– Не намерена никому ничего обещать, – отрезала племянница.

И что можно было сказать на это молодой женщине, которая уже две недели как достигла совершеннолетия?

В тот день она проскакала весь знаменитый маршрут от Бэгналлс-Горс до Фулшем-Коммон – и успела к моменту, когда гончие настигли лису.

Сейчас Вайолет Эффингем беседовала со своей подругой леди Лорой, обсуждая чрезвычайно – воистину чрезвычайно! – важные вопросы, касавшиеся их обеих.

– Я не прошу тебя принять его предложение, – сказала леди Лора.

– Весьма кстати – ведь он ничего мне не предлагал.

– Можно сказать, что предлагал. Ты же знаешь, он тебя любит.

– Меня любит много кто, по крайней мере я так думаю! Но что это за любовь? Все равно как мы с тобой, увидев в лавке что-нибудь миленькое, ахаем: «Прелестная вещица!» – и посылаем человека купить ее, пусть даже цена высока. Я знаю, что я такое, Лора: я – «прелестная вещица».

– Ты очень дорога Освальду!

– Но тебя, Лора, полюбят страстно – или, быть может, уже любят, ведь ты такая скрытная, что с тобой никогда ничего не знаешь, – и тогда будет шум, гам, резня и форменная трагедия. Мой же удел – благопристойная комедия, и мне никогда не выйти из этих рамок, если только не сбегу с каким-нибудь парвеню или не выкину чего-нибудь совсем неприличного.

– Право, не стоит.

– А мне бы хотелось – из-за тетушки. Да, взаправду хотелось бы. Вот была бы потеха, если б как-нибудь утром ей доложили, что я сбежала с бедным священником! Жаль, что этого никак не сделаешь, не скомпрометировав себя.

– Ох, Вайолет, ты говоришь невообразимые вещи!

– И поделом бы ей. А уж какую гримасу она при этом состроила бы! Вот что я непременно хотела бы видеть. Я знаю наверняка, что бы она сказала – обрушилась бы на бедную Гасси: «Именно этого я всегда и ожидала, Августа. Именно этого!» И тут вышла бы я, сделала реверанс и прощебетала: «Милая тетушка, я пошутила». Вот мой удел. Но ты совсем другая, ты хоть завтра сбежала бы с самим Люцифером, если бы так решила и если бы он пришелся тебе по нраву.

– Но, за неимением Люцифера, меня, вероятно, ждет весьма скучная жизнь.

– Неужели что-то решено, Лора?

– Ничего, и даже решать ровным счетом нечего. Но не будем обо мне. Он сказал, что готов на все, если ты согласишься.

– О да, он готов обещать.

– Но разве он когда-нибудь нарушал обещания?

– Откуда же мне знать, дорогая?

– Не притворяйся невинной овечкой, Вайолет. Ты знаешь его куда лучше, чем большинство девушек знает своих женихов. Ведь ты знакома с ним – более или менее близко – всю жизнь.

– Но обязана ли я выйти за него из-за этой несчастной случайности?

– Нет, если не любишь его.

– Я его не люблю, – проговорила Вайолет медленно и с нажимом, слегка подавшись вперед, будто тщась убедить подругу в своей серьезности.

– Сдается мне, Вайолет, ты скорее полюбишь его, чем кого-то другого.

– Я никого не собираюсь любить и сомневаюсь, что когда-нибудь передумаю. Кажется, я вовсе не умею влюбляться, как другие девушки. Мужчина может мне нравиться. Мне и сейчас нравится, быть может, полдюжины – настолько, что, собираясь с визитом или на бал, я непременно хочу знать, будет ли там кто-то из них. Наверное, я с ними флиртую. Во всяком случае, так, по словам Августы, считает тетушка. Но что до любви – желания выйти замуж, заполучить мужчину целиком в свое распоряжение и всего такого прочего – ничего подобного я никогда не испытывала.

– Но ты же собираешься замуж когда-нибудь, – сказала леди Лора.

– Разумеется. И поскорее. Мне опостылела жизнь с леди Болдок. Да, обычно я могу сбежать к друзьям, но этого мало. Я начинаю думать, что было бы приятно жить своим домом. Когда все время пропадаешь в гостях и не знаешь, где твои вещи, чувствуешь себя какой-то кочевницей.

