– Маша отправила меня к тебе, – сказала, войдя в беседку.

– Она у тебя большая молодец.

– Да, – согласилась Алина. – Но мне часто кажется, что что-то я ей недодала. Где-то упустила. Не уделила времени. Я смотрю на неё и с содроганием понимаю, что она скоро уедет от меня. Радует лишь то, что есть ещё Кира.

Мы замолчали. Каждая из нас по-своему приняла сказанные слова. По Алине видно, что для неё это тяжело. А я представила, как бы я поступала на её месте. Что бы чувствовала.

И в этот момент поняла, что я даже близко не могу представить, что может чувствовать мать, у которой вырастают дети. Любимые дети, а не такая, какой была я.

– Когда-нибудь ты тоже это почувствуешь, – и вот понимаю, что Алина ничего плохого не имеет в виду сейчас, но боль пробивает такая, что я даже кривлюсь, резко отворачиваясь в другую сторону, надеясь, что она этого не заметит.

– Это вряд ли, – шепчу еле слышно.

– Ну, знаешь, как говорят: от сумы и от тюрьмы не зарекайся, – так же спокойно отвечает, а следующее добавляет так, будто в голову мне заглянула, – и извиняться не буду. Хотя не могу представить, как тебе больно. Но ты знаешь, как однажды сказал мой бородатый Лесник: боль – это хорошо. Боль помогает понять, что мы ещё живы. Так что ты живи, а дальше посмотрим.

– Да некуда смотреть, Алин, – вспылила, но быстро взяла себя в руки, – некуда. Жизнь меня не щадила. Да я особо и не стремилась к тому, чтобы этой пощады искать.

– А кого она щадит? – я даже повернулась к соседке.

Она, как ни в чём не бывало, проверяла кастрюли и пробовала салат. Будто мы сейчас разговариваем о погоде, а не о чём-то сокровенном.

– Жизнь бьёт всех. И бьёт со всей силы. Слабый – ломается и поддаётся, а сильный – встаёт и даёт сдачи. За что, естественно, получит ещё раз, может, даже и не один. Но когда она видит, что уже достаточно, что все уроки усвоены, мы получаем намного больше, чем теряли и думали, что это конец.

Алина замолкает и достаёт багет, чтобы начать делать бутерброды, а я просто зависаю. Это меня сейчас сильной назвали или слабой? Смотрю на неё во все глаза. Жду, что она сейчас засмеётся и скажет «шутка», но Алина молчит. И каждое её движение размеренное, спокойное.

А у меня внутри поднимается буря. Мне хочется заорать во всю глотку и спросить, как же так вышло, что меня жизнь отходила везде, где только можно было. Во все дыхательно-пихательные. Оставила меня одну!

Передо мной резко приземляется разделочная доска, нож и палка колбасы.

– Вот, порежь лучше, чем кипеть внутри.

– Мне вот интересно, как ты можешь знать, о чём я думаю, если я даже рот не открыла? – решаю съехидничать, но и тут провал.

Алина прыскает и отвечает:

– Ты бы видела своё лицо. Хотя могу сказать одно, до сегодняшнего дня я тебя такой ещё не видела. И знаешь, это даже круто, что ты реагируешь. Не всё потеряно.

Я отворачиваюсь. Мне не нравится это чувство. Что-то протестует внутри, будто кусок за куском выдирают из меня меня же.

Мы продолжаем в тишине. Каждая занята своим делом и погружена в свои мысли. Но радует то, что меня не затягивает в воспоминания, а лёгкость возвращается.

Буквально через час пришла Маша, сказав, что двойняшки проснулись. Алина ушла с ней. А мне только сейчас дошло, что я так до сих пор и не спросила, а когда же приедет их крёстный.

Ну да ладно. Приедет – увижу.

– Я уже позвала всех к столу, – говорит Алина за спиной, и я подпрыгиваю на месте от неожиданности. – Ты чего? – улыбается она. – Опять задумалась? Давай лучше расставлять всё. Десять минут, и мужчины придут.

Я улыбаюсь в ответ, но, заметив за спиной Алины Сашу и Машу, которые о чём-то разговаривают, удивлённо спрашиваю:

– Мужчины?

– Ну да, – отвечает Алина, – Кирилл с Грозой пошли в душ. Площадка-то готова уже.

