Удивительно, как много я услышал на уроках в церковной школе от отца Никодима. И как оказалось, всё осталось в памяти, а не, как любил выражаться сварливый учитель, влетело в одно ухо и тут же вылетело в другое. Сразу вспомнилась рассказанная им история о том, как Туровский князь Юрий Ярославович посадил на княжий стол в почти полностью языческом Пинске своего сына Ярослава Юрьевича. Достойный потомок великого Владимира Крестителя с дружиной православных богатырей изгнал из города и окрестностей всю нечисть, приведя люд местный к истинной вере в Господа нашего. Немногие из выживших героев-дружинников и стали первыми боярами Пинского удельного княжества, получив в наследное владение богатые земли. Почему я при своём скудном уме умудрился запомнить так много имён? Потому что отец Никодим рассказывал всё с таким пылом и даже фанатичным огнём в глазах, что прямо выжег в наших недоразвитых мозгах исторические факты. А ещё всё это запомнилось потому, что после того урока, вернувшись домой, я поделился новыми знаниями с уже покойным сторожем Ерофеем. Он же, будучи в изрядном подпитии, заявил, что князя Ярослава в этих местах прозвали Корчевателем и он действительно стоил своего предка Владимира Топителя. Мои мозги тогда чуть не треснули, и, похоже, сознание постаралось выкинуть из памяти такой опасный раздражитель. Но избавиться от тревожных сведений полностью явно не получилось, так что просто всё увязло в иле памяти. Теперь же всплыло на поверхность.

Вспомнилось ещё, как после смерти Ерофея тётушка нашла в его вещах нечистые амулеты. Пришлось позвать отца Никодима. Он их и сжёг на заднем дворе трактира вместе со всем имуществом тайного язычника. А там были не такие уж старые вещи. Как же злобно тогда шипела скупая тётушка.

Налюбовавшись окрестными пейзажами, я решил, что уже достаточно проветрился, и вернулся в машинное отделение, но пробыл там недолго, потому что Гордей знаками отправил меня обратно. Текущего знания языка немых было ещё недостаточно, поэтому удалось разобрать лишь то, что вскоре мне придётся поработать, так что нужно отдохнуть. Ну, отдых – дело всегда приятное, поэтому я вернулся к наблюдениям и размышлениям о всяком разном.

Поля, которые поначалу шли лишь отдельными лоскутами на наиболее удобных участках берега, постепенно увеличивались, примыкая друг к другу, а затем я увидел вдали поднимающийся к небу купол церкви. Он был хорошо виден благодаря тому, что все остальные строения то ли большой деревни, то ли уже небольшого городка были значительно ниже. Лишь парочка достигала трёх этажей, а основная масса – одноэтажные.

«Селезень» начал сворачивать к берегу. Через пятнадцать минут мы аккуратно встали у одного из четырёх причалов. Они, как и в деревне язычников, были бревенчатыми, но выглядели основательнее. И всё же по размаху складов и людности этому месту очень далеко до моего родного города. Меня никто не трогал, поэтому я продолжал наблюдать за происходящим и хорошо рассмотрел, как спустившийся на пристань дядька Захар ушёл куда-то в сторону складов. Пока его не было, я заметил, как повеселели и Данила, и Чухоня. Казалось, что они предвкушали какое-то радостное событие, но я терялся в догадках, какое именно. Ещё больше озадачился непонятным весельем ушкуйников, когда вернувшийся капитан объявил, что сейчас будем догружаться. Вот уж не думал, что кто-то станет радоваться тяжёлой работе.

Всё прояснилось, когда мы загрузились, да так, что ушкуй просел явно больше, чем положено, а мешки с зерном заняли всю палубу. Ящики с чем-то ценным забили не только трюм, но и часть рубки. Похоже, дальше нам с Чухоней придётся путешествовать верхом на мешках, что уж говорить о том, что возникнут проблемы с ночёвкой. Это важно, потому что вечерело, а ночи пока ещё прохладные, особенно на воде. Вот тут я и узнал, чему так радовались ушкуйники, а заодно и стало понятно, где мы будем ночевать. Когда последний мешок перебрался на борт, приободрившийся капитан громко сказал:

– Всё, шабаш. А теперь пошли в трактир. Гуляем!

Чухоня и Данила весёлыми козликами перепрыгнули через борт ушкуя, а я остался на месте. Капитан с сомнением посмотрел в мою сторону, затем перевёл взгляд на мешки, которые я таскал не менее усердно, чем другие, и всё же смилостивился:

– Идём, Стёпка, хоть нормально поешь и выпьешь, но чуть-чуть, ты и так дурной. Да и поспишь в мягкой постели.