На некоторое время воцарилось молчание. Вайолет Эффингем свернулась в углу дивана, склонив голову на плечо и поджав под себя ноги. На протяжении разговора она вертела в руках маленькую безделушку-куколку, придавая ей разные позы. Сторонний наблюдатель мог бы решить, будто игрушка занимает ее куда больше, чем разговор. Леди Лора сидела прямо на стуле у стола; разговор, казалось, полностью поглощал ее внимание. Поза ее не была небрежной или расслабленной, она не теребила ничего в пальцах и не отрывала взгляда от Вайолет, в то время как та глядела лишь на куколку, с которой играла. Теперь Лора подошла, чтобы сесть на диван рядом с подругой, которая немного подвинулась, давая ей место, но не прекратила своего занятия.

– Если ты собираешься замуж, Вайолет, то нужно кого-то выбрать.

– Ты совершенно права, душенька. Я не смогу выйти за всех сразу.

– И как ты будешь решать?

– Не могу представить. Наверное, брошу жребий.

– Прошу тебя, будь серьезнее!

– Хорошо, я буду серьезна. Я приму первое предложение, которое получу, когда окончательно решусь на брак. Ты не одобришь, но именно так я и намерена поступить. В конце концов, муж – это что-то вроде дома или лошади. Дом покупают не потому, что это лучший дом на свете, а потому, что нуждаются в нем. Ты идешь, ищешь подходящий; если он совсем нехорош – отказываешься. Но если тебе кажется, что дом тебе подходит, а ты уже утомлена поисками, ты его берешь. Так же покупают и лошадей – и так же обзаводятся мужьями.

– И ты еще не решилась на брак окончательно?

– Не совсем. В последнее время, до того как я уехала из Баддингема, леди Болдок вела себя немного пристойнее, чем обычно. Когда я сказала, что хочу завести пару пони, она лишь хмыкнула и воздела руки к небу – ни скрежета зубовного, ни проклятий, ни ругани. Даже не назвала меня погибшим созданием.

– Что ты имеешь в виду, говоря о проклятиях и ругани?

– Она сказала мне как-то, что если я куплю собачку, которую хотела, то навечно окажусь… сама понимаешь. Она не столь деликатна, как я, и произнесла это вслух.

– И что ты сделала?

– Купила собачку. И та укусила тетю за пятку. Тогда я устыдилась и отдала собачку Мэри Риверс. Щенок был такой чудесный! Надеюсь, с ним передалось и проклятие: Мэри мне никогда не нравилась. Но нужно было отдать бедняжку кому-нибудь, а она подвернулась под руку. Я сказала ей, что Пак ведет родословную от Абадонны, а она и глазом не моргнула. Наверняка продала его, ведь Пак стоил двадцать гиней.

– Значит, у Освальда тоже будет шанс – среди других фаворитов? – через какое-то время спросила леди Лора.

– Никаких фаворитов нет, и я никому не обещаю шанса. Почему ты так хлопочешь за брата?

– Потому что тревожусь. Потому что это его спасет. Потому что ты единственная женщина, которая ему дорога, и он любит тебя всем сердцем. И отец бы сразу помирился с ним, если б узнал, что вы помолвлены.

– Лора, дорогая…

– Что?

– Ты не рассердишься, если скажу прямо?

– Конечно, нет. После всего, что наговорила я, ты имеешь право на прямоту.

– Сдается мне, что все резоны, которые ты назвала, – это резоны, почему ему нужна я, а не почему мне нужен он.

– А разве его любовь к тебе – недостаточный резон?

– Нет, – помолчав, произнесла Вайолет самым тихим шепотом. – Если бы я знала, что он не любит меня, это был бы резон за него не выходить. Любить же меня может десяток мужчин – не скажу, что любит…

– Он – любит.

– Но я не могу выйти за всех десятерых. Что до его спасения…

– Ты знаешь, о чем я!

– Не думаю, что спасать молодых людей – моя обязанность. Порой мне кажется, что спасать саму себя уже достаточно хлопотно. Поразительно, какую склонность я чувствую к тому, чтобы пойти по дурной дорожке.

– Я совершенно уверена, что ты никогда не свернешь с хорошей.

– Спасибо, душа моя. Я постараюсь, но совершенно уверена, что жокею, который будет мной править, потребуется твердая рука. А лорд Чилтерн…

– Что ж, не умолкай. Что ты хочешь сказать?

– У него не лучшая репутация. Он ведь не из тех, кому заботливые мамаши мечтают доверить дочерей, правда? Положим, я люблю кутил, а чопорный зануда, который допоздна сидит в парламенте и говорит только о церковных налогах и избирательном праве, для меня невыносим. Я предпочитаю мужчин, что ведут себя неподобающе и всякое такое. И я на их месте непременно делала бы все, чего делать не следует. Но, как видишь, я не мужчина, и мне приходится быть осмотрительной. Для женщины дурная дорожка всегда очень дурна. Мне по нраву мужчины безрассудные, но я знаю, что за них лучше не выходить.

– Неужто войти к нам в семью, возглавить ее – это такая дурная дорожка?

– Хочешь сказать, что стать леди Чилтерн сейчас и леди Брентфорд в будущем – это повышение для той, кто всю жизнь была Вайолет Эффингем?

– Как ты жестока, Вайолет!

– Подумать только – ты зовешь меня жестокой, Лора! Я была бы счастлива стать сестрой тебе, дочерью твоему отцу. И другом Чилтерну. Я и так ему друг. Меня не отвратили от него никакие сплетни, и мне случалось защищать его до хрипоты. Но идти за него замуж я боюсь: риск слишком велик. Что, если не я спасу его, а он утащит меня в пучину?

– Этого не может быть!

– Разве? А мне кажется, очень даже может. Когда я была ребенком, мне всегда говорили вести себя хорошо. Но, сдается мне, для ребенка это необязательно – как и для мужчины. Пусть делают, что заблагорассудится: потом их можно наставить на путь истинный. Пускай падают: можно помочь им встать на ноги. Зато женщина должна вести себя хорошо постоянно, а это очень трудно, особенно когда рядом с ней дракон, который постоянно толкает ее не туда.

– Я хочу забрать тебя от дракона.

– Да, и передать грифону.

– Вайолет, ты совсем не знаешь Освальда. Он не грифон.

– Это не в упрек ему. Пусть будет любой другой дикий зверь, если хочешь. Я лишь хочу сказать, что он зверь, опасный и дикий. Не сомневаюсь, он благороден. Назовем его львом, если тебе так больше нравится. Но даже и благородный лев – это риск.

– Конечно, риск. Любой мужчина – это риск, кроме разве зануд, о которых ты говорила. Он прежде играл.

– Говорят, и сейчас играет.

– Куда меньше. И бросит вовсе, если ты будешь настаивать.

– О нем говорят и другое, Лора.

– Да. У него бывали периоды порочной жизни, и они едва не погубили его. Это похоже на приступы болезни.

– Но эти «приступы» так опасны! Разве он не в долгах?

– Да, но долги не слишком велики. Каждый шиллинг будет выплачен, каждый шиллинг! Учти, в этом я ручаюсь, а мне известны все его обстоятельства. Он никогда не лжет и рассказал мне все. Отец не может лишить его ни акра наследства, но даже если бы и мог, никогда бы этого не сделал.

– Я спрашивала не потому. Я говорила лишь, что такие привычки опасны. Приступ расточительства может доставить большие неприятности. И потом…

– Что же?

– Уж не знаю, к чему я перечисляю грехи твоего брата.

– Ты хочешь сказать, что он пьет?

– Не я. Так говорят люди. Так говорит дракон. Она редко бывает права – надеюсь, заблуждается и в этом.

– Заблуждаются те, кто называет это пристрастием.

– Тоже «приступы»?

– Не смейся надо мной, Вайолет, когда я заступаюсь за него, иначе я обижусь.

– Но, видишь ли, если я стану его женой, это… весьма важно.

– Тем не менее не стоит меня вышучивать.

– Милая Лора, ты знаешь, что я не вышучиваю тебя. Ты поступаешь прекрасно. Будь у меня брат, я сражалась бы за него точно так же.

– Вот потому-то я и хочу, чтобы ты вышла за Освальда: я знаю, ты будешь за него сражаться. Неправда, что он пьяница. Присмотрись: его рука так же тверда, как твоя. Загляни в его глаза. Разве ты увидишь в них приметы пьянства? Он был пьян, быть может, раз или два в жизни, но наделал ужасных вещей.

– Что, если он сделает ужасное со мной?