– А Гроза…

– Это крёстный двойняшек и лучший друг моего мужа, – улыбнулась Алина. – И он уже давно здесь. Просто после бурной трудовой деятельности моих мужчин, решил спасти друга от нервного срыва, – и так выразительно посмотрела на Сашу, что даже я смутилась.

– Ничего не знаю, – этому парню явно всё равно, он только быстро подошёл к матери и, поцеловав её в щёку, добавил, – Ну я ведь лучше разбираюсь, мам.

– Лучше, – соглашается Алина. – Но кто-то должен быть умнее, родной. А вы как два упёртых барана.

– Мы исправимся, – говорит Саша, но в глазах ни малейшей капли раскаяния.

Через десять минут и правда послышались два голоса, а у меня что-то затряслось внутри. Я стала мыть овощи и раскладывать их на блюдо, стараясь унять эту непонятную дрожь.

И всё бы получилось, если бы голос, который ещё издалека заставил меня занервничать, не прозвучал почти за спиной.

Я не знаю, есть ли Бог, но если он есть, то почему же Он так меня не любит!

Это просто какой-то страшный рок. Этого не может быть.

Дыхание сбивается. Внутренности не просто дрожат, они вибрируют так, что я удивляюсь, как не прыгаю на месте. А самое паршивое то, что у меня в животе начинает скручиваться в узелок всё, что там есть.

Может, кто-то и называет это бабочками, но я могу заверить на все сто процентов: никакие это не бабочки. Это самые настоящие воробьи, которые не могут найти места внутри и пытаются там вывернуть мне всё.

На меня смотрят тёмно-серые глаза цвета грозового неба, и такое ликование в них сейчас, что у меня возникает желание сорваться с места и бежать куда глаза глядят. Он меня узнаёт. И даёт понять это одним своим взглядом.

Блин, да что же он такой здоровый-то. Вроде поменьше был в прошлый раз.

Где-то на периферии понимаю, что вокруг идёт диалог, но не могу поймать ни единого слова.

Я вижу, что и его губы шевелятся, но не понимаю речи. Шум в ушах не даёт мне разобрать ничего. Но на каждый его ответ дёргаюсь, боясь, что он может что-то сказать и сделать.

– Познакомься, Таня, это наш Сергей Гроза. Если что, Гроза – это его фамилия. А это наша соседка Татьяна, – представляет нас Алина друг другу, а мне выть хочется. Как же я могла так попасть?

– Очень приятно, – протягивает нараспев этот нахал, не переставая улыбаться.

– Аналогично, – стараюсь отвечать спокойно и делать вид, будто не знаю его. Но ничего не выходит.

Каждый его взгляд – как сканер, от которого нет возможности спрятаться.

Тихо выдыхаю. Стараюсь улыбаться и просчитываю все варианты отступления.

Да твою же мать! И как теперь быть? Мне это не надо. Я так не хочу.

За столом сижу, как на углях. Мне кажется, что все уже всё поняли. Но каждый раз себя останавливаю: кому какая разница. Я взрослая женщина.

Но что же меня так тревожит? Почему не могу взять себя в руки.

Двойняшки быстро справляются со своей едой, и Маша с Сашей вызываются поиграть с ними. А мне хочется взвыть, умолять не уходить их.

– Тань, ты чего не ешь? – осторожно спрашивает Алина, трогая меня за руку, а я дёргаюсь. Она напрягается и, прищурившись, добавляет, – Всё хорошо?

– Да, Алин, – отвечаю и сама понимаю, что слишком резко. – Ты знаешь, я, наверное, пойду. Мне ещё на смену завтра.

И тут на стол становятся два графина с прозрачной и янтарно-красной жидкостью.

– Ну куда же ты пойдёшь, Танюш? – тянет этот голос с лёгкой хрипотцой и одаривает меня улыбкой, от которой, я предполагаю, не одна дама потеряла трусы. – Мы с Киром только решили расслабить наших женщин, а ты уже убегаешь.

И это его «наших женщин» так бьёт по моим и до того натянутым нервам, что я чуть ли не срываюсь с места.

Не знаю, откуда во мне берутся силы оставаться на месте. Но вот только когда этот Гроза садится в соседнее кресло, где до этого сидел Саша, я уже не чувствую под собой ничего.

Так не бывает. Этого не должно́ было случиться. Но, ёб вашу мать!

Это всё звучит в моей голове не переставая, но я очень надеюсь, что никто ничего не замечает.

