С чувством разочарования и волнения я вошла в большую комнату, которая служила и кухней, и гостиной, и моей комнатой, подошла к буржуйке и подкинула в неё дров.

Нужно заняться обедом. Неизвестно, когда Лесник вернётся, а мне после прогулки уже сейчас есть хочется.

А ещё я сегодня решила исследовать все полочки и шкафы, которые могла проверить в этом доме. И столько я всего интересного нашла. А то, что Лесник был военным, ну или что-то в этом подобное, подтвердили запасы разных консервов и тушёнки в железных и каких-то вакуумных квадратных банках. Но самое интересное, что я нашла железное ведро под крышкой, полное муки.

И в тот момент у меня даже слюнки потекли, так мне хлеба захотелось.

Оказывается, кладовочка у этого мужчины была забита всем, чем только можно. Не хватало только картошки, морковки и свёклы. Вот от таких бы овощей я не отказалась. Потому что на кашах и тушёнке далеко не уедешь. Ну или это просто меня моя жизнь разбаловала.

Пребывая в приподнятом настроении, я пошла готовить обед. И даже утренний сон подзабылся. И всё было хорошо, пока время не перевалило за полдень, а после и вовсе стало смеркаться. А я всё так же не слышала ни единого звука за окнами дома.

А ещё в доме почти закончились дрова. Но не это меня настораживало, а то, что я, возможно, буду ночевать одна.

Уже когда я зажгла свечу на столе и подкинула последние дрова в буржуйку, понимание того, что я одна, плотно входило в меня. И это перекрывало все те эмоции, которыми я питалась сегодня целый день, стараясь думать, что скоро смогу вернуться домой и увидеть своих родных.

Обнять детей. Рассказать мужу о своих приключениях и пообещать больше так не поступать. Наказать обидчицу.

Но все мысли о доме меркли с каждой минутой, пока ночь спускалась на дом, и чувство беспокойства начало брать верх надо мной. Даже боль в ноге, оттого, что весь день старалась что-то делать, чтобы не дать моей голове думать лишнего, не переключила меня на отдых.

Когда свеча почти догорела, а за окнами стало совсем темно, я, впервые за всё время ВЕЧЕРОМ, пошла к тазу, чтобы вылить в него тёплую воду из кастрюли и помыться. А когда я уже подошла к лежанке, свеча почти потухла в стакане.

Легла и просто уставилась в темноту над собой, и первое, что я испытала сейчас, это было чувство паники. Удушающей, заставляющей сердце чуть ли не выскакивать из груди, поднимающей бурю в желудке чуть ли не до рвоты.

Успокоиться. Нужно успокоиться. И дышать.

Может, это его очередной способ вывести меня так на эмоции? Если не может заставить нервничать и орать, решил заставить волноваться?

Хотя с чего это? Зачем мне за него волноваться? Это не тот человек. Скорее нужно волноваться за тех, кто попадётся ему в лесу.

Даже хохотнула про себя. Да такого если встретишь при здравии, и до куста можно не добежать.

Было в этом Леснике что-то такое, что в первую минуту заставляло нервничать и бояться. Хотя я это начала понимать только в последнюю неделю, до этого я была ещё слишком подавлена и от боли не всегда соображал.

Иногда складывается впечатление, что он знает и может намного больше, чем показывает. И вот самое интересное, что такие мои предположения меня редко обманывали. Очень редко.

Лежала я долго и даже усталость, что накопилась за день и чувствовалась во всём теле, не помогала мне заснуть. А я прекрасно знаю, что такое бессонница, и если она меня накрывает, то выдыхать её приходится тяжело. И я уже не в том возрасте, чтобы справиться с ней без последствий.

В конце концов даже начала ругать себя за свои переживания. Чего всполошилась?

Даже если он не вернётся и через неделю, здесь запасов мне надолго хватит.

Но такое самокопание не спасало, а вот вторая моя сторона начинала сразу подкидывать самые разнообразные сценарии развития событий.

Нужно заснуть. Нужно закрыть глаза и заставить себя заснуть.

И вот в таком раздрае я и провалялась до самого рассвета. А как только в дом начал пробиваться первый утренний свет, я встала с лежанки. Лежать не было больше сил. Да их вообще ни на что не было.

