– Глупая, – строго произнес генерал. – Ты нужна знатной даме, у неё нет служанки, а ты получишь талер за ночь и утро.

– Талер? Я нужна даме? – чуть растерянно переспросила молодая женщина.

До этого сегодняшнего недомогания генерала в принципе не тяготила роль прислужника и провожатого маркграфини. Прислуживать первым персонам не стеснялись и самые знатные люди земель, как, например, графы считали за честь быть стременными у курфюрстов и придерживать тем стремя, когда их сеньоры садились в седло, или постельничими и прислуживать в опочивальне, или конюшенными, или виночерпиями. Но всё-таки отводить принцессу к кустам по нужде в пути или помогать ей одеваться или раздеваться должна женщина. Так самой принцессе Оливии было бы удобнее.

– Иди за мной, – говорит генерал и идёт в дом, а так как сама девица не решилась исполнить его волю сразу, так Кляйбер взял её под руку и настойчиво повёл, забрав у неё при этом лампу.

Дом наместника был невелик, и комната для гостей тоже была невелика; маркграфиня сидела в нижней рубахе, и генерал сделал вид, что это для него непривычно и отвернулся, а Кляйбер втолкнул в комнату Магдалену.

– Ваше Высочество, вот набожная дева, что готова вам помогать, пока вы не покинете Цирль.

– О, как это кстати, – обрадовалась принцесса. – И как звать тебя, набожная дева?

– Меня звать Магдалена Кублингер, – отвечала та чуть растерянно.

– Кланяйся, кланяйся, глупая, – сказал ей генерал, – перед тобой маркграфиня Винцлау.

И только тогда девица, едва не роняя корзину с одеждой, присела в низком книксене.

Волков не мог остаться в покоях принцессы; в чужом доме, доме наместника это было не очень прилично, да и не очень осмотрительно. На людях ему нужно было соблюдать полагающуюся дистанцию, и он это делал подчёркнуто и показательно. И теперь он довольствовался простой твёрдой кроватью в каморке, где ещё и Гюнтеру пришлось расположиться. Было ему и душно, и неуютно на досках, и чувствовал он себя нехорошо, а от того, что поспал он вечером, ночью барон спал плохо и мало. А впрочем, и хорошо было, что легли они не вместе. Он подумал о том, что если бы он лёг с Оливией, та непременно захотела бы ласки. И только Господь знал, как бы те ласки сказались на этой его старой-новой хвори.

***

Ещё до зари стали собираться в дорогу; повар наместника Генкеля работал с ночи, и к рассвету им подали завтрак. К хорошим булкам подавали неплохие ветчины и паштеты, жареного, очень жирного гуся со сливами и яблоками. В общем, завтрак был весьма неплох. И этой хорошей еды было много, им в дорогу дали корзину, такую большую, что её потом хватило на обед принцессе и всем офицерам, что были с Волковым. А потом, когда они уже собирались садиться в карету, появилась та самая девица Магдалена; она встала невдалеке, не лезла к господам и не напоминала о себе, просто стояла и ждала, что генерал обратит на неё внимание. И тот её заметил и подозвал жестом, а когда девица подошла, генерал спросил у принцессы:

– Ваше Высочество, эта дева была вам полезна?

И маркграфиня благосклонно кивнула:

– Да, одежду мою постирала и высушила за ночь, она не очень умела, но старательна и расторопна.

Магдалена покраснела от похвалы, а Волков достал один талер и протянул его девушке. Та с радостью хотела принять монету, но генерал не положил деньги в её ладонь, а произнёс:

– Ты нужна Её Высочеству, пока маркграфиня не доберётся до Швацца, до своего дворца. Можешь ли ты послужить Её Высочеству ещё пару дней?

– Ещё пару дней? – растерянно переспросила девица. – А это мне с вами придётся ехать?

– Да, придётся с нами ехать, но за эти два дня… – Волков мгновение подумал. – Ты получишь ещё по талеру за каждый.

– По талеру за каждый день? – это очень хорошие деньги. На стирке такого и за месяц не заработать. Магдалена смотрит на него, а потом и на принцессу. И та говорит ей ласково:

– Ты будешь мне надобна в дороге.

