Сафина Даниш Элахи: Покой перелетного голубя

Safinah Danish Elahi

The Idle Stance of the Tippler Pigeon

* * *

© Copyright © Safinah Danish Elahi, 2023

© Иван Александров, пер., 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Посвящается Алише и Аффану

Все дети нуждаются в любви, даже – и особенно – те, что плохо ведут себя

Часть I

Надия

Лахор, Пакистан

Я тяжело вздыхаю, когда дневной свет за окном тускнеет. Сворачиваю работу на сегодня. Счета за электричество в этом месяце больше, чем в прошлом. Фактически они самые большие за квартал, и я знаю, что сахаба Шадаба это не порадует. Бросаю последний взгляд на экран, надеясь, что сумма платежа волшебным образом поменяется и мне не придётся снова ощущать на себе пронзительный взгляд сахаба.

Но это пустые надежды, и я это знаю.

Сказать, что настойчивость, с которой он следит за мной, неприятна, было бы грубым преуменьшением. Всякий раз, поднимаясь со своего места, я чувствую на себе этот отвратительный взгляд; я знаю, что сахаб смотрит, как я ухожу, буквально рентгеном просвечивает мой поношенный шальвар-камиз сверху донизу. Мама как-то сказала, что я воображаю себя какой-то киношной звездой: самоуверенна и, похоже, получаю удовольствие от того факта, что люди смотрят на меня везде, где бы я ни появилась. Но нет, Амма, ничего подобного.

А этот сахаб Шадаб? Говорю вам: в его взгляде просто есть что-то неправильное.

Я быстренько выключаю монитор, поправляю шарф на голове и кладу телефон в сумочку.

– Уже всё? – ухмыляется Файзал.

Он переминается с ноги на ногу и скребёт щетину цвета перца с солью.

– Вы, девушки, воспринимаете правило «с девяти до пяти» буквально, не так ли? Это мы, дурни, вынуждены задерживаться и о сверхурочных даже не заикаемся. Никогда.

Файзал начал работать в конторе задолго до меня, так что, из уважения к его старшинству, я обычно не могу ответить ему так свободно, как хотела бы. Он имеет привычку комментировать всё, что происходит вокруг: кто приходит, кто уходит. А ещё, похоже, у него сложилось впечатление, что я – его друг. Ургх. Не в этой жизни.

– Мне нужно поскорее домой. Муж не очень хорошо себя чувствует.

– Да, муж, мать, ребёнок. Валяй. Наслаждайся погодой, раз можешь. В этом месте не помешала бы хоть какая-то вентиляция.

Мысленно я строю кислую мину. В это время года в Лахоре жарко и сухо. Офис, пусть даже и с плохой вентиляцией, – вероятно, самое чистое и прохладное место из всех, где я могла бы пребывать. Особенно вблизи от туалетов.

В разговоре Файзал словно бы обращается сам к себе. Он даже не ждёт, пока ему ответят. У него тонкие губы, как будто, когда его лепили, про них вспомнили в последний момент, – но именно их я заметила в первую очередь. Я слышала, что невеста бросила его ради его же лучшего друга, и с тех пор Файзал уже не был прежним. Впрочем, сейчас я думаю: не исключено, что она сбежала потому, что он всегда был таким вот раздражающим.

Я прохожу мимо ресепшионистки, Узмы, легонько машу ей по пути к лифту. Её дупатта покоится на плечах, а губы ярко-розовые – этим оттенком она пользуется каждый день. Даже притом, что мой офис на втором этаже, я сознательно никогда не хожу по лестнице. Ни одна женщина в здравом уме не захочет проходить мимо того подозрительного учебного центра, «Индиго», и странного охранника, который никогда не упустит возможности просканировать тебя от макушки до пальцев ног этими своими проницательными глазками. У него такой острый взгляд, что к тому времени, как я миную учебный центр, мой камиз кажется усеянным дырами, словно старая паутина. В иные дни Мубашир забирает меня с работы – если не спит. Гораздо чаще он вырубается после того, как добьёт очередную бутылку дешёвого местного пива, и навряд ли проснётся, даже если на него собака нагадит. Это к вопросу о неравных браках. Ай, ну, наверное, в то время у меня были свои причины. С самого детства я боялась полиции. У меня были очень реалистичные кошмары о полисваалах, которые вламываются в дом и арестовывают меня.

