С закрытым переломом. Отломки большой и малой берцовых костей довольно острые, и опасность такой травмы в первую очередь в том, что артерии, которые проходят в глубине голени между мышцами и костями, могут быть порваны, порезаны этими отломками. Диаметр артерий голени небольшой – 3,5–1,5 мм^[62]. Но, кроме артерий и вен, идущих вдоль костей, имеются еще и перфорантные вены, которые расположены поперек, соединяя наружные и глубокие вены. При переломе обеих костей голени в средней трети чаще всего разрываются сосуды рядом с отломками костей, и кровь изливается в межмышечное пространство, под кожу и пропитывает ткани. Давление гематомы идет на мышцы, нервы. Нарушение кровоснабжения тканей стопы может привести за сутки к необратимым изменениям, атрофии и некрозу тканей, а если присоединится инфекция, то и к гангрене. Поэтому главной ошибкой рыбаков было стремление везти пострадавшего непременно в Москву, в результате чего они потеряли слишком много времени. Более серьезной ошибкой было бы наложение жгута на бедро. Злую шутку с рыбаками сыграла и водка, которая не только выполнила роль анальгетика, но и опьянила, притупила бдительность и осознание серьезности ситуации.

Информация для немедиков – участников событий

На что нужно обратить внимание?

Закрытый перелом двух костей предплечья, голени или трубчатой кости плеча или бедра опасен в первую очередь тем, что острые края сломанных костей режут мышцы, связки и сосуды. Признаками полного перелома участка конечности являются появление «ложного сустава» или явной деформации конечности, боль в месте перелома и невозможность управления конечностью.

Что нужно делать?

1. Необходимо приложить холодный предмет (пакет со льдом) к месту перелома или обработать этот участок специальным охлаждающим спреем через влажную ветошь.

2.  Нужно иммобилизовать (обездвижить) конечность с помощью лубка^[63], для которого подойдут дощечки, дранка^[64], ровные ветки (с обрезанными сучками), собранные в пучок, сложенный в несколько слоев корытом гофрокартон от коробок из-под бытовой техники. Задача – обеспечить максимальную неподвижность отломков кости относительно друг друга и мягких тканей. Для прибинтовывания лангеты годится любая эластичная лента: бинт марлевый, бинт эластичный, клейкая лента, скотч, полоски любой прочной ткани или разрезанный на ленты неопреновый гидрокостюм.

3.  После проведения иммобилизации необходимо вызвать скорую с поводом «ПЕРЕЛОМ» и с указанием места – перелом чего: «БЕДРА», «ПЛЕЧА», «ГОЛЕНИ» или «ПРЕДПЛЕЧЬЯ». В двух последних случаях, если очевидно, что сломаны две кости, нужно добавить: «ЗАКРЫТЫЙ, ДВУХ КОСТЕЙ».

4.  В случае если нет связи или возможности вызвать скорую непосредственно к месту происшествия, например, в лес, необходимо обеспечить транспортировку пострадавшего к дороге или ближайшему населенному пункту.

5.  При наличии транспорта необходимо доставить пострадавшего в ближайшую больницу, даже если в ней нет отделения травматологии. Сотрудники больницы проведут профилактику болевого шока и самостоятельно организуют перевозку пациента в профильную клинику.

6.  Допустимо в качестве противошоковой терапии использовать алкоголь, если очевидно, что в течение ближайших 12–24 часов не удастся доставить пострадавшего в медучреждение. Норма – 2–3 мл водки (или любого другого сорокаградусного алкогольного напитка) на 1 кг веса пострадавшего.

Голова – предмет темный…

История девятая, в которой Таня с доктором Сомовым встречают ишемический инсульт, а водитель не понимает, почему его заставляют таскать носилки.

День на день не приходится. Таня выходила на дневные дежурства через сутки, а фельдшер Ерофеев работал по какому-то странному графику: то сутки через двое, то вдруг в ночь. Она спросила: «Почему так?» Он ответил коротко: «Начальство попросило дырки прикрыть – пора отпусков». И бывали дни практики, когда Таня попадала в другие бригады, к другим медикам. Тут уже не спрашивать приходилось, а отвечать и все, чему научил Ерофеев, выдавать.

Ей не понравилось работать в бригаде реанимации, потому что они или сидели, ожидая «профильный» вызов полдня, или уезжали на несколько часов, а ей поручали только бумажки заполнять да шприцы набирать и не путаться под ногами.

Ходила «третьим лишним» фельдшером и стеснялась что-либо спросить, а сами БИТы^[65] ничего не объясняли. Выполняла, что прикажут.

В этот день она, как обычно, приехала к восьми, переоделась, подошла к диспетчерской. Там ее застал старший врач подстанции Виктор Васильевич Сомов. Он посмотрел на стажерку и сказал:

– Э… девушка… – Он забыл ее имя. – Ты свободна? В смысле, еще ни с кем?

Видимо, по рассеянности он не осознавал всей двусмысленности своих вопросов. Но так как Сомов, с его лицом старого бассета и усталыми глазами, никакой пошлости никогда бы не сказал, Таня поняла его совершенно буквально:

– Нет, Виктор Васильевич, я еще ни к кому в бригаду не вписана. А вы что-то хотели?

