Юй Цин невольно повернула голову и взглянула на Ду Ци, во взгляде ее изумление смешалось с восхищением. Она и сама вышла из чиновничьей семьи. Ду Ци, этот избалованный отпрыск богатой семьи, частенько проводил время среди цветов, ночевал в ивах и якшался с актерами, в лучшем случае он слонялся без дела, что тоже бывало нередко. Однако этот поклон был равнозначен чуть ли не вступлению в актерскую профессию, и телом, и душой он поддерживал своих друзей. Юй Цин лучше всех знала, какое резкое осуждение это может вызвать, если долетит до ушей старейшин рода Ду. Она тайком кивнула. Затем взглянула на Шан Сижуя, на нем был темный длинный халат, лицо бледное, что белая яшма. Худощавый, он выпрямился в струну и был столь полон очарования, что от одного взгляда на него сердце радовалось. На сей раз не требовалось упрашивать его воскурить благовония, настроение у него было бесстрастное и вместе с тем строгое и почтительное – воплощенный дух одной из трупп «грушевого сада».

Впрочем, когда церемония была окончена, Шан Сижуй отряхнул полы халата, повернулся к актерам и с покрасневшим от стыда лицом улыбнулся им, закивав:

– Увидимся в театре, господа!

Актеры стояли в некотором замешательстве, они-то думали, что перед премьерой полагается еще раз пройтись по самым важным моментам или дать наставления каждому, однако Шан Сижуй, казалось, завершил уже все свои дела и позволил им разойтись. Требовалось понимать, что из-за грандиозности постановки каждый актер ощущал огромное давление и косые взгляды, все они рисковали обрушить на себя всеобщее неодобрение. Речь даже не о провале: если они не смогут продать достаточно билетов, путь для новых постановок окажется закрыт.

Завидев замешательство собравшихся, Юй Цин улыбнулась:

– Почему вам не отправиться со мной в дом собраний «Грушевого сада», там мы еще раз прогоним некоторые отрывки, прорепетируем на сцене? Да это и ближе к театру.

Все, разумеется, с радостью согласились. Ду Ци также последовал за ними. Он совершенно не беспокоился насчет пьесы, поставленной Шан Сижуем, ему не требовалось пристально за всем наблюдать, и потому он просто сказал Шан Сижую:

– Не спи слишком долго после обеда, а то лицо опухнет, вечером не снимай грим второпях.

Ду Ци прекрасно знал все мелочи актерской жизни. Шан Сижуй кивнул в ответ.

Когда всех гостей проводили, маленький дворик в один миг опустел. Шан Сижуй зашел в дом, отыскал пластинку с записью Хоу Юйкуя и включил граммофон погромче, затем передвинул стул во двор и уселся греться на солнышке, слушая оперу и наблюдая, как Сяо Лай убирает подношения и благовония со столика для обряда.

Сяо Чжоуцзы с самого начала просто стоял на месте, не зная, что ему делать. Сегодня должен состояться его первый серьезный выход на сцену – Шан Сижуй выделил ему интерлюдию перед их новой пьесой. Говорят, что зал должен быть забит, а Сяо Чжоуцзы к такому не был привычен, и это для него стало огромным событием. Прошлые его выступления казались ему теперь репетициями или даже детскими забавами. Шан Сижуй не раз говорил ему, что актер, исполняющий амплуа дань, или поразит всех, впервые запев, или же он гроша ломаного не стоит; никогда не бывает такого, чтобы успех пришел к нему позже. Ему казалось, что, если он не справится с этой сценой, Шан Сижуй наверняка отвергнет его. При одной мысли об этом Сяо Чжоуцзы охватывал страх, сердце его колотилось в груди как бешеное, руки и ноги холодели. Шан Сижуй ниспослан ему самой судьбой, он его единственная соломинка. Ему казалось, что после встречи с Шан Сижуем жизнь его обрела ясность и цель, в ней забрезжил свет надежды. Без Шан Сижуя, учитывая его положение, кто знает, в каком году и каком месяце горести его в труппе Сыси-эра подошли бы к концу.

Закончив уборку, Сяо Лай заварила обжигающего зеленого чая билочунь и, прихватив чайник полотенцем, понесла его Шан Сижую. Повернув голову, она заметила, что Сяо Чжоуцзы в растерянности застыл на месте. Он жил в доме Шана с полмесяца, и, хотя тренировался так усердно, что пот с него катился ручьем, обилие еды явно пошло ему на пользу, он вытянулся и теперь болтался в дверях эдаким верзилой, не зная, куда девать руки и ноги.

Сяо Лай с легким смешком подтолкнула его:

– Вечером уже спектакль, ты чего тут замер?