Сырые простыни, стук вентилятора и эта жуткая вонь.

Я просыпалась посреди ночи, дрожа и не понимая, где нахожусь. Мне было так страшно. Когда я познакомилась с Мубаширом, я обнаружила, что его отец – влиятельный хавалдаар. Забавно, как всего несколько дней могут повлиять на решения, которые мы принимаем на всю оставшуюся жизнь. Я подумала: что может быть лучше, чем выйти за сына полисваала? На поверку вышло, что никогда в жизни я так не ошибалась.

От центрального входа я набираю Мубашира. Если он ответит, то, значит, уже едет за мной. Если нет – значит, скорее всего, валяется где-то бездыханным телом.

Один гудок… «Кисай да йаар на винчрай», – распевает рингтон… два… три. Не-а. Бездыханное тело – что и следовало ожидать.

Я начинаю шагать к Центральному бульвару, надеясь поймать рикшу – редкое явление в Галберге, административном районе. Думаю, не взять ли «Убер», но мне никогда не казалось разумным тратить столько на дорогу.

Зажав сумочку под мышкой, я машу свободной рукой приближающемуся рикше: «Бхай, бхай, стойте!»

Он резко тормозит передо мной. Водитель сверкает зубастой улыбкой, полной паана, ни на секунду не сводя с меня взгляда:

– Куда вам, баджи?

– Базар Наулакха.

– Двести пятьдесят рупий.

– Чал! У меня всего сто.

– Ача, сто пятьдесят. Давайте, садитесь.

Правда в том, что большинство рикш не знают маленького квартала, в котором я живу, так что меня высаживают у стоящей поблизости мечети Шахид Гандж. Оттуда до дома всего десять минут пешком, и, если дело происходит вечером, на улицах гораздо свободнее – меньше шансов пострадать. Двигатель рикши рычит, пробуждаясь к жизни. Где-то вдали взвывает сирена.

Я помню свою жизнь в звуках. Мамин черпак, звякающий о кастрюлю. Чириканье майн в полях ранним утром, когда только-только начинает задувать ветерок. Звук, с которым металлическая линейка госпожи Фарид опускается на мою ладонь. То, как браслеты Миши звенят друг о друга, и смех Миши, и Мишин…

Так, не стоит об этом.

Если по-честному, то я не могу пожаловаться на жизнь. Никто в семье и не думал, что я смогу стать мемсахаб, работающей в модном офисе. Особенно после того, через что меня заставили пройти Хашимы. Возможно, меня и подтолкнули, посадили в социальный лифт, позволив получить образование, но я не такого уж высокого мнения о собственной персоне. Меня слишком резко вырвали из дома – и из собственного, и из дома Хашимов – и бросили сбитой с толку, потерявшей связь и с той, и с другой жизнью. Как бы то ни было, сейчас все знают о моей должности и – ну, скажем лишь, что никто в моей семье никогда прежде не работал в офисе. Если не считать кузину Ифтикхар, которая трудилась приходящей уборщицей.

Когда жизнь даёт тебе лимоны, нужно сжимать их изо всех сил, чтобы сделать лучший лимонад из возможных. Если можешь позволить себе холодильник – джи, чудненько, заготовку не помешает слегка остудить. Нет на свете ничего лучше прохладного лимонада, особенно в палящую лахорскую жару.

Именно это я делала со всеми лимонами, которые давала мне жизнь, и без разницы, сколько их было. Я работала не покладая рук, держала голову высоко и шла вперёд, невзирая на трудности, которые подкидывала мне судьба. И – посмотрите, где я сейчас. Могла бы мыть полы и драить чьи-нибудь загаженные туалеты, а вместо этого у меня собственный рабочий компьютер, достойная должность и крыша над головой, причём плачу я за эту крышу собственными деньгами.

Хотела бы я только, чтобы и Мубашир вносил какой-то вклад в семейный бюджет. Тогда можно было позволить себе нормальную квартиру – и не в ветхом квартале, в котором нам приходится ютиться сейчас. Но, напоминаю я себе, будем принимать жизнь такой, какая она есть, – по лимону за раз, ладно?

