кем сейчас Йеннифэр?

– Литта.

– Так зачем тебе это, можно узнать?

Он рассказал ей о краже мечей.

* * *

Блеснуло. И вскоре с грохотом прокатился гром.

Фонтан тихонько журчал, бассейн пах мокрым камнем. Мраморная девочка окаменела в танцевальной позе, мокрая и блестящая.

– Фонтан со статуэткой, – поспешила объяснить Коралл, – не служат доказательством моей любви к претенциозной дешевке, равно как и моей податливости к высокомерной моде. Они служат более конкретным целям. Статуэтка изображает меня. В миниатюре. Когда мне было двенадцать лет.

– Кто бы тогда мог предположить, что с возрастом ты так похорошеешь.