Передав лошадь конюху, стояшему с совершенно тупым выражением лица, и зайдя в ворота, Семурел повел инквизитора по темному коридору, расписанному на редкость уродливыми фресками. Несколько солдат, которые сидели на корточках у сырых стен, громыхая доспехами, поднялись на ноги.

Кастелян остановился перед винтовой лестницей, довольно ветхой на вид.

– Наверняка, отец, вы рассчитывали на лучшее.

– Нет, нет. Все в порядке.

Эймерик не кривил душой – он действительно привык довольствоваться только самым необходимым. И голые стены просто обставленных комнат предпочитал роскоши Папского дворца, которая вызывала у него болезненное ощущение.

К счастью, приготовленная для инквизитора комната на третьем – и последнем – этаже полностью соответствовала его вкусу. Матрас из конского волоса лежал на небольшом возвышении, балдахина не было; вдоль стен – несколько сундуков и табуретов; у большого двустворчатого окна – сундук и письменный стол. Более чем достаточно.

– Вы окажете мне честь, если поужинаете со мной, – сказал Семурел, когда пожилой слуга положил возле кровати увесистый мешок с книгами.

– Это вы окажете мне честь, – Эймерик едва сдержался, чтобы прямо сейчас не расспросить кастеляна о человеке с ослиной головой. – Только прошу поужинать после вечерни. У меня еще есть кое-какие дела в деревне.

– Как вам будет удобно.

Семурел ушел, а Эймерик развязал мешок и углубился в изучение книг. Он все еще читал, когда вошедший слуга объявил, что его спрашивает молодой человек.

– Уже вечерня? – удивился инквизитор. – Сейчас спущусь.

Бернье ждал его у входной двери верхом на муле, таком же худосочном, как и его всадник. Приведя лошадь, Эймерик вместе с юношей стал спускаться с холма к реке и церквушке между двумя рядами высоких деревьев. Предзакатное солнце расцвечивало пышную растительность красноватыми бликами.

– Вы уверены, что нас впустят?

– Мне кажется, они не питают недоверия к незнакомцам, – ответил Бернье. Потом добавил: – Магистр, у меня к вам столько вопросов…

– Не сейчас.

Через дверь и окно часовни Сен-Клер виднелся свет зажженных факелов и выходил дым. Служба, похоже, уже началась, потому что перед церковью, привязанные к стволам лиственницы, стояли два мула и лошадь.

Эймерик приказал Бернье остаться снаружи и быть наготове. Развязав пояс, отдал меч юноше. Тот, почувствовав тяжесть оружия в своей руке, встревожился и хотел что-то сказать. Но инквизитор властным жестом прервал возражения и вошел в настежь распахнутую дверь.

Внутри витал едкий запах смолы. Мужчины и женщины, человек сорок, стояли вдоль стен, отдельно друг от друга. Не все они были бедняками – среди непокрытых голов крестьян в грубых холщовых рубахах инквизитор заметил несколько вышитых тюрбанов, явно принадлежащих купцам и господам. Пришли сюда и солдаты – в том числе те, которых Эймерик уже видел в таверне. Трое или четверо детей, не обращая внимания на службу, сновали между взрослыми, играя в догонялки.

Богослужение совершал священник, чье облачение отличалось от одежды присутствующих только веревкой, завязанной на поясе. Им оказался тот самый лекарь, который утром на площади пытался продать крестьянам странное снадобье. Сейчас он говорил на латыни, искаженной франко-провансальским акцентом местных долин, но голос его звучал столь же громоподобно. Перед священником, возле алтаря, на коленях стоял солдат со шлемом под мышкой, а на голове его лежала тонкая книга в ветхом переплете.

– Предаешься ли ты Богу и Евангелию?

– Да, – на латыни ответил солдат.

– Тогда поклянись, что отныне не будешь есть ни мяса, ни яиц, ни какой-либо другой пищи, которая не поступает из воды, как рыба, или из растений, как масло…

Инквизитор с мрачным видом прислонился к стене, сложив руки на груди. Некоторые из присутствующих скользнули взглядом по его фигуре, но тут же отвели глаза. Охваченные благоговейным трепетом, они слушали священника, приоткрыв рот, в состоянии, близком к экстазу.