Ну что же, насчёт поесть я всегда был не дурак, даже когда им и являлся. Да и попробовать алкоголь, чисто ради эксперимента, тоже не повредит… Наверное.

Опять непонятно, откуда пришла уверенность, что в моём случае много пить не стоит. Я в жизни не пробовал ничего крепче кваса. Однажды кузены хотели подпоить меня перекисшим пивом, которое отказывались лакать даже самые пропойные клиенты тётушки, но повариха Фёкла вовремя вмешалась и погнала хозяйских сынков самой грязной тряпкой из имеющихся в её арсенале.

Я последовал за развеселившейся компанией ушкуйников, лишь на мгновение придержав Чухоню, чтобы уточнить:

– А дядька Гордей?

– Да забудь ты про этого бирюка, – отмахнулся старый ушкуйник. – Он почти не пьёт, да и на люди выбираться не любит.

Далеко идти не пришлось. Двухэтажное здание трактира находилось сразу же за складами. Заведению тётушки до него было ещё дальше, чем местным причалам до Пинского порта. Публика, в принципе, такая же, но размах куда больше, и всё аккуратнее да чище. Прямо ресторан какой-то.

Внезапная мысль озадачила. О ресторациях в центре города я лишь слышал, и вряд ли их можно сравнить с этим хоть и солидным, но всё же просто трактиром.

– Ну что, ватажники, отпразднуем удачный поход!

Какой-то совсем уж раздухарившийся и раскрасневшийся капитан уселся во главе прямоугольного стола на крепком стуле, как на троне. Мы же заняли боковые лавки. Мои спутники довольно заулыбались. Дядька Захар, приосанившись, повернулся к подбежавшему вертлявому пареньку:

– Мечи на стол мяса побольше да лучшего вашего пива.

Щедрого задора капитана хватило ненадолго, и он принялся вполголоса обсуждать с пареньком, что именно подразумевалось под фразами «мяса побольше» и «лучшее пиво». Впрочем, я не особо расстроился, потому что даже то, что через пару минут дородная деваха притащила на наш стол, вызвало у меня сильное слюноотделение.

Слово-то какое затейливое для простого пускания слюней!

А затем мы дружно набросились на разносолы. Я от удовольствия даже замычал.

– Что, Стёпка, не так тебя кормит тётушка в своём клоповнике?

Отвечать не пришлось из-за плотно набитого рта, поэтому лишь мотнул головой, а затем, чуть подумав, пару раз кивнул. Моя неопределённость в суждениях вызвала у ушкуйников приступ смеха. Несмотря на его громкость, никто на нас внимания не обращал, потому что таких же компаний в помещении хватало. Почему-то подумалось, что обязательно должна случиться драка, но даже в заведении тётушки потасовки происходили крайне редко, а здесь и подавно. Вон какой детина сидит у входа, внимательно наблюдая за происходящим.

Не успели мы толком поесть, как нам принесли большие глиняные кружки с высокими шапками пены. Скорее всего, это пиво. Сомневался я потому, что тётушкино пиво не пенилось вообще.

– Ну что же, други, помянем почившего Осипа. Ушёл он в реку как настоящий ушкуйник, а чтобы душенька его не маялась, как только доберёмся до Пинска, лично закажу молебен в храме.

Мои посмурневшие соседи по столу дружно выпили до дна и тут же ухватились за новые кружки, благо разносчица притащила сразу восемь штук. Я ещё удивился, как это у неё получилось. С такой силищей и биндюжником работать можно. Что же касается меня, то хватило пары глотков, чтобы оценить очень неплохой вкус напитка и понять, что всю кружку пить не стоит. Хмель сразу ударил в голову, да так, что она закружилась.

Увидев, что я выпил не до дна, капитан чуть нахмурился, а потом кивнул своим мыслям, наверняка подумав, что дури у меня и без лишнего хмеля хватает. Через пару минут капитан провозгласил ещё один тост за удачный поход и добавил кое-что непонятное:

– Так что гульнём, пока можно. В Пинске-то не особо разгуляешься. Да, племяш? – Захар выразительно посмотрел на Данилу, который вдруг густо покраснел.

Если подумать, а это дело я сейчас очень любил, то можно предположить, что обоим родственникам в городе не позволяют нормально выпить. Вот они и решили оторваться, находясь подальше от контролирующих органов, в роли которых выступали супруга капитана и его же сестра – мать Данилы.