Это и решило дело.

– Мне нужно папашу предупредить, – говорит девица. – А то как же я уеду… Матушка же волноваться будет.

И тогда Волков кладёт монету ей в ладошку и успокаивает её.

– Садись в телегу, твоих родителей предупредят, – он оборачивается к наместнику Генкелю: – Любезный друг мой, прошу вас, оповестите родителей этой честной девы, что она поступила в услужение Её Высочеству маркграфине Винцлау.

– Непременно, господин барон. И ты, Магдалена, не волнуйся, сейчас же отправлю нарочного твоим родителям. Уверен, они будут счастливы.

Как всё было решено, так и тронулись из города, и ещё до того, как солнце вышло из-за горизонта полностью, они выехали.

Солдаты уже строились, телеги растянулись на дороге, а пушкари уже вытягивали туда же пушки, и пока не выдвинулись, генерал пошёл проведать Хенрика. Его как раз привезли, и Кляйбер доложил генералу, что оруженосец после ампутации спит и спит, и что врач сказал, что всё прошло хорошо, а ещё сказал, что Хенрик не кричал, и держался даже когда ему натягивали и сшивали кожу.

Волков не стал будить оруженосца и приказал наконец двигаться. По приезду в ночи он не разглядел городка, а теперь поглядел и подивился. Добрый городок. Улицы мощёные, чистые, и не такие уж и узкие. Да и жители были тут пригожи. А главное, удивился он тому, в каком хорошем состоянии были стены, рвы и башни города. Как легко работали подъёмные мосты. Наместник, этот господин Генкель, был хорош, что тут говорить, или это всё было следствием многие годы бушевавших совсем неподалёку южных войн. В общем, городок ему понравился.

Глава 4

Нанятая девица оказалась очень кстати, она сразу сблизилась с принцессой Оливией. Старательная и расторопная – правильно про неё сказала маркграфиня. Магдалена теперь, едва принцесса покидала карету, от неё и на шаг не отходила. И они при том находили темы для разговоров.

Казалось бы, пожилая маркграфиня, которой уже давно перевалило за тридцать, и молодая прачка, что может быть общего? А общего у них было то, что обе они были женщинами, и других женщин в отряде не было. И, конечно же, дорога, тяжесть её, трудности очень сближают. Теперь генералу не было надобности водить маркграфиню по нужде, да и всякие другие бытовые неудобства Магдалена взяла на себя.

На привале он пошёл проведать Хенрика и посмотреть его руку. Сам оруженосец был просто бел, как полотно, а кожа на руке была ещё белее. Сшита она была грубой ниткой, но, сразу видно, со знанием дела.

«Ладно, зашил неплохо, этот лекарь Голеб и вправду знал, что делал».

Он немного поговорил со своим оруженосцем, так как тому было всё ещё тяжело и, конечно же, больно. Но Волков знал, что в этой ситуации человеку нужно хоть немного участия. И он спрашивал Хенрика о боли: болит – не болит? Потом говорил, что в течение двух дней, как кожа схватится, так боль начнёт утихать. Это он тоже знал не понаслышке. А потом советовал то, что советовали когда-то ему: если болит – пей вино. Да, от боли он советовал молодому человеку пить вино, а от дурных мыслей – молиться.

– Пейте вино, Рудольф, пейте допьяна, – он очень редко звал своих оруженосцев по имени – ну, кроме Максимилиана, – но в этот раз это нужно было сделать. – Пейте, Рудольф, а как кончится, я велю прислать вам ещё.

***

Полдень, даже в тени тяжко было, Волков ужасно боялся, что у него снова застучит в ушах, снова станет нехорошо, поэтому сразу после обеда в душную карету садиться не хотел, но делать-то было нечего, принцесса торопилась. Она хотела видеть своих дочерей. Впрочем, торопилась не только она, все хотели побыстрее вернуться домой. И он, велев Гюнтеру принести кувшин с водой, облил себя немного. Рубаху, голову. Лишь после этого решился ехать дальше. А вот Карл Брюнхвальд был поистине двужильный. Стёганку и кирасу полковник не снимал даже после полудня. К его мятой и видавшей виды кирасе прикоснуться было нельзя – обожжёшься, так она раскалилась на солнце, а Карл словно и не замечал этого. Мало того, он и на молодых офицеров, что позволяли себе разоблачиться, смотрел взглядом нехорошим: это что это? Жарко вам? А людям вашим не жарко? Они ножками идут. А вы вон как: считай, в одном исподнем едете. Дорфус и Вилли, фон Готт тоже ехали в кирасах, но они-то молодые. А полковник по годам старше генерала был, и ничего. От жары не помирал. Ехал, ещё и покрикивал на нерадивых и отстающих. Он ещё и при первой их встрече показался Волкову очень сильным, знающим и требовательным командиром, а уж с тех пор ещё больше заматерел. О, как набрался Карл умений за последние годы. Удивительно крепкий был человек. А стал так и вовсе железным, и посему необыкновенно ценным.

Железный. Он держал всех подчинённых в кулаке, да так, что многие офицеры, даже заслуженные, за провинности или оплошности предпочитали иметь дело с самим генералом, нежели с ним. Даже наглого и зачастую, по пьяной лавочке фамильярного полковника Игнасио Роху мог на место поставить. Нет, не криком и не руганью. Обычными словами о стыде, об офицерском достоинстве или о том, как на Роху смотрят молодые офицеры. В общем, он и для этого одноногого смутьяна, который при всех спьяну мог лезть к Волкову обниматься, находил надобные слова.

В общем, под суровым оком полковника Брюнхвальда отряд тащился по жаре, а разъезды, высылаемые во все стороны от отряда, сообщали, что поблизости никаких добрых людей нет. Можно идти дальше.

***

Ещё задолго до вечера увидали они и Фейбен. Этот город был побольше Цирля, посады его утопали в садах, по дороге с холмов он выглядел очень живописно, зелено. А стены его и башни были тоже в хорошем состоянии. Всё-таки это войны так влияли на местные города. Всякий город озаботится стенами, коли три десятилетия подряд где-то рядом слоняются толпы опасных людей при железе, от которых лучше отгородиться хорошей стеной с глубокими рвами.

Наместник, полный человек по имени Эльберт, узнав о приезде маркграфини, вышел к ней навстречу и пригласил принцессу Оливию, Волкова и всех офицеров к себе на обед в дом. А на обеде он был высокопарен, много говорил всяких речей, в том числе о своей преданности дому Винцлау и лично Её Высочеству. И Волков умер бы на этом обеде от жары и скуки, если бы стол не был накрыт на террасе, которая продувалась хорошим сквозняком, и господам не подавался бы лёд и холодное вино из погребов.

А вот ночью ему снова было жарко, и снова спал он плохо. И был рад, что завтракать долго не пришлось, так как маркграфиня торопилась домой. На рассвете отряд пошёл дальше на восток, к Шваццу, и после полудня добрался до Пертизау. Через неширокую, но многоводную реку был построен великолепный мост. И назывался он почему-то Чёрным.

На том мосту легко разъезжались две самые большие подводы. Он был каменный, опоры под ним были мощны, посему мост легко выдержал бы любые пушки. Оба въезда на мост закрывали приворотные башни, которые в любой момент могли бы закрыть проезд через реку. Правда, гарнизонов в этих башнях не было. А были лишь упитанные чиновники с парой стражников, что собирали мостовый сбор с телег и прочих проезжих. Волков, глядя на нескончаемый поток подвод больших и малых, даже и представлять не брался, сколько за день эти чиновники собирали тут денег. Уж если у Тельвисов при их не очень богатой дороге были сундуки полны серебра, то у маркграфов Винцлау сундуки должны ломиться от золота. Он был в этом уверен.

– Скорей бы уже, – одними губами говорила принцесса Оливия, выглядывая в окно кареты. И потом, поворачиваясь к генералу, добавляла: – Как я хочу увидеть своих девочек!