Только сейчас поняла, что за этот месяц привыкла находиться в доме не одна. Я привыкла к этому странному и суровому мужчине. И то, что его не было уже сутки в доме, меня не просто напрягало, а уже пугало.

Выйдя на улицу уже когда рассвело, я прошла к дровенице, где оставалась охапка дров. В два захода я их перенесла в дом и всё-таки заставила себя разжечь буржуйку. Сделала чай и растягивала его ещё часа два, по ощущениям.

Ах да, здесь был ещё один существенный минус. В доме не было часов. Вообще. Никаких. По солнцу живи, называется.

Поняв, что ничего так не дождусь, а дров нет, я пошла на улицу опять. И самое интересное, что хоть и шла с костылём, но боли уже почти не чувствовала в ноге.

В предбаннике нашла топор ещё вчера. Значит, дровам быть.

Когда же подошла к дровенице, даже остановилась на пару минут, оценивая пни, которые стояли возле неё не расколотые. Дрова я рубила последний раз лет двадцать назад, и это тоже немного смущало. Подняла свои руки с топором, опираясь на правую ногу в основном, чтобы левую максимально разгрузить.

Замерла на несколько секунд, а после подняла топор и, замахнувшись, вогнала его в самый маленький пенёк, по моим меркам.

А руки-то помнят, как работать с топором. И пошло дело, постепенно, не спеша. Поначалу сама себе напоминала горбуна кривого, который даже не может топором попасть куда нужно. Но уже спустя полчаса и три разрубленных пня я поняла, что не всё потеряно.

Не знаю, сколько рубила дрова, но остановилась только тогда, когда поняла, что возле дома я нахожусь не одна.

Резко замерла, а после так же резко развернулась и наткнулась на внимательный взгляд Лесника, который с немалым удивлением стоял метрах в пяти от меня и смотрел так, будто видит впервые. А рядом у его ног сидел Барс и вилял своим хвостом так, что земля поднималось.

И что я почувствовала в этот момент? Облегчение и… самую настоящую ярость.

Мне в ту же минуту захотелось запустить топор, что держу в руках, ЕМУ в голову. А сверху ещё и пенёчком добавить. Для верности.

Несколько раз прошлась по нему взглядом, проверяя для себя, что он цел и невредим. А после, опираясь на топор, дошла до дровеницы, где стоял мой костыль. Кинула на землю топор и, молча, опираясь уже на костыль, пошла в дом. Когда же я споткнулась на пороге, то заметила, как мужчина дёрнулся в мою сторону, но я резко вскинула руку, всё также молча останавливая его.

И так мне хотелось орать на него сейчас и материть на чём свет стоит, но я молчала. Переваривая всё в себе и стараясь удержать хотя бы немного самообладания, потому что в один миг на меня гранитной плитой навалилась усталость, а злость и ярость на этого Лесника сменило равнодушие.

И уже когда я дошла до лежанки, вымыв предварительно руки и обтерев себя влажным полотенцем, мои глаза просто закрывались.

А когда моя голова коснулась подушки, у меня просто выключили все тумблеры. В один миг мир просто потух вокруг. Но объяснять себе я это сейчас не собираюсь. Для начала мне нужно просто поспать.

Глава 8

― Кто же ты такая? ― первое, что я услышала, когда мои глаза начали открываться после моей отключки.

Ещё сонный взгляд повернула в сторону голоса. Лесник сидел рядом с лежанкой на стуле, наклонившись вперёд и опираясь локтями в колени. При этом внимательно сканируя меня своими глазами. И даже в сонном состоянии я чувствовала, как он будто пытается проникнуть мне в мозг, под кожу или куда-то глубже, чтобы понять, что там внутри.

Я же, ещё не полностью проснувшаяся, но, блин, с тяжёлой головой, прошлась по нему ещё раз взглядом, чтобы опять убедиться в том, что он цел и невредим, затем сделала спокойный выдох и начала приподниматься с лежанки.

И что же вышло? А хрень полнейшая. Вот взрослая женщина, мать, а мозгов ни на грамм.

Чем заканчиваются физические нагрузки, если мышцы продолжительное время были только в горизонтальном или просто в вертикальном положении? Правильно. Полной жопой, с сильнейшим тонусом всех возможных мышц.

И почему правильные мысли приходят в голову только после того, как я уже накосячу?

– Ммм… ― застонала я, всё-таки заставляя себя хотя бы сесть на лежанке.

Кто бы знал, чего мне это сейчас стоит. Хотя, судя по хмыку Лесника, он знал.

А меня опять злость взяла. И вот сейчас опять захотелось его чем-нибудь огреть.

– Ты знаешь, твой взгляд редко можно разгадать, – проговорил он мне тихо, – но когда ты кипишь от злости, то это сразу видно. Глаза у тебя начинают наливаться тёмной зеленью, и такое впечатление, что к ним спичку поднесли.

– Где ты был? ― спрашиваю вместо ответа на его сомнительные комплименты.

– Ходил за провизией, ― пожимает он плечами, всё так же не сводя с меня взгляда.

– Ясно, ― выговариваю сквозь зубы, мне даже пошевелиться сейчас сродни каторге.

– Я баню истопил, ― спокойно проговаривает Лесник, – Думаю, тебе она сейчас будет как никогда кстати.

– Отлично, ― согласилась, стараясь дышать спокойно, но упоминание о бане помогает мне быстрее прийти в себя, а предвкушение подталкивает подняться с лежанки.

И только сейчас я улавливаю новые запахи в доме. Вдохнув ещё пару раз, понимаю: пахнет распаренными берёзовыми вениками. И мне даже не нужно смотреть в сторону источника этого запаха, чтобы понять, что Лесник уже парился.

Облегчение и предвкушение накрывают сильнее, но с ними и колющая боль во всём теле. Каждый шаг даётся с трудом. Всё тело кажется просто деревянным. Но я заставила себя дойти до буржуйки, чтобы налить себе чаю. И только когда уже повернулась к столу, поняла, что же меня ещё смущало.

На столе стояла банка с… молоком. Я даже замерла на пару минут, стараясь заново изучить всё вокруг – может, ещё что-то замечу?

Но, блин, молоко.

– Это я взял для тебя, ― проговорил Лесник тихо, но уверенно.

– Где взял? ― вот какой вопрос меня интересовал сейчас. Ни когда? Ни сколько? Ни зачем?

– У местного жителя, ― ответил так же Лесник. ― Здесь, километрах в тридцати, есть несколько домов с местными жителями. Небольшой хутор, если можно так назвать…

– В тридцати километрах… ― повторила я тихо, но он услышал.

– Да, – хмыкнул, понимая, что я подметила для себя. ― Я у них беру овощи на зиму, каждый год. Точнее, обмениваю.

– Молодец, ― ответила уже спокойнее и увереннее, но мыслительный процесс не сбавляла.

Значит, в тридцати километрах отсюда есть поселение, но не факт, что там будет электричество, если Лесник продукты у них обменивает. Ну ладно, с этим разберёмся потом или уже в бане, потому что каждый шаг для меня был наполнен сейчас болью.

– Ну так как? В баню идёшь? ― спросил, вскидывая бровь, а я опять замерла. В этот момент мне показалось, что я услышала в его голосе весёлые нотки? Но когда всмотрелась в глаза, решила – мне показалось.

– Иду.

Спокойно ответила и, прихватив полотенце за шторой у умывальника, двинулась к выходу. Но удивления на сегодня не закончились. Спустя несколько шагов, когда я уже почти достигла двери, меня подхватили на руки. Причём это вышло так естественно у него, будто я вешу не больше ребенка. Я даже дёрнулась в руках Лесника, вместо того чтобы ухватиться за шею. Никогда не могла выработать в себе правильный инстинкт, когда мужчина берёт на руки. Да меня и на руках особо-то и не носили.

Муж в одной со мной весовой категории. Только ростом выше меня на голову. Поэтому я по сравнению с ним всегда казалась сбитой пышкой с округлыми бёдрами, которые хорошо выделяли талию, что была моей гордостью, со средней грудью, «потрёпанной» двумя беременностями, а в остальном – с не особо яркими данными. Так что я не привыкла, чтобы меня на руки брали. А тут…

– Я помогу, ― прохрипел мне в ухо Лесник.

– Я сама бы справилась, ― ответила так же тихо, но напряжённо.