Сяо Чжоуцзы поспешно ответил:

– Ой, пойду поупражняю голос.

Не успел он пройти и пары шагов, как Шан Сижуй остановил его:

– Разве утром ты уже не разогрел голос? К чему снова упражняться?

– Представление скоро начнется, я хотел поупражняться еще.

Шан Сижуй махнул рукой, пригубил чай и, совсем как почтенный старец, кичащийся прожитыми летами, неторопливо проговорил:

– Тебе петь где-то через полдня, ты совсем не бережешь голос? Если сейчас примешься упражняться через силу, к вечеру дыхания у тебя совсем не останется. – Он призадумался. – Лучше разомни руки и ноги, разогрей мышцы. Лежащая рыбка в этой пьесе требует сил!

Сяо Чжоуцзы закивал и тут же отправился разминаться, в сторонке на пустыре сгибать и разгибать руки, сосредоточившись на тренировке. Шан Сижуй время от времени поглядывал на него, изредка поправляя парой фраз, а затем вдруг спросил:

– Как тебе этот отрывок в исполнении Хоу Юйкуя?

Сяо Чжоуцзы как раз уселся на шпагат, притянув руки к стопам и прижавшись грудью к бедру, другую ногу он согнул в колене; воздуха в легких у него почти не осталось, так что говорил он через силу:

– Шан-лаобаню нравится… Само собой, она хороша…

Шан Сижуй покачал головой:

– И все же он исполняет эту партию не так хорошо, как мой отец, – помедлив, он добавил: – Моего отца звали Шан Цзюйчжэнь. Когда он выступал в столице, о твоем учителе Сыси-эре никто еще не знал. Говорят, как-то они даже пели вместе. Твой учитель когда-нибудь упоминал о нем?

Когда Сыси-эр не бил Сяо Чжоуцзы, то бранил, никогда он не вел с ним дружеских бесед. Сяо Чжоуцзы покачал головой, и Шан Сижуй больше не заговаривал с ним.

Когда Шан Сижуй дослушал свою драгоценную пластинку, Сяо Лай уже приготовила еду и накрыла на стол, и как раз в этот миг заскрипели ворота. Это Лао Гэ растворил их перед Чэн Фэнтаем. На том был светло-бежевый костюм, поверх которого он набросил черное драповое пальто, и солнцезащитные очки. Опираясь на трость, он вошел во двор размашистым шагом, величественный и непоколебимый.

Чэн Фэнтай первым же делом приметил накрытый во дворе квадратный столик, куда Сяо Лай одно за другим выставляла разнообразные блюда, и сказал с улыбкой:

– Такая холодная погода. Шан-лаобань решил отобедать снаружи?

Затем он увидел, что Шан Сижуй с улыбкой оглядывает его с головы до ног, и не удержался от вопроса:

– Что такое? Чего смотришь на меня и хихикаешь?

Шан Сижуй поспешно затряс головой:

– Второй господин пришел в этом костюме да еще надел круглые темные очки, вошел опираясь на трость. Я уж было подумал, что к нам явился сам император.

Сяо Лай когда-то давно сопровождала Шан Сижуя в Тяньцзинь ^[52], где тот выступал по приказанию императора, самого государя она тоже видела и, услышав слова Шан Сижуя, скользнула стремительным взглядом по Чэн Фэнтаю. Если говорить о наряде, он и в самом деле был похож на императорский. Однако лицо и манеры поведения Чэн Фэнтая весьма отличались. Сяо Чжоуцзы лишь слышал от Сыси-эра, как тот хвалился представлением, сыгранным для императора и вдовствующей императрицы; охваченный тщетными мечтаниями, он решил взглянуть на Чэн Фэнтая, не отвлекаясь от тренировок.

Чэн Фэнтай решительно раскинул руки, показывая себя во всей красе:

– Что, похож на Пуи? Да это Пуи на меня похож!

Чэн Фэнтай видел в газетах фотографии Пуи, однако его картина мира никогда не включала в себя концепцию почитания государя, с улыбкой он обратился к Шан Сижую:

– Пуи сплошь кожа да кости, разве сравниться ему с прекрасным вторым господином! Правда ведь?

Шан Сижуй был человеком республики, а у нового начальника – свои люди, о делах прошлой династии он уже позабыл и сейчас видел перед собой лишь этого изящного императора, что было мочи он закивал:

– Второй господин самый красивый из всех!

Чэн Фэнтай взглянул на часы и кивнул подбородком в сторону Шан Сижуя:

– Ешь скорее, нам скоро выезжать. Сегодня у Шан-лаобаня большой день!

