По мнению Димки, это был железобетонный аргумент, после такого его отчим должен был встать и перестрелять гостей из табельного оружия – меньшего они не заслуживали. Но мысли свои озвучивать не стал, взял ещё один пирожок с капустой, от него толку было больше, чем от всей этой болтовни. Димкина мать тоже помалкивала, она свояченицу свою не любила.

– Нефёдову можно позвонить, – задумчиво сказала тётя Света. – У него выход на директора филиала наверняка имеется.

– Так помер он, – радостно сообщил майор, проигнорировав предупреждающий взгляд жены. – Уже два дня как похоронили.

– Ну и дела, – Светлана Вадимовна тяжело вздохнула, – а вы-то на похоронах были? Этот-то не приезжал?

– Нет, – решительно сказала мать. – Повесился, и всё, чужой человек, посторонний. Мы его знать не знаем, до него и до похорон нам дела нет.

– Конечно, – согласилась тётя Света, только как-то неубедительно. – Так и есть, посторонний. А давайте-ка наливочки выпьем, а то вон, вино закончилось. Лёнька, где у тебя настойка-то? Ты ж любитель за воротник заложить.

У Димки зазвонил телефон, он взглянул на экран, поднялся.

– Спасибо, мама, и тебе, дядя Лёня, за еду, – сказал он. – Дела, опять Натаныч звонит.

– Хорошо, ты иди, Димочка, а мы тут ещё посидим, – мать подскочила, чуть ли не насильно вывела сына на лестничную площадку, захлопнула дверь. – Светка, ты дура, что ли? «Этот не приезжал», язык без костей.

– Да я чего, я от неожиданности, – Светлана Вадимовна попыталась оправдаться. – Наконец-то старый козёл сдох, чтоб ему на том свете на костре вертеться. Хотя с институтом он мог бы помочь.

Вика оторвалась от телефона.

– А что не так с этим Нефёдовым? – спросила она.

– Не твоё дело, – шикнула на неё тётя Света. – Сиди вон в трубку свою пялься. Давай, Лёнька, разлей-ка по стопочке, помянем раба божьего Сергея. Ох они там встретятся, чую, весь ад взбаламутится.

Дмитрий завёл скутер и не спеша поехал в сторону больницы. Уж больно мать суетилась с этим Нефёдовым, думала, наверное, что он не знает ничего. А Димка знал, бабушка всё рассказала незадолго до смерти – и то, как отец его у Нефёдова водителем работал, и то, как пропал, когда сам Дмитрий ещё на свет не появился. Нефёдов тогда откупился от них, денег дал и машину купил. Бабка считала, что не просто так Сергей пропал, а потому что размолвка у него вышла с младшим сыном Нефёдова из-за Димкиной матери. Только после того случая нефёдовский отпрыск в Америку свинтил и больше здесь не показывался, а мать через два года вышла замуж за лейтенанта, который дело вёл, то есть за Леонида Петровича. Но это всё было делом прошлым, своего отца молодой человек только по фотографии знал, а Нефёдова не знал вообще, то есть видел несколько раз издалека и один раз вот недавно, совсем близко, но уже холодного и необщительного.

В патологоанатомическом отделении всегда было тихо. Герман сам разговаривал вполголоса и от подчинённых того же требовал, и хотя здесь Димка бывал только по служебной необходимости, ну и когда подменял кого-нибудь, правилам общим подчинялся.

– В чём дело? – тихо спросил он у Петра Васильевича, врача-патологоанатома и по совместительству судмедэксперта.

Тот сидел, мрачно глядя на пустой стакан.

– Да лютует зятёк, чтоб его, – Пётр Васильевич Чуров приходился Самойлову тестем, но семейный авторитет свой отстоять не смог, – как чуял, что не надо лезть.

По словам врача, он пришёл в морг в воскресенье поздно вечером и решил поработать – в пятницу привезли мужчину с ножевым ранением, он умер прямо в машине «скорой», и следователь очень ждал заключение. Но почему-то сначала Чурову попался на глаза именно Нефёдов, которого родня забирала в понедельник. Покойника уже подготовили – обмыли, наформалинили и костюм приготовили. Во враче проснулся эксперт, который решил, что картина смерти неполная, он заново описал труп, разрезал его, взял несколько образцов на анализ, а тело потом аккуратно зашил – и всё это ночью, в полном одиночестве. Внешних признаков насильственной смерти эксперт не обнаружил, зато кое-что раскопал внутри, и в понедельник утром образцы вместе с заключением ушли в областную лабораторию на токсикологию. Там-то и выяснилось, что помимо формалина, в тканях мертвеца есть ещё кое-чего.

