Я же был золотой медалист. Помню, на меня целая комиссия, как на Пушкина, собралась посмотреть – всем интересно, как выглядит враг народа, ну пусть даже сын врага! Хотя вот видите – золотую медаль в школе дали, хоть отец и сидел. Учителя на это наплевали. Они у нас там были «контрики», очень меня все любили. А когда сдал вступительные, мне сказали: «Зайдите в комнатку к руководителю курса, он вам все объяснит». Совсем «прокатить» не могли – но на другой факультет засунули. Но этим все притеснения и ограничились.

У меня получилось так, что по обеим линиям – репрессированные. Мама моя, Зоя Алексеевна, окончила школу Большого театра вместе со знаменитой балериной Ольгой Лепешинской – та на пару лет старше; танцевала даже какое-то время. Ее отца, моего деда, тоже выслали, дачу забрали. Все горя хлебнули…

Николай после возвращения сразу «Спартаком» занялся. Ах, какая тогда была команда! Наберу-ка воздуха в легкие – ее на одном дыхании нужно перечислять: Татушин, Исаев, Симонян, Сальников, Ильин, Парамонов, Нетто, Тищенко, Масленкин, Огоньков! Единственное – вратари менялись, их было за этот период пять-шесть. Чернышев, Разинский, «Русское чудо» Пираев Миша: ножки кривые, усы, но такие мячи брал – умопомрачительные! Потом из ЦСКА Ивакин пришел, который долгое время основным вратарем был. Какой-то период сыграл за «Спартак» известный защитник Анатолий Башашкин, две-три игры провел знаменитый Всеволод Бобров – забил, по-моему, два мяча.

Игорь Нетто, считаю, был лучшим хавбеком за всю историю «Спартака». А как человек – упрямый, настойчивый, с ярко выраженными капитанскими качествами. С какого-то времени, когда он был уже пожилым, в прессе его совсем забыли. Всех вспоминали, а его как будто не было. Помню, на каком-то торжестве подошел к нему и говорю:

– Что бы тут ни говорили, дураки, но ты – лучший футболист советской России.

Он заплакал. Был очень растроган. Это потом уже, после его смерти, назвали стадион именем Нетто, а тогда – совсем не упоминали. Игрок был выдающийся – притом что бить сильно не умел, тычки какие-то. Но ему и не надо было – он безупречно чувствовал игру, отдавался ей, обладал уникальным пасом. А забивал несильными техничными ударами.

На поле Игорь Александрович на партнеров орал своим тонким голосом – это же кошмар какой-то, не давал права на ошибку! Бедный Масленкин, на него в такие минуты смотреть жалко было.

– Ну ты, Гнусавый! – А Толя еще глухой был на одно ухо и половину не слышал. – Ты что, не видишь, куда я тебе показал?!

На кого не орал никогда – так это на Симоняна и Сальникова. А на Ильина, Татушина, Парамонова – сколько угодно. Мог даже этим великим людям заявить: «Вы – дерьмо, а не игроки!»

И никто не огрызался, потому что авторитет у него был бесспорный. Как он трудился на поле! Никогда не бывало, чтобы Нетто не отдавал себя игре без остатка. Хоть больной, хоть травмированный. Это сейчас у молодых парней бедро чуточку побаливает – и он все, уже играть не может. Не знаю даже, как этот бедный Карпин с ними работает…

Сейчас в команде отсутствует какой-то стержневой человек, новый Нетто. Отсюда – перетряска состава и какие-то судорожные действия Карпина. К Валерию отношусь двояко. С одной стороны, он «наш», спартаковец. Играл прекрасно. Хотя поначалу был, конечно, абсолютно «деревянный», долго выходил только на замену – а потом резко прибавил. Но как тренер какой-то он… бесхитростный, что ли. Но кого брать вместо него – не знаю. Аленичев растет, но когда еще там вырастет?

Вот когда-то были Никита Симонян, Сергей Сальников – я бы их назвал футбольными интеллектуалами. А вся команда, которой сегодня Карпин руководит, – без интеллекта. Безответственная какая-то, не знает, когда можно проигрывать и когда – категорически нельзя!

Вообще, эта команда наша сейчас – горе какое-то, особенно для сердечников. Такого «Спартака», как в 50-х, больше не было никогда. Еще были хорошие команды в 80–90-х – но вот такого спаянного состава, одиннадцати гладиаторов, как поколение Нетто, не было и в это время.