Чэн Фэнтай сам сел за руль, Шан Сижуй устроился рядом на переднем сиденье, а Сяо Лай и Сяо Чжоуцзы сели позади. Лао Гэ, человеку незначительному, велели взять рикшу и следовать за ними. Однако дорога оказалась не такой свободной, как ожидал Чэн Фэнтай, где-то за пол-ли ^[53] от театра по обеим сторонам улицы уже собрались люди, они громко кричали «Браво!», поднимая оглушающий шум. Издалека Чэн Фэнтай заметил, как некоторые особо любящие внимание актеры из труппы «Шуйюнь» медленно проезжали на рикше сквозь толпу, сложив руки в знак приветствия.

«Это что еще за переполох, – подумал Чэн Фэнтай, – представление еще даже не началось, отчего они шумят так, словно мы вернулись из победоносного боя и теперь нас надобно приветствовать, выстроившись вдоль улиц». Это напомнило ему, как командующий Цао хвастался своим приездом в Бэйпин: стоило командующему под руку с супругой сойти с поезда, как студенты, посланные властями, заполонили вокзал и все улицы, устроив им жаркую встречу. Однако тогда все было спланировано, здесь же толпа собралась стихийно, и из этой битвы победителем вышел Шан Сижуй. Чэн Фэнтай обратился к Шан Сижую с улыбкой:

– Что, Шан-лаобань едет на заморском автомобиле, чтобы показаться?

Шан Сижуй, и так человек горячий, в дороге то и дело поглядывал на часы, беспрерывно крича, что они не успеют и вот-вот опоздают, ему было не до поддразниваний Чэн Фэнтая, он без остановки поторапливал его с каменным лицом. На самом деле он и сам не ожидал поддержки подобного размаха. Он столько раз выступал в театре «Цинфэн», где путь за кулисы пролегал через узкий переулок, что почти уже позабыл, какие облавы могут устраивать на него заядлые театралы.

Чэн Фэнтай тоже ощутил некоторую беспомощность, подумав даже, а не стоит ему одолжить свою шляпу Шан Сижую, чтобы прикрыть тому лицо и провести прямиком через оцепление? Сяо Чжоуцзы, который когда-то прислуживал Сыси-эру, пока тот выступал в этом театре, нерешительно проговорил:

– Я знаю один переулок, через него можно пройти, в этом театре имеется задний вход. Но мы потратим чуть больше времени.

О чем еще тут было говорить, они поспешно вышли из машины и стремительно бросились вперед. Пока добежали до артистической уборной, чуть припозднились, все актеры были уже в сборе. В уборной тускло горели лампы, воздух заволокло смрадом и дымом, тут и там были разбросаны гримировальные краски и яркие театральные костюмы, кто-то кинул на спинку стула цветастое ципао и длинные шелковые чулки. В воздухе смешались запах опиума, аромат духов, перегара и еды. Актрисы кокетливо хохотали во весь голос, кто-то из мужчин продекламировал вслух пару строчек чудным голосом, отчего их смех стал еще невыносимее. На удивление, и владелец театра веселился вместе со всеми. С первого взгляда стало ясно, что это уборная труппы «Шуйюнь». Куда бы они ни пошли, везде поднимали страшный шум, актеры из других трупп подобного раньше не видали, они молча собрались в уголке, сосредоточенно нанося грим, по-видимому, пораженные тем, какой предстает труппа «Шуйюнь» за закрытыми дверьми.

Чэн Фэнтай усмехнулся и пробормотал сам себе:

– Совсем как в цирке…

Шан Сижую такое поведение тоже показалось постыдным, как-никак сегодняшний спектакль особенно важен для всех, да и в конце концов здесь были приглашенные актеры. Встав в дверях, он кашлянул пару раз, Сяо Лай стрелой ворвалась в уборную, один за другим собрала в пепельницы окурки, брошенные актерами, выбросила остатки еды и обертки, хоть немного наведя здесь порядок. Юань Лань и другие актеры зашумели при виде Шан Сижуя, с улыбкой его браня:

– Хозяин, вы чего застыли, чего ждете? Вам пора уже гримироваться! Второй господин, вы тоже пришли! Как давно мы вас не видели!

Чэн Фэнтай неловко улыбнулся, ничего не сказав.

У Шицзю был острый взор, и она вытянула из-за спины Шан Сижуя Сяо Чжоуцзы, ноги у того запнулись от неожиданного рывка. Шицзю вытащила его под свет ламп, где он встал с низко опущенной головой. Она сказала со смехом:

– Этот парнишка пожил у нашего хозяина несколько дней, а уже посвежел и даже поднабрал жирка. Интересно будет взглянуть, справится ли он с «Чжаоцзюнь покидает пределы родины»!