Зохейб

Лондон, Соединённое Королевство

Доктор Уитакер сдвигает очки в тонкой металлической оправе на переносицу и вперяет в меня взгляд.

– Что ж, как ваша пятница? Большие планы на уик-энд?..

– Нет, доктор; вы знаете, я не так много в-в-выхожу на улицу – слишком холодно.

– Тогда наденьте пальто и выйдите. Вы же знаете: сидеть дома в выходные – не лучшая идея. Кроме того, разве вы не сказали мне, что вас собираются навестить родители?

– Баба собирался… Наверное, я забыл вам сказать. Виза Баба закончилась. И теперь ему нужно делать новую, и, пока он её не оформит, мы не увидимся.

– А что насчёт вашей мамы?

– Она… ну…

– Хм-м, хорошо. Значит, вскорости. – Доктор Уитакер хмурит брови.

– Да, – коротко отвечаю я. – Мама говорила, что приедет, но всё откладывает. Хотя у меня такое чувство, что сестре это пошло бы на пользу – мамина компания её радует. Знаете, Мише по-настоящему их не хватает.

Я оглядываю просторную комнату: солнечный свет сочится сквозь высокие окна, занавешенные белыми шторами. Это напоминает мне патио в доме № 55 на улице Аламбра, хотя вид снаружи разительно отличается. Дом № 55 на улице Аламбра был моим святилищем. Моим убежищем. Розовые лепестки плюмерии, которая цвела круглый год, усыпали землю так, будто кто-то специально разложил их для фотографий. Клиника доктора Уитакера же занимает верхний этаж четырехэтажного здания, воткнутого посреди бурлящей Харли-стрит, где городской гомон слышен ещё отчётливее. Но клиника стала мне вторым домом.

Я вижусь с доктором Уитакером с тех пор, как переехал сюда. Он мне вроде отца, только старше и более седой.

– Кстати, я говорил, что отопление у меня в квартире уже неделю как не работает?

– Вы звонили арендодателю? Может, следует уведомить этого… Как его зовут? Майк?

– Я-я-я…

– Просто предложение, но – в такую-то погоду – вам не кажется, что было бы мудрым решением уладить эту проблему? Уверен, что супервизор по зданию примет вашу жалобу и в момент всё решит.

Супервизор, Майк, мне не нравится. Он задаёт слишком много вопросов.

– Мне пора, – отзываюсь я.

Доктор Уитакер съезжает на сиденье.

Я не предпринимаю никаких реальных шагов к тому, чтобы уйти.

– Окей, как насчёт того, чтобы рассказать мне о той девушке с работы, которая вам нравится? Как её имя? Сесилия? Вы называли её Сиси.

– Да, но Мише она не понравилась, потому что прямо перед ней выругалась. Мне это не понравилось тоже, так что я просто сказал, чтобы она убиралась прочь из моей жизни.

– Это как-то радикально, выбрасывать девушку из своей жизни за ругань. Разве вы не могли просто донести до неё свои чувства по поводу её языка? Вам не кажется, что вы поддаётесь старой привычке, о которой мы говорили в прошлый раз? Ну, помните, когда вы сказали, что находите разные причины для того, чтобы выталкивать людей из своей жизни, – не думаете ли вы, что в этом случае вы именно это и сделали?

– Но я же говорю…

За спиной доктора, точно изморозь в лунном свете, сверкают его дипломы. «Лектор-аспирант». «Консультирующий психиатр, Лондонский психологический центр». Надписи на некоторых я не могу толком прочесть. Снова переключаю внимание на лицо доктора Уитакера. Лоб расчерчен глубокими морщинами озабоченности. Выражение лица мягкое.

Оглядываюсь, пытаясь понять, сколько сейчас времени. Часы я перестал носить несколько лет назад, после того, как меня обчистили, когда я выходил со станции «Тоттенхэм-Корт-роуд». Доктор снял со стены большущие часы, потому что их тиканье меня нервировало. Но я по-прежнему поглядываю на то место, где они висели во время наших предыдущих встреч. И то, что я их там не вижу, тоже меня нервирует. Как и 1029735 других вещей.