– Алкоголь – зло, – врач сплюнул, достал из ящика стола реторту и плеснул спирта в стакан. – Короче, теперь эксгумацию делать будут. Видишь, какие дела, Муля, мастерство оно или есть, или нет, его не пропьёшь.

– Погоди, – Димка помотал головой, – как так получилось, что Натаныч знает, а отчим мой – нет?

– Так официальные-то документы только к вечеру будут, вот тогда и позвонят. Так что готовься, паря, следователь тебя обязательно вызовет.

– Чёрт, – выругался фельдшер, – твою же мать.

– Её самую. Виталя-то, небось, в машине сидел?

– Ага.

– Хитрый, гадёныш. Ты бы тоже поумнел, один к телу не ходи, чем больше свидетелей, тем тебе спокойнее, сколько раз уже говорили. Герман, а ну иди сюда!

– Орать будешь – уволю, – высунулся из прозекторской Самойлов. – Увижу, что бухаешь на работе, вылетишь в два счёта, не посмотрю, что ты заслуженный. На пенсию пойдёшь, давно пора.

– Никакого авторитета, – Василич допил спирт, убрал реторту обратно в стол. – Видишь, неприятности у него. Нефёдова-то сжечь были должны, а в крематории хрень какая-то случилась, на день отложили, вот дочка и завелась евойная, мол, копайте и всё, нечего покойнику дольше времени лежать. Его и похоронили в гробе, значит, а теперича выроют. Свежий ещё. А куда его везти, как не сюда. Тебя чего вызвали-то, смена твоя в воскресенье с утра на сутки, в терапии?

– Ну да.

– Сдвинули. Короче, сюда приходишь в субботу вечером, подменишь Федю, он опять заболел до невменяемости, с полуночи у тебя травма, а потом с утра уже терапия, как положено, но до вечера. Митрошенков тебе два дежурства закроет. Так что, если деваху свою куда в субботу пригласил, отбой. А теперь поехали в Девятое мая, там старуха окочурилась, Виталика нет, а я за руль не могу, – врач кивнул на стакан, – как выпью, ни-ни. Строго, ёпрст. Натаныч, сколько нам полагается за старушку?

– По полтора косаря, – Герман вышел, вытирая руки полотенцем. – Участковый уже там, вас ждёт. За руль кто-то сесть должен, ну а этот деятель с тобой за компанию, чтобы глаза мне здесь не мозолил. Осмотрите, заказ получите, заберёте. И, Василич, чтобы никаких там поминок и прочей ерунды, одна нога здесь, другая тоже здесь, работы невпроворот, срезы Лямфельда будут готовы вот-вот, взглянуть надо. А то я в сомнениях.

– Слушаюсь, мой фюрер, – Чуров тяжело поднялся. – Давай, холоп, готовь карету, а то барин гневается.

Когда садились в машину, Дима вспомнил, где слышал эту фамилию. У юриста, который завещание притащил, так фирма называлась.

– Василич, а Лямфельд – это кто? – спросил он.

– Да алкаш пропойный, лежит в хирургии, а что?

– Вроде слышал о нём, да не помню, где.

– Адвокатом раньше работал у бандитов, ну у братвы местной, Нефёдова того же от тюрьмы отмазывал раза три или четыре. А теперь вон, спился Семён Львович, скоро к богу своему еврейскому попадёт ответ держать, а там много всего накопилось. Ты сирену-то включи, а то едем, как крадёмся.

Герман Самойлов отложил предметные стёклышки, закрыл окуляр микроскопа. Теперь все больше на компьютере обрабатывали, с цифровыми камерами, а он любил по старинке посмотреть, через хорошую немецкую оптику. Поднялся и пошёл в хирургию. Пациенты в городской больнице лежали разные, кто-то мог позволить себе только тапочки из дома, а кто-то – отдельную палату и сиделку. Лямфельд даже тапочки не привёз, ходил в рваных носках и чужих шлёпанцах, но от этого он не переставал быть пациентом, и Самойлов относился к нему точно так же, как и к остальным.

– Чуров ещё взглянет, но похоже, нет там ничего серьёзного, – сказал он завхирургии. – А вот с печенью беда, долго не протянет.

