– Спасибо, – пробормотала Эмма, присаживаясь на свое место.

Ее лицо и уши горели, ладони вспотели, а в своих мыслях она снова и снова прокручивала вопросы, заданные Штефану, и его ответы на них. Эмме стало стыдно. Ей казалось, что она выступила совершенно некомпетентно и безответственно.

До самого конца пресс-конференции она сидела, покусывая губы, записывая все на диктофон и пытаясь делать пометки в блокноте, которые неизменно превращались в геометрические фигуры и в итоге сложились в имя Stefan, обведенное в сердечко.

Ой!

Эмма спешно захлопнула блокнот, посмотрела по сторонам и с удивлением обнаружила, что Штефан Фейербах уже произнес свою заключительную речь и как раз покидает зал. Как только он и его свита скрылись за дверью, заскрипели стулья, защелкали застежки и крепления, потянулись к выходу журналисты. Эмма выключила диктофон, убрала его в сумочку и вышла из аудитории.

– Госпожа Бишоф! – окликнул ее кто-то.

– Да?

Девушка обернулась и увидела высокого представительного мужчину в черном костюме. Он подошел к ней почти вплотную и, понизив голос, сказал:

– Господин Фейербах хочет с вами поговорить.

– Да? – удивленно протянула она.

– Следуйте за мной.

Мужчина развернулся и направился в сторону, противоположную центральному входу. Эмма пошла за ним, теребя сумочку и кусая нижнюю губу.

Штефан Фейербах хочет со мной поговорить? О чем?

Дорога казалась ей бесконечной, один коридор за другим, потом лифт и снова коридор. И вот последняя дверь, а за ней тускло освещенный переулок, окутанный дождем, и длинный черный лимузин с открытой дверцей.

Раздался щелчок, и над головой Эммы распахнулся зонт. Девушка замерла. Восторженно-радостно-мучительное предвкушение встречи с мужчиной мечты сменилось страхом. Несмотря на свою неосведомленность во многих житейских вопросах, Эмма прекрасно понимала, что у этой истории может быть более одного финала, и почему-то ни один из них не напоминал ей широко известное «и жили они долго и счастливо».

– Пожалуйста, госпожа Бишоф.

Охранник слегка тронул Эмму за плечо и указал в сторону автомобиля. Девушка поправила сумочку и покраснела. Как же невежливо подозревать такого серьезного человека, как Штефан Фейербах, в таких глупостях, да еще и заставлять его ждать! Отогнав дурные мысли, Эмма пересекла тротуар и залезла в лимузин. Дверца за ней захлопнулась, и машина тут же пришла в движение.

В приглушенном свете кожаного салона лицо Штефана Фейербаха казалось отстраненно-загадочным и даже немного ироничным. На губах его играла улыбка, но глаза смотрели серьезно на Эмму, которая, снова прикусив нижнюю губу, пыталась поправить так некстати задравшуюся юбку. Именно сейчас девушка остро ощутила, как сильно ей не хватает навыка красиво садиться в автомобиль.

Покончив с юбкой, Эмма откинула с лица непослушные темные локоны и слегка оторопела. Штефан Фейербах оказался ближе, чем она могла себе представить. Она чувствовала не только легкий аромат его мужского парфюма, но и ощущала тепло его тела.

– Я не собирался вас пугать, Эмма, – приветливо улыбнулся Штефан. – Но вы напуганы. Почему?

Эмма слегка отодвинулась, но в этот момент лимузин повернул, и предательская юбка заскользила на кожаной обивке, заставив девушку снова оказаться в непосредственной близости от Фейербаха.

– Мама учила не доверять незнакомым мужчинам, – ответила Эмма и тут же закрыла рот рукой.

Боже мой, ну что же я несу!

– Как интересно, – покачал головой Штефан.

– Что именно? – спросила девушка, старательно убирая волосы за уши.

Теперь она жалела, что не собрала их обратно в хвост, ведь они постоянно лезли в глаза и ничуть не помогали ей справляться с неловкостью.

– Я убежден, что личность человека формируется в первые два года жизни, поэтому, не в обиду вашей матушке, Эмма, не доверять незнакомым мужчинам она научила вас слишком поздно, – добродушно рассмеялся он.