Тот тоже посмотрел на инквизитора. И тут же, немного изменив тембр, перешел с латыни на французский, из-за чего верующие едва заметно покачали головами – это ускользнуло бы от внимания любого, но не Эймерика.

– А теперь помолимся о нашем святом понтифике Урбане, о Святой католической церкви, о нашем епископе де Куарте. Да снизойдет на них благословение Господа нашего Иисуса Христа, умершего за нас на кресте, воскресшего на третий день…

Губы инквизитора сами собой изогнулись в усмешке, которую сразу удалось сдержать. Он немного подождал, делая вид, что молится, перекрестился и вышел из часовни.

– Что вы об этом думаете, отец Николас? – спросил Бернье, отвязывая лошадь и мула.

– Что ты еще мало в чем разбираешься, – грубо ответил Эймерик. Вскочил на коня и подъехал поближе. – Знаешь, как зовут лекаря, который торгует снадобьями на рынке?

– Отье, – по лицу юноши, обычно совсем невыразительному, было видно, как он расстроен. – Думаю, это дьякон. Он иногда помогает священнику проводить богослужения.

Услышав имя, Эймерик вздрогнул.

– Ты сказал, Отье? Пьер Отье?

– Не знаю. По имени его никто не называет.

Задумавшись на мгновение, инквизитор покачал головой.

– Нет, не может быть. Иначе я бы подумал, что в этих горах и правда правит дьявол. Выполнишь мое задание?

– Только прикажите, магистр, – Бернье очень хотел вернуть себе расположение инквизитора.

– Раздобудь несколько живых змей, скажем штук десять. Гадюки тоже годятся, только без яда. Принеси в замок завтра к вечеру.

– Змей? – юноша посмотрел на Эймерика, широко раскрыв глаза. – А где я их возьму?

– Ну, наверное, лучше спросить у аптекаря, – ответил инквизитор и поскакал вверх по холму. Потом остановился и посмотрел на Бернье, все еще не сдвинувшегося с места на своем муле. – И еще ящериц, – крикнул он. – Только не клади их в один мешок.

Эймерик повернулся и направился к замку Уссель.

Бернье смотрел, как он исчезает за стволами лиственниц. Почти скрывшееся за заснеженными вершинами солнце последними лучами золотило ледники.

1959 – Третье кольцо

Обливаясь потом, толстяк Виорел Трифа рассеянно рассматривал неприглядную панораму города Гватемала. Разноцветные занавески террасы отеля не давали солнечным лучам падать на столики, но были бессильны избавить посетителей от невыносимой жары гватемальского ноября.

Это лишь усиливало раздражение Трифы тем, что его вынудили сюда прийти. Он с негодованием посмотрел на полковника Ойгена Дольмана, потягивающего ром со льдом, и сказал:

– Меня, представителя церкви, компрометирует посещение подобных мест. Я пришел только потому, что приглашение исходило от самого командира.

В глазах Дольмана вспыхнул ироничный огонек, не лишенный презрения.

– Вот уже пять лет здесь так же безопасно, как в Парагвае. Поэтому командир и переехал сюда. – Он немного помолчал. – Как называется ваша церковь?

– Румынско-американская церковь православных англиканцев. По-английски – Roumenian American Church of Episcopalian-Orthodoxes. Сокращенно – RACHE.

– По-немецки значит – «месть». Не очень-то благоразумно.

– Чтобы таких подозрений не возникало, мы добавили к аббревиатуре Inc. – Incorporated, корпорация, – Трифа перестал вытирать пот грязным платком и хитро улыбнулся. – Я ведь еще и бизнесмен.

– Именно поэтому вы нужны командиру, – Дольман в безупречном сером костюме, казалось, не чувствовал никакой жары. – Правда, что это вы четыре года назад читали молитву на инаугурации перед Конгрессом США?