О Сальникове ходила легенда, что он – внебрачный сын Николая Петровича. И сам Сергей поддерживал эту легенду. Или, скажем так, не возражал. А мы играли против них в Тарасовке тренировочные матчи. Юноши против основного «Спартака». Я правого полузащитника играл, а он – «десяткой». Уступая ему в технике, я старался играть порезче.

Он однажды получил от меня и говорит:

– Что ты брата лупишь?

– Какого брата?

– Да я брат твой, ты что, не знаешь, что ли?!

Но это так было сказано, что не поймешь – в шутку или всерьез. Мы старались, бились. Сальников-то карьеру заканчивал, особенно не бегал уже, а быстрый Исаев пробросит мяч, оббегает тебя как стоячего – и поминай как звали. Мы же были медленнее, и они, конечно, нас обыгрывали – 4:0, 5:0.

Сальников был самым любимым футболистом Николая Петровича. Ну еще Симонян, конечно. Но Сальникова – с которым я, кстати, тоже хорошо был знаком – он просто боготворил. И все-таки мне кажется, что по поводу родства – это элементарная утка.

* * *

Братья были людьми интеллигентными и деликатными. Поэтому мне смешно слышать легенду о том, что однажды Бесков покритиковал Николая за то, как он одевается, а тот ему якобы ответил: «Ты сын извозчика, а я – царского егеря, и не тебе об этом судить». Это абсолютно не его стиль!

«Николай Петров», «Андрей Петров» – это они заочно могли друг друга так называть, а в лицо – только по именам. Дело было в том, что дед Петр чуть ли не официально фамилию Петров носил, потому что в деревне так было принято: отчество старшего сына становилось фамилией. И он вроде только после переезда в Москву вновь Старостиным стал.

Дядя Шура из всех четверых был, пожалуй, самым молчаливым. Этакий русский здоровяк. У него и фигура была отличная от остальных братьев – кряжистый, полноватый, пониже ростом. Его звали Жбан – еще с юности, когда он играл в футбол. Больше всех в семье поесть любил. Пирожки, рыбку к нам на дачу привозил. У него была поговорка: «Желаю всем, чтобы у них были такие же мужья, как у моей Дусечки!»

У него три брака было. Первая жена – Лиля, от которой у него родилась дочь Алла. Потом Зинаида, спортсменка. На мотоцикле гоняла. Он ее прозвал – Мюллер. Почему – не знаю. А третья жена – Евдокия, до того бывшая замужем за поэтом Смеляковым. Причем про его романы тогда никто ничего не знал. Он был самый скрытный, и оттого было только больше слухов, что он какой-то мачо.

Если что обещал – сделает железно. Спиннинг какой-нибудь дорогой достать – не вопрос. Надо мне, допустим, что-то такое заместителю министра подарить, чего у нас днем с огнем не сыщешь, – к дяде Шуре. Он через свой Роскультторг все организует. С третьей женой и шофером иногда к отцу в деревню приезжал. Мог за компанию по грибы сходить, но уже с трудом. У него аневризма была.

А отец был заядлым грибником. Даже классифицировал грибы по баллам, когда мы ходили их собирать: за белый – три очка, за подосиновик – два, подберезовик – одно, остальные – без очков. Вот все ходили и считали, кто сколько набрал. Когда он уже не работал и жил в деревне, приучал к грибам внуков, моих детей. Его все обожали. А потом ему ногу отрезали, и ходить в лес он прекратил. Другие Старостины по грибы не ходили, я вообще не помню, чтобы они жили где-то на даче.

Восьмидесятилетие Андрея Петровича отмечалось в 1986 году, в разгар борьбы с пьянством и алкоголизмом. В ресторане не посидишь. И я не мог в том же году отметить свое пятидесятилетие. Боялся, что снимут с должности, – а меня в 1981-м назначили генеральным директором «Турбохолода», и в этой должности я в итоге пробыл двадцать два года.

А дома гульбище устраивать нельзя: была опасность, что соседи узнают и донесут. Тогда это страшное дело было. Сигнал, что где-то пьют водку, приезжает наряд – и из партии, и с должности к чертовой матери. А меня и в партию еле-еле приняли, потому что с первой женой в 1966-м развелся, и это было порочащее меня обстоятельство. Даже начальником отдела моей организации из-за этого долго не делали! Но все-таки втихаря мы водку достали и как-то все провели.