– Сама знаю. Смотри, – она кивнула на монитор, – какой-то паренёк к нему пришёл, не от твоей жены?

– Нет, Зинка такими не занимается, город по-любому заплатит. Смотри, нервничает Лямфельд, чего это с ним?

Завотделением включила звук, выбрала прикроватный микрофон.

– Я заплачу́, – Лямфельд говорил тихо, но очень взволнованно, – я всё отдам, заработаю и отдам. Мне не сказали, что страховку нельзя платить при минусе, а если не предупредили, то это не моя вина. Я буду жаловаться.

– Обратитесь в суд, – паренёк встал, убирая планшет в портфель. – Вы же юрист, знаете, как это делать. Или в полицию заявление напишите. А если серьёзно, то напоминаю, ваш долг – сто сорок восемь тысяч триста пять, не закроете сами, спишем с поручителей. Прощайте, Семён Львович, девятьсот пятьдесят единиц спишутся за вызов, точнее, отразятся на балансе.

Лямфельд дёрнулся, словно пытаясь схватить парнишку за горло, но тот отошёл на шаг, равнодушно улыбаясь. А потом повернулся и вышел из палаты. Бывший адвокат закатил глаза, в уголке рта показалась пена, тело сотрясалось от судорог. Завхирургии вдавила кнопку вызова.

– Реанимацию в третью палату, срочно, – спокойно сказала она. – Мария Петровна, выясните, кто впустил в палату страхового агента, я эту сволочь своими руками задушу.

(7). Сторона 2. 18 апреля, суббота

Я махал метлой, сметая человеческие отходы в лавсановый мешок – одноразовых местным дворникам не полагалось. За семь дней игра успела поднадоесть, а главное, раздражала невозможностью отсюда выйти. Что я только не делал, и искал дверь с подсказкой, и пытался разные предметы не по назначению использовать, окружающая реальность с каждым разом подтверждала, что она или действительно реальная, или как симуляция сделана на фантастическом уровне.

Зато эротическая составляющая оказалась на высоте. Доктор Брумель была женщиной страстной и решительной, осмотр закончился на кушетке, и к следующему пациенту, который пришёл без четверти четыре, мы только-только свои любовные дела закончили. Тут тело Соболева не подвело, несмотря на пожилой возраст и общее состояние, на время я даже забыл, что я – это не я, и полностью отдался процессу. Времени едва хватило, чтобы Оксана закрыла больничный.

– Ты бы в милицию обратился, – сказала она, – на боку синяк, словно тебе кто-то по селезёнке ударил. Я написала в заключении, но странно, что в больнице этого не заметили. Не помнишь, что произошло?

– Нет, как отшибло, – честно ответил я. – Да и ладно, вроде на поправку иду.

– Это мы ещё узнаем, держи, – из узкой щели в столе появился кусок бумажной ленты, – анализы в сто втором кабинете, прямо сейчас туда сходи. Заодно просветят.

– Да здоров я. Вроде и проверили, всё функционирует нормально.

– Николай Павлович, – строго сказала доктор, – здесь я врач, и я решаю, здоровы вы или нет. Будете спорить, положу в стационар. Коля, пожалуйста, сделай это ради меня.

В сто втором кабинете меня положили в настоящий аппарат МРТ с шильдиком «Пермьсредмаш», кольцо прошло от макушки до пяток и обратно за десять минут, потом облепили электродами с присосками, распечатали кардиограмму, взяли кровь из вены и заставили наполнить баночку. Пожилой врач только вздыхала и выдала под конец про излишества, которые мне противопоказаны. И что анализы будут готовы в понедельник.

Именно в тот день я задумался, а как вообще Соболев попал в больницу. Понятно, что он был алкоголиком, то завязывался, то развязывался, но почему он сорвался именно в этот раз, не мешало бы выяснить.

– Скажите, а как получить выписку из больницы? – спросил я у чёрно-белой парочки за стойкой.

И сразу после поликлиники отправился в библиотеку за учебниками, только ничего из этого не вышло. Учебник по токсикологии мне не дали, ни в печатном виде, ни в электронном, потому что дворнику, а отметка с места работы стояла в абонементе, это не нужно. Пришлось листать медицинскую энциклопедию, издание 2004 года, в надежде найти хоть что-то похожее. Вот когда я пожалел, что не пошёл учиться дальше.