– Почему?

– Вы сидите в автомобиле с незнакомым мужчиной, который везет вас в неизвестном направлении. Что вами движет? Любопытство?

– Было бы невежливо…

Эмма на всякий случай взяла покрепче сумочку, хотя прекрасно знала, что в ней нет ничего, что могло бы сойти за средство обороны, кроме шариковой ручки и диктофона.

Диктофон. Зря она не подумала его включить.

– Вы не находите, Эмма, что вежливость – это удивительное качество? Оно сильнее страха за собственную жизнь или… честь.

Едва скользнув взглядом в декольте девушки, Штефан непринужденно улыбнулся. Эмма же, наоборот, съежилась и запахнула посильнее свое кашемировое пальто.

– Как видите, вежливость не является одним из моих достоинств, – виновато пожал плечами Фейербах. – Я не хотел пугать вас, но тем не менее напугал до смерти. Я ведь совсем не за этим вас сюда позвал, Эмма.

– А зачем же? – судорожно сглотнула девушка. – И скажите, куда вы меня везете?

Глава 4

Уже вечерело, когда Марк наконец оказался дома. Жар, сопровождаемый нескончаемыми насморком и тошнотой, усиливался, и он мечтал оказаться поскорее на своем старом диване с чашкой горячего бульона для приема внутрь и банкой холодного пива для наружного применения. Усмехнувшись про себя, что самое главное в этом деле – ничего не перепутать, Марк захлопнул дверь и потянулся было к выключателю, но заметил, что из кухни идет слабый свет, сопровождаемый какими-то странными звуками.

Вытащив из кобуры пистолет, он сделал несколько шагов по коридору. Вздрогнул, краем глаза заметив свое отражение в зеркале. Там, слегка ссутулив спину, стоял мужчина среднего роста, тридцати с небольшим лет, с коротко стриженными темными волосами. Затем Марк заглянул в дверной проем, щелкнул затвором и сказал: «Ни с места!»

Из-за открытой двери холодильника показалась поднятая рука, сжимающая пивную банку, а потом и весь ее обладатель – молодой мужчина в махровом халате, клетчатых домашних штанах и тапочках в виде зайчиков на босу ногу.

– Я тут позаимствовал у тебя пиво и немного колбасы, – сказал он, – это уголовное преступление?

Марк опустил пистолет и включил свет. Мужчина в халате был примерно того же возраста, что и Марк, но, несомненно, гораздо привлекательнее. Его густые вьющиеся волосы были чуть длиннее среднего, а плотный загар говорил о том, что он много времени проводит вне дома.

– Аксель, какого ты здесь делаешь? – спросил Марк.

– У меня закончились спички.

Аксель открыл банку. Марк положил пистолет на стол и, поставив чайник на плиту, огляделся в поисках спичек.

– И ты искал их в холодильнике?

Аксель достал из кармана халата коробок и бросил его Марку.

– Нет, мне просто всегда было интересно, чем питаются копы, – улыбнулся он.

Марк зажег плиту и повернулся к собеседнику.

– Как ты сюда попал?

– Через балкон.

Аксель прислонился к столу и сделал глоток. Марк бросил взгляд на балконную дверь, скрытую задернутой занавеской. Кажется, он взял за правило закрывать балкон, чтобы навязчивый сосед не сновал туда-сюда в его отсутствие, но сегодня он действительно мог об этом забыть.

– Он был закрыт, – сказал Марк.

– Очевидно, нет, – развел руками Аксель и снова улыбнулся. – Это что, допрос с пристрастием?

– Нет, – усмехнулся Марк, доставая из кухонного шкафа пакетик с сухим куриным бульоном. – Если бы это был допрос с пристрастием, то моя пушка была бы сейчас у твоей долбаной башки. А сейчас проваливай.

Он сел на стул и прикрыл глаза.

Аксель потоптался какое-то время на месте, разглядывая Марка и словно обдумывая, говорить ему что-то или нет, потом отодвинул занавеску, дернул ручку двери и обернулся.

– Эй, – сказал он.

Марк встрепенулся и потер глаза. Кажется, он успел задремать.

– Ты все еще тут? – устало протянул Марк.