Я краем уха прислушивался к разговорам, которые постепенно свелись к байкам Чухони, а сам с любопытством осматривался вокруг. В основном тарелки с едой и кружки с пивом разносили три здоровенные девахи, как говорится, кровь с молоком, да ещё и норовистые, словно лошадки биндюжников. Вон какую оплеуху отвесила разносчица посетителю, решившему хлопнуть её по необъятной корме. До скандала не дошло, потому что собутыльники похабника дружно заржали, переводя всё в шутку. Вышибала лишь приподнялся со своего стула, чтобы было лучше видно, а затем плюхнулся обратно.

Что же касается грязной посуды, то её убирала невысокая девчушка в потрёпанном платьице. Она складывала всё в большое жестяное ведро и тащила его куда-то в дальний конец зала. Удивительно, как вообще поднимала такую тяжесть. Девочке было лет двенадцать, не больше. Она не поднимала взгляда и вообще вела себя как затравленный зверёк. Похоже, это моя местная сестра по несчастью. Я ощутил сочувствие и жалость. Увы, помочь бедняжке не получится, только огребу неприятностей на голову и себе, и капитану, а вот этого точно не нужно.

Вид девушки испортил мне аппетит, как и желание пить пиво. Я сделал ещё один глоток и отодвинул кружку от себя. Чухоня это тут же заметил:

– Не будешь допивать?

– Не.

– Ну а я допью. Небрезгливый, да и ты вроде не шибко слюнявый, – хохотнул уже явно захмелевший ушкуйник и опорожнил мою кружку.

Постепенно вместе с угасанием света за небольшими окнами зал заполнился до отказа. Посетители явно только входили во вкус разгула, а вот за нашим столом такой задор был урезан ровно наполовину – я вообще не пил, а Данилке хватило двух кружек. Капитан хохотнул и потрепал племянника по макушке, а затем повернулся ко мне:

– Стёпка, помоги Данилке. Наш номер двенадцать. Ты хоть считать-то умеешь?

– Умею! И читать тоже! – Хмель сыграл со мной злую шутку, и я ответил даже с каким-то вызовом, но быстро поправился и добавил в голос самонадеянной придурковатости: – До трёх десятков.

– О, да ты у нас цельный академик, – рассмеялся капитан, которому вторил Чухоня. – Значит, не заблудитесь, а если и заблудитесь, то получите пару раз по шее. Будет вам наука. Идите спать, а мы тут вспомним былые деньки.

Данила был чуть крупнее меня, так что повезло, что до третьей кружки он не добрался. Мне пришлось лишь направлять его, а не нести на себе. Разве что пару раз поддержал на лестнице.

Номер двенадцатый я нашёл без всяких проблем. Он был не заперт. В небольшой комнате стояло четыре кровати. Я сгрузил окончательно поплывшего парня на ту, что справа у окна, а сам решил лечь у двери. Что-то мне подсказывало, что капитану не понравится, если тоже лягу у окна. Спать с открытой дверью почему-то не хотелось, и я подошёл, чтобы рассмотреть замок. Неплохая вещь. Его можно было закрыть изнутри на защёлку, а тот, у кого был ключ, без проблем откроет снаружи. Ключ у капитана точно был.

Хмель уже практически выветрился, зато никуда не делась усталость, да и сытость клонила в сон. Так что я быстро разделся до исподнего, сложил вещи в шкаф на нижнюю полку и завалился на кровать, которая действительно оказалась очень мягкой. Засыпая, подумал, что не проснусь, даже если рядом кто-то выстрелит из пушки. Так что утром у капитана будут проблемы с моей побудкой.

Но всё оказалось ровно наоборот. Разбудил меня не гром небесный, а очень тихий звук. Лишь через пару секунду лежания в полной тишине и частичной темноте, которую разбавлял свет луны за окном, я осознал, что это простонал Данилка. И вроде что тут такого? Просто стонет подвыпивший парень. Голова у него наверняка больная. Но почему-то от этого тихого звука у меня не только мурашки по телу побежали, но и волосы на голове зашевелились.

Очень осторожно, чтобы, боже упаси, не издать ни малейшего звука, я повернул голову и посмотрел в сторону кровати, на которой спал племянник капитана. От того, что увидел, меня всего словно заморозило. На стене, прямо над головой Данилы, вверх ногами, как паучиха, раскорячилась та самая девчушка-замарашка. Платье, по которому я узнал ночную гостью, облепляло её тело словно мокрое, так что даже в такой позе оно не оголило ноги. А ведь совсем недавно вид девочки вызывал во мне жалость. Теперь же я не чувствовал ничего, кроме страха и омерзения.