А юбилей Андрея в конце концов сделали таким образом. Человек двадцать, включая меня, сидели в квартире Андрея и Ольги на «Аэропорте» постоянно. А остальные сменяли друг друга. Приходят, выпивают, поздравляют и уходят. Было много цыган, целый театр. Пять-шесть таких вот приходящих слоев было! Вот так справлялось его восьмидесятилетие. До следующего дня рождения он немного не дожил…

Николай всегда из-за границы подарки на всю семью привозил. Мне он почему-то всегда дарил галстуки! Самые шикарные, фирменные, какие в моде тогда были. А я галстуки вообще-то не любил носить, но все равно у дяди Коли их принимал, благодарил и ничего не говорил. А может, даже и надевал, когда он приходил, – чтобы его порадовать.

Он был таким человеком, что всегда все продумывал. Если идет куда-то в гости, то заранее знает, что там будут такие-то и такие-то люди. И обязательно что-то им принесет. Если к нам – то ни я, ни жена, ни дети без подарка от него не останутся. Не бог весть что-то, но какую-нибудь мелочь обязательно вручит, чтобы внимание оказать. По-моему, он даже списочки составлял – кому да что.

Возможно, у братьев и были трудности характера, но мне ни с кем из них не было тяжело. Может, потому что они, кроме отца, со мной вместе не жили. Всех троих дядьев безмерно уважал, каждого по-своему. Николай Петрович всегда стоял несколько особняком, при этом делал для каждого больше всех. Не знаю ни одного человека в нашей большой семье, который не получил от него хотя бы какой-нибудь помощи.

Андрей еще до войны начал ходить на бега и увлекался этим делом до последних дней. Бывало, и проигрывал, но его жена Ольга относилась к этому увлечению спокойно – у них очень свободная жизнь была, они друг за другом не следили. Она в театре, он – по своим делам. Внутрисемейная демократия! Даже слухов никогда не было, чтобы Ольга что-то там Андрею запретила или не позволила.

Антонина, жена Николая, была другой – энергичной, волевой. Насколько мне было известно, во всех более или менее важных делах он с ней советовался, ее мнение было для него важным. Вообще, он всегда выслушивал мнения других, был для этого достаточно мудр.

Антонина всегда болела. По словам Ляли, у нее случались приступы – невроз сердца. К тому же еще до войны они попали в аварию. Николай Петрович вел автомобиль, ехали из Москвы в Тарасовку. Дабы не сбить велосипедиста, он вынужден был направить машину в кювет. Сам он почти не пострадал, а Антонина получила перелом таза и потом заново училась ходить.

Больше дядя Коля за руль не садился никогда. Старостины вообще машину не водили. У Андрея ее никогда не было, а Александра возил шофер.

В 1971-м Антонина умерла от рака, и оставшиеся двадцать пять лет своей жизни Николай прожил с Лялей и ее семьей. Были ли у дяди Коли после смерти жены другие женщины – этого никто не знает. Может, Ляля в курсе…

Самым частым гостем из спартаковцев в доме у Николая был Анатолий Коршунов. Потому что они жили в одном доме. Друг семьи. Бывал у него и Симонян, тем более что муж Ляли, Костя Ширинян, армянин. Еще и по этой части родство ощущалось.

Бесков периодически заходил, хотя гораздо чаще к Андрею. Бесков – хитрован. Тяжеловатый в общении человек. Обычно в Тарасовке выпьет бутылку, а потом идет проверять футболистов, не пили ли они, легли ли спать. Игроки потом потешались. Но и игрок был прекрасный, и тренер талантливый – кто бы спорил. Однако с Николаем, в отличие от Андрея, они так по-настоящему и не сроднились. Когда в конце 1988-го Бескова убирали из «Спартака», Николай, помню, комментировал:

– Я же говорил, не надо было его брать!

Андрея к тому времени уже не было в живых.

* * *

Раньше всех не стало Александра – ему было семьдесят восемь, лопнула аневризма, и он умер, как говорили, в одночасье. Собирался идти к Вере смотреть какой-то футбол – она жила на Беговой, прямо напротив ипподрома, куда он тем утром зашел с Андреем. Мы приехали, а он уже мертв. Остальные стали долгожителями, а он – нет, может, потому что полный был, у него ноги отекали.