– Слушай, можно я тут у тебя порисую завтра? – спросил Аксель с видом пятилетнего ребенка, уговаривающего папу пойти в зоопарк.

– У себя дома рисовать тебе уже неинтересно?

Закипел чайник. Марк нехотя поднялся и залил куриный бульон кипятком.

– У тебя здесь перспектива лучше.

– Перспектива чего?

Марк сделал глоток и даже закрыл глаза от удовольствия. Оказывается, именно этого ему и не хватало весь день – чего-нибудь поесть. Ведь с самого утра он успел перехватить только сырный пончик по пути к месту преступления, так как уличный денер-кебаб, в котором он обычно завтракал, был еще закрыт.

– Отсюда лучше вид вон на те аптеку, автостоянку и стройку.

Аксель отвернулся к окну и, прикрыв один глаз, примерился, изобразив пальцами рамку. Марк вытащил из холодильника упаковку нарезанной колбасы и основательно засохший батон.

– Я уж думал, ты хочешь написать что-то вроде «ностальгии по коммунизму».

Аксель поднял вверх указательный палец и рассмеялся.

Кухня, в которой они находились, отлично подошла бы для этой темы. Старый кухонный гарнитур, пожелтевший от времени, хлипкий стол, который когда-то раскладывался вдвое и регулярно разбирался на запчасти для выноса в гостиную по особым торжествам и праздникам, газовая плита времен строительства Стены, духовка, которая не использовалась по назначению уже лет десять, и Марк понятия не имел, что за хлам в ней хранится. Из всей обстановки выделялся только новый серебристый холодильник, который пришлось купить в прошлом году взамен прежнего, отслужившего верой и правдой трем поколениям семьи Шнайдер.

– Значит, ты не против? – спросил Аксель.

– Делай что хочешь, – махнул рукой Марк, вытаскивая пласт салями из упаковки.

– Супер! – воскликнул Аксель и вышел на балкон.

Закрыв дверь, он помахал через стекло Марку.

– Да пошел ты, – добродушно выругался Марк, продолжая уплетать колбасу и запивать ее бульоном.

Жизненные силы постепенно возвращались к нему.

* * *

– Куда вы меня везете? – взволнованно спросила Эмма.

Автомобиль остановился на светофоре, и она выглянула в окно. В этот момент они как раз проезжали мимо коричневой коробки «Берлинской комической оперы». Толпа стояла у входа, не то ожидая начала спектакля, не то уже собираясь расходиться по домам.

Эмма посмотрела на дверцу. Где-то здесь должна быть ручка, но где? В накаленной обстановке замкнутого пространства лимузина девушка почувствовала, что у нее начинается приступ паники.

Говорят, в экстремальной ситуации мозг лучше концентрируется и легче принимает решения. Неправда. В экстремальной ситуации мозг отключается.

– Всего лишь довезу вас до станции подземки, – донесся до нее голос Фейербаха. – «Потсдамская площадь» вам подойдет?

– Что? – не поверила Эмма своим ушам.

– «Потсдамская площадь», – повторил он, дружелюбно улыбаясь.

– Нет… да, – закивала девушка, все еще сомневаясь в услышанном. – Я поняла. Да, «Потсдамская площадь» мне подойдет.

В этот момент лимузин повернул налево, а потом почти сразу направо, и Эмма едва успела схватиться за сиденье, чтобы снова не скатиться к Фейербаху.

– Что ж, теперь, когда мы выяснили конечный пункт нашего путешествия и когда вы больше не ищете способов к отступлению – ручка там, слева снизу, кстати… – кивнул он.

Эмма украдкой взглянула в указанном направлении и покачала головой – Фейербах говорил правду.

– …позвольте рассказать вам, почему же я выбрал вас.

Девушка не стала уточнять, «почему» и, самое главное, «для чего», а лишь внимательно посмотрела в лицо своему собеседнику. Впервые за этот вечер она смогла разглядеть его вблизи. В тусклом освещении салона мужчина выглядел старше, чем ей показалось на конференции. Взгляд его по-прежнему оставался задумчивым и даже каким-то отстраненным, хотя в уголках глаз и губ пролегли морщинки, выдавая в нем человека, который улыбается чаще, чем хмурится.