Передо мной становится бокал для вина́, и я, как в замедленной съёмке, наблюдаю, как в него начинает наливаться красная жидкость из графина. Хочу сказать, что не пью, но в этот момент мне на ногу под столом ложится горячая ладонь, отчего я просто начинаю дрожать всем телом.

Его пальцы аккуратно поглаживают ногу, запуская по моему телу не табуны, а целый рой пчёл. Мурашки так не жалят, как его ладонь.

Мне кажется, что проходит целая вечность, пока он откидывается назад на своё кресло и убирает руку. И только сейчас я понимаю, что не дышала.

Я улавливаю его запах, и у меня начинает кружиться голова. В горле становится ком, и я ничего больше не придумываю лучше, чем взять наполненный бокал вина́ и осушить его.

– Ещё? – слышу лёгкий шёпот возле уха, но боюсь даже повернуть голову.

– Нет, – отвечаю и поднимаюсь из-за стола. – Алина, Кирилл, спасибо, что пригласили, но мне уже пора. Завтра на работу. Нужно ещё приготовить всё.

– Может, Вас проводить, Танюш? – громко спрашивает Гроза. Вот идёт ему его фамилия.

И даже его запах чем-то похож на преддверие грозы, ионизированный, тяжёлый, но такой притягательный.

– Нет, спасибо, – отвечаю не оборачиваясь, – Мне недалеко.

Алина пытается меня остановить, но я стараюсь вежливо отказаться и быстро удаляюсь домой.

Сегодня у меня желание, впервые за последний год, закрыться на все замки и лечь спать с ружьём.

Ноги не держат. С каждым шагом я боюсь, что упаду и не смогу дойти до дома. Но как только переступаю порог, просто сползаю по стене.

«Таня, что с тобой происходит?! Ты чего? Ты столько раз трахалась с левыми мужиками, и никогда не было такой реакции ни на одного! Что сейчас не так? Очнись немедленно! Прекращай быть бабой. Ты боец, а не неженка.»

И вот сижу, повторяю себе всё это, но что-то не особо помогает. Я впервые в жизни не могу понять себя. Впервые в жизни вот так теряюсь.

Даже когда Данил вытворял со мной все свои ужасы, я всегда была собрана. Даже когда отец обвинял во всех мыслимых и немыслимых грехах, я была собрана.

Что же сейчас не так?

Не знаю, сколько я так просидела, но когда поднялась на ноги, поняла, что на улице уже глубокая ночь.

Мне нужно проветрить свои мозги. Осмотревшись в доме, поняла, что днём забыла забрать с крыльца ружьё. И только открыла дверь, сделав шаг за порог, как тут же очутилась в стальных тисках огромных рук. А голос над моей головой прохрипел:

– Вот ты и попалась, Огонёк. Больше не сбежишь.

Глава 9

Я задрожала, а собранные в кучу мысли дали такого деру, что я боюсь, что не соберу их и до завтра.

Нужно начать соображать, но с каждым вдохом меня ведет так, будто я не бокал выпила, а целую бутылку.

Горячие ладони на моей спине начинаю медленно двигаться в разные стороны. Его дыхание становится поверхностным, а у меня просто немеют ноги. Опять.

– Пусти, – шепчу еле слышно.

– Как же ты пахнешь, Огонёк, – чувствую, как зарывается в мои волосы носом и шумно вдыхает. – Нет. Ты будешь Цветочком для меня. Огненным цветочком.

От его шёпота я готова взвыть. Моё тело реагирует на этого грозового мужика. И ничего с этим не получается сделать.

В голове скачут картинки нашей ночи. Я ведь тогда успела изучить каждый его изгиб. Но, блядь! Я не хотела больше ничего.

Нужно оттолкнуть его. Но стоит мне упереться в его грудь, как она каменеет под пальцами, которые так нагло и самостоятельно проникают в зазоры между пуговицами рубашки, царапая голую кожу.

Таня! Очнись! – вопит мой мозг, да только телу всё равно.

Одна его рука зарывается мне в волосы и сдавливает их легонько. И всё бы закончилось тем, что уже усердно рисовал мой мозг, как и его, думаю. Но Гроза нащупывает пальцами в волосах на затылке один из моих самых больших шрамов и доказательств того, что я ещё в реальном мире. А здесь свои правила, где большие мужчины могут сделать всё, что угодно, даже с тренированной женщиной.