– Нет… Да… В общем, поедете со мной? У меня вызов, а мой фельдшер если и выйдет, то только с девяти.

Он наклонил голову, чуть улыбнулся, отчего еще больше стал похож на старого бассет-хаунда с грустными глазами.

– Тут рядом.

– Давайте поедем. Вещи фельдшером в машине?

– Да…

Сомов отдал девушке карту, и она увидела повод – «головокружение, женщина, восемьдесят три года».

– А потом приедем и, если захотите, пересядете на другую бригаду.

– Мне кажется, вы очень устали, Виктор Васильевич? – Таня добавила чуточку вопросительной интонации в голос.

– Ну да… Сейчас отпуска, оставлять бригады незакрытыми не хочется. Вот в выходной и я подрабатываю. А ты-то чего вышла в субботу?

– Через день, все по-честному.

– Все бы всегда так – по-честному, – вздохнул Сомов.

Таня знала, что некоторые девчонки отлынивали от дежурств.

Водитель ворчал в машине. Терзал стартер. «Не успел прийти на смену – вызов! Нынче ж лето! Чего они, совсем оборзели?! Дергают и дергают!»

– Володя! – сказал Сомов, залезая в кабину на переднее сиденье.

– Чего? – спросил водитель, слушая мотор.

– Заткнись и поезжай по адресу. Раз вызвали, значит, надо ехать.

– А чего дали? – не унимался водитель. – Опять херню какую-нибудь? Пятки чешутся или голова кружится?

Сомов разозлился:

– Твое какое собачье дело? Езжай на вызов и оставь нам нашу работу. Свою выполняй, как положено.

– Да надоело по ерунде мотаться! Только и гоняем: то давление, то горло болит, то «ракушнику» врач забыл наркоту выписать. Это ж не наша работа.

Сомов повернулся к Тане:

– Э… девушка, вот запомните: никогда не обсуждайте больного и происходящее на вызове с водителем.

Таня криво улыбнулась. Ей не понравился разговор с водителем. Хорошенькое начало дежурства. Сидит пузырь за рулем и брызжет злобой. Ему самому-то не противно?

– А с кем им еще разговаривать? – гоготнул шофер Володя. – Неужели вам нравится делать не свою работу?

– У меня нет «не своей работы». – Таня услышала в голосе Сомова металлические ерофеевские нотки. – Кстати, у тебя тоже. Потому что твоя работа – это кратчайшим путем и максимально быстро доставить бригаду по адресу, а не рассуждать, к кому нужно, а к кому нет. И ты сейчас заткнешься и мнение свое засунешь себе сам знаешь куда, иначе я в понедельник напишу начальнику колонны докладную о твоей профпригодности в линейной бригаде. Уяснил?

– Злой вы, Виктор Васильевич!

Водитель замолчал.

– Спецсигналы! – сказал Сомов.

Водитель щелкнул переключателями, улицу наполнил звук сирены.

– У тебя семь минут, чтобы не опоздать. Ты меня злого еще не видел.

К подъезду Таня бежала вприпрыжку за врачом, который нес ящик.

– Он вас сильно разозлил?

Сомов обернулся и улыбнулся. Стажерка удивилась. Обычный флегматичный бассет. Как он мог так жестко отвечать?

– Нет худа без добра. Он мне сон разогнал. Небольшая адреналиновая стимуляция. Я не злюсь.

Таня до сих пор только один раз работала с Сомовым – это было в самом начале ее практики, – и сравнивать старшего врача было не с кем, разве что с Ерофеевым. Однако поводы фельдшерских и врачебных вызовов сильно отличались, и в то ее первое дежурство с Сомовым он взял подряд несколько детских вызовов, а потом отпустил стажерку домой.

На вызове Сомов будто включал скрытую внутри лампочку. Как бы ни были взволнованы или раздражены родственники, появление громадного врача со спокойным лицом, уверенными движениями и голосом диктора центрального телевидения рассеивало любой негатив.

Таня тоже ощутила эту ауру уверенности и спокойствия.

– Ну, – сказал Виктор Васильевич, осматривая неприбранную комнату. – Кто мне поведает, что произошло?

Он раскрыл ящик и первым делом натянул голубые латексные перчатки. Повернул голову к Тане:

– Заполни пока карту, потом померяй давление.

На диване лежал мужчина по виду лет пятидесяти, довольно упитанный и совершенно непохожий на женщину восьмидесяти трех лет (как было указано в карте вызова).

Таня нашла старушку на кухне и выяснила, что вызывала-то она скорую сыну, а назвала по привычке свои данные.

– Я встать не могу, – хрипло сказал лежащий на диване. – Все плывет. Хотел на дачу ехать, проснулся вот…

– Мама! – громко сказал он. – Мама! Дай докторам на что сесть.

Старушка принесла две табуретки. Сомов и Таня присели.

– Ну, не можете встать, и не надо, – согласился старший врач. – