– Я должен отправиться туда, Святой отец? – спросил в ответ Эймерик.

– Да, это кажется нам целесообразным. Вы – инквизитор с большим опытом. Кроме того вы хороший дипломат, а это необходимо, потому что сеньоры тех мест, Шалланы и Савойские, не слишком-то ладят друг с другом. Но есть и еще кое-что.

Урбан, такой же высокий, как Эймерик, подошел и встал прямо перед ним. Их глаза оказались на одном уровне.

– Мы прочитали первую редакцию вашего уважаемого «Руководства» и уже успели дать ему высокую оценку, – понтифик пристально смотрел на Эймерика. – Мы похвалили сдержанность, процедурную строгость и отвращение к любым излишествам. Нам не хотелось бы, чтобы инквизиция действовала старыми методами, наводя ужас жестокостью и прибегая к пыткам. Поэтому мы и направляем в Шатийон столь талантливого судью, как вы.

– Вы мне льстите, Святой отец, – тихо сказал Эймерик, с несколько самодовольным видом опуская глаза.

– Это не похвала, – Урбан был строг. – А констатация факта. Мы не хотим омрачать наше правление кровавыми расправами, столь дорогими сердцу некоторых предшественников. Вы ставите своей целью избавить инквизиционную процедуру от этих перегибов. Вы нас не разочаруете.

Эймерик слегка поклонился в знак полного повиновения.

– Займитесь подготовкой, – в голосе папы послышались ласковые нотки. – Не торопитесь. Потом поезжайте в Шатийон, и, если там действительно есть еретики, устраните их, но воздействуйте больше на душу, чем на тело. Держите нас в курсе приготовлений.

Когда Эймерик направился к выходу, многие сановники в пышных одеждах и роскошных шляпах с презрением оглядели его простую белую рясу и черный плащ с капюшоном. Они явно завидовали вниманию, которое папа оказывал столь ничтожному человеку. Но еще сильнее была зависть тех, кто знал, что ничтожным этого доминиканца нельзя назвать ни в коем случае.

В последующие четыре месяца Эймерик занимался подготовкой к поездке, тщательно продумывая каждую деталь, даже самую незначительную. Первым делом вызвал в Авиньон отца Хасинто Корону, который помог ему провести нескольких важных процессов в Арагоне и Лангедоке. Главными достоинствами отца Хасинто были благоразумие, человечность, исполнительность и простота манер, что инквизитор особенно ценил.

Затем он послал в Шатийон несколько доверенных людей под видом торговцев и путешественников, которым было поручено сообщать обо всех трудностях, возникающих в пути, любых подозрениях в еретичестве и особенностях политического климата этих долин. Одному из посланников, молодому человеку из полумонашеского ордена Прованса, болезненному на вид, но очень наблюдательному, Эймерик поручил задержаться в городе до своего прибытия и постараться как можно глубже окунуться в местную жизнь.

Кроме этого Эймерик решил взять с собой двух опытных монахов-утешителей, палача с двумя помощниками и десять вооруженных солдат под руководством капитана, уважаемого за верность и храбрость. От участников поездки, вне зависимости от их происхождения, требовалась не только глубокая преданность католической вере, но и хорошее владение франко-провансальским языком. Более того, инквизитор получил разрешение взять в Шатийон сеньора де Берхавеля. Он очень ценил нотариуса, который тринадцать лет назад сыграл немалую роль в назначении Эймерика Великим инквизитором Арагона, а позже провел с ним множество судебных процессов. Отец Николас отдавал должное профессиональной компетентности де Берхавеля, а также его огромному политическому влиянию, о чем было сложно догадаться, глядя на этого невысокого человека с ничем не примечательной внешностью.

И, наконец, Эймерик получил сопроводительные письма для двора Шамбери – резиденции графов Савойских, для Эбайла де Шаллана и епископа Аосты. В последнем письме, заверенном папской печатью, говорилось, что суд, который состоится в Шатийоне, будет находиться под юрисдикцией епископа. Но в добавленных к посланию положениях подчеркивались полномочия Эймерика как непосредственного представителя папской власти, по-прежнему сосредоточенной в Авиньоне.

Когда подготовка завершилась, а посланные гонцы вернулись с докладами, Эймерик попросил у понтифика новой аудиенции и немедленно получил ее. Инквизитор объявил о готовности ехать и коротко изложил Урбану информацию, которую удалось собрать.

– Не буду скрывать от Вашего Святейшества, что по-прежнему пребываю в недоумении, – признал Эймерик, завершая свой рассказ. – Ни один из посланных мною людей не смог обнаружить какие-либо следы еретиков ни в Шатийоне, ни в окрестных деревнях. Правда, они рассказали немало историй о необычных явлениях, которые происходят в этой местности, похоже, никак не связанных с ересью.

– Каких явлениях? – удивился Урбан.

– Они рассказывают о жутких существах, о невероятных чудовищах, гоблинах.

– Мы полагаем, что такие легенды живут в каждой горной местности, – сказал понтифик, поглаживая бородку – единственное напоминание о его рыцарском происхождении.

– Полностью согласен с Вашим Святейшеством. В любом случае, я постараюсь разобраться и в этом, не отвлекаясь от основного задания.

– Мы очень на вас рассчитываем, – Урбан коснулся руки Эймерика. – А теперь идите, отец Николас, мы будем с нетерпением ждать известий.

Эймерик наклонился, поцеловал Кольцо рыбака и, не поворачиваясь к папе спиной, спустился по ступеням с возвышения, на котором стоял трон. Потом быстрым шагом пересек Большой зал аудиенций, не удостоив взглядом надменных прелатов, сидевших вдоль стен. Урбан проводил его добродушным и снисходительным взглядом.

На следующий день, в двенадцать часов, пообедав похлебкой из чечевицы и куском колбасы из тунца, Эймерик на прекрасном белом жеребце выехал из Авиньона. Его сопровождали отец Хасинто, грузное тело которого немало тяготило коня, капитан, нотариус и два монаха-утешителя. За ними, двумя колоннами по пять всадников, следовали солдаты, а замыкали процессию палач и его помощники.

Через несколько дней, миновав долину Роны, отряд добрался до Лиона и наконец вступил во владения Амадея Савойского. Всадники остановились в Шамбери, где Эймерик рассчитывал встретиться с Зеленым графом. В замке их приняли с большими почестями, однако сообщили, что Амадей находится в резиденции Рипай и намеревается пробыть там до конца лета.

Избегая всех оказываемых ему знаков внимания, Эймерик приказал немедленно двигаться дальше. Всадники пересекли Альпы у деревушки Колумна-Йовис. Три года назад, к всеобщему изумлению, Зеленый граф таким путем решил переправить через горы льва в клетке, которого вез к себе в замок. Эта история окончательно рассеяла сомнения Эймерика относительно фигуры Амадея.

Ненадолго остановившись в пресвитерии Морасио, путники направились в Аосту. Войдя в город через Декуманские ворота, Эймерик сразу нанес визит епископу де Куарту, где был приглашен на непродолжительный обед. Священник вел себя вежливо, но холодно, явно раздосадованный тем, что папа римский предоставил ему лишь формальную власть над трибуналом. Потом Эймерик собрал свою свиту, уставшую от долго пути, и объявил о том, что намеревается в одиночку отправиться в Шатийон, где будет ждать остальных через пару дней.

Это решение встретило яростные протесты отца Хасинто.

– Магистр, ни в коем случае! Если еретики знают о вашем приезде, они могут напасть на вас еще по дороге.

– Да и разбойников в здешних местах полно, – подтвердил капитан стражи. – Мелкие вассалы берут себе на службу всякое отребье.

Но Эймерик был непреклонен. Наспех перекусил вареным мясом и вином в таверне – епископ не предложил остановиться у него – и около Шестого часа уже сидел на лошади. Приказав сопровождающим отправиться в путь через два дня, он во весь опор поскакал вперед. Учитывая опасность задания, папа разрешил инквизитору носить оружие. Поэтому на боку у Эймерика висел меч, который то и дело ударялся о сумку с книгами, притороченную к седлу.

Среди них были Opus de fide catholica adversus haereticos et Waldenses qui postea Albigenses dicti ^[4] Алана Лилльского, переписанный доминиканцами Авиньона; Summa de Catharis et Leonistis seu pauperibus de Lugduno ^[5], вышедшая из-под пера Райнерия Саккони – еретического епископа, вернувшегося в католическую веру; Liber qui Super Stella dicitur ^[6] катара-вероотступника Сальво Бенчи и De inquisitione haereticorum ^[7] Ивонето, на которую Эймерик во многом опирался при написании собственного трактата.

Такая тяжелая ноша не нравилась лошади, и та время от времени пыталась ее сбросить, не подозревая, что несет самые авторитетные и толковые труды, написанные до сих пор о катарской ереси.

Миновав горную тропу между замком де Куарта и долиной, Эймерик наконец-то смог в полной мере насладиться собственным одиночеством.

Оно всегда приносило ему утешение, даря моменты сокровенной радости и внутренней свободы. Николас, как младший сын в аристократической семье, стал монахом не по необходимости – к этому всегда стремилась его душа. Тишина коридоров аббатства Жироны, в котором Эймерик служил в годы послушания, сырые, сумрачные переходы, часы размышлений в келье, лишь изредка прерываемые короткими беседами с другими послушниками, приносили ему чистую радость, которую сложно понять людям, живущим вне монастыря.

Нельзя сказать, что Эймерик был одиночкой по натуре. За годы, проведенные в престижном доминиканском университете Тулузы, он реализовал свои амбиции и преуспел, стараясь всегда и во всем действовать благоразумно и осмотрительно. Даже обзавелся юными почитателями; но любые попытки подружиться или встречаться с ним чаще необходимого воспринимал как нарушение своих личных границ. Тогда ему начинало казаться, что он задыхается. Отвадив наглеца парой едких ответов и ядовитых шуток, Эймерик запирался в своей келье и погружался в холодное молчание, немного раскаиваясь в своем поведении, но чувствуя огромное облегчение при избавлении от очередного навязчивого прихвостня.

Сейчас он в полном одиночестве скакал среди изумрудной зелени чарующих долин с кое-где побеленными снегом вершинами гор и испытывал абсолютное счастье, укрытое маской спокойного добродушия, присущего монахам.

По описаниям своих людей, уже побывавших в этих местах, инквизитор узнал гордый профиль замка баронов Нус и расположенный неподалеку, на другом берегу реки, замок Пилата, – грубый и суровый. Но взгляд его снова и снова притягивали сверкающие на солнце вечные снега острых вершин, густые леса и ручейки, спешащие к реке и время от времени перерезающие тропинку.

Задание, которое Эймерику предстояло выполнить, не пугало его. Вряд ли здесь случится что-нибудь столь же ужасное, как то, что в первые годы его служения произошло в Арагоне; да и проявлять жестокость при устранении еретиков, подобную резне в Кастре, устроенной им самим, наверняка не потребуется. По крайней мере в такой степени.

Эймерик ненавидел кровь и не получал никакого удовольствия от созерцания страданий. Но был бессилен против собственных приступов агрессии, ярость которых поражала его самого, и презирал себя за это. Когда гнев утихал, он старался заглушить чувство вины за насилие, оправдываясь тем, что служит Богу, выполняя свой долг. И все же в глубине души после таких всплесков был очень расстроен, потому что представлял себя на месте жертвы.

Очарование долин подарило инквизитору внутреннее спокойствие, которого он давно не испытывал. Поэтому его, всегда исключительно бдительного, застигло врасплох видение недалеко от Фениса.