– Перед Сенатом, перед Сенатом, – поправил его Трифа. – Вот тогда и разразился скандал, – плаксивым голосом пожаловался он. – Евреи подняли шум, это попало в газеты; мне все припомнили – и Железную гвардию, и Бухарестский погром и даже то, о чем, я думал, уже давно забыли. В конце концов мне пришлось уехать вместе с RACHE – сначала в Атланту, а потом в Санта-Фе, где меня, наконец, перестали преследовать, – пастор тяжело вздохнул.

– Но вы по-прежнему готовы сотрудничать? – лицо Дольмана застыло в напряженном ожидании.

– Я же подтвердил свое согласие два месяца назад, на конгрессе в Хамельне, – ответил пастор, чувствуя, что жара становится невыносимой. – Я всегда выполнял приказы командира Бор…

– Не произносите это имя вслух, – сухо оборвал его Дольман.

– Хорошо, как скажете, приказы Общества взаимопомощи, – Трифа махнул рукой. Глотнул ледяной текилы из стакана с каемкой кристалликов соли по краю, и поморщился. – Граф действительно умер?

– Да, две недели назад, – прищурился Дольман. – Командир очень переживал, когда узнал. Они познакомились еще в Берлине, в бункере.

– Что будет с Генетической программой?

Дольман обвел взглядом столики на террасе, где сидели в основном офицеры и молоденькие проститутки. К их разговору с Трифой вроде бы никто не прислушивался.

– От нее не откажутся, если все будет нормально, – он наклонился вперед и зашептал: – Графу удалось добиться того, чтобы колхицин, введенный взрослому человеку, не приводил к летальному исходу, и в то же время запускал процессы регенерации. Все оказалось просто, как дважды два, – его надо было разбавить, при этом он сохранял свою активность. Главное – понять, в каких пропорциях. – Дольман прервался, чтобы сделать глоток рома. – Несколько лет назад Граф выяснил, что трехпроцентный водный раствор колхицина не убивает человека и позволяет удвоить количество хромосом в клетках.

– Ну, – Трифа явно оживился, – тогда дело сделано.

– Все не так просто, – покачал головой Дольман. – Вероятно, вы знаете, что хромосомы бывают женские и мужские, ХХ и YY. Когда Граф давал раствор индейцам, у большинства наблюдались неконтролируемые приступы гнева, появлялись опухоли, и пациенты умирали в течение трех дней. Видимо, колхицин действует всегда по-разному и может приводить к возникновению хромосом XYY – Граф считал, что именно в этом причина агрессии.

Трифа кивком подозвал официанта.

– Значит, все пропало.

– Вовсе нет, – возразил Дольман, заказав пиво. – Я говорил о влиянии колхицина на организм взрослого человека. Сейчас, по крайней мере в теории, мы рассматриваем идею воздействовать колхицином на оплодотворенную клетку, из-за чего она будет развиваться иначе. Если найти способ управлять данным процессом, то можно добиться рождения совершенно здорового ребенка, имеющего, например, два сердца и одно легкое.

– Неплохо, – ворчливо резюмировал Трифа. Подождал, пока уйдет официант, который принес ему еще одну текилу и пиво для Дольмана. – Мы были солдатами, а теперь кто? Шайка ученых? Разве я мог представить себе такое двадцать лет назад…

– Другие времена – другое оружие, – полковник холодно посмотрел на Трифу. – Но война продолжается, – он вытер с губ пену. – Главная задача сейчас – понять, как управлять процессом. Мы работаем в новом направлении, но не отказываемся от старой идеи Графа использовать иприт. Вы знаете, что такое ДНК?

– В общих чертах, – ответил Трифа, впервые слышавший эту аббревиатуру.

– Тогда рискну повторить, возможно, уже известную вам информацию, – Дольман посмотрел на пастора с плохо скрываемой иронией. – ДНК, которая есть в каждой клетке, представляет собой, грубо говоря, два нити, закрученные в спираль. Хромосомы состоят из ДНК с добавлением белков. Видимо, это объясняет, как происходит удвоение хромосом при делении клетки. Две переплетающиеся нити ДНК просто-напросто отделяются друг от друга. Вероятно, именно в этот момент колхицин оказывает свое воздействие. Каким-то образом, нам пока неизвестным, он изменяет процесс расхождения нитей.

– Любопытно, – Трифа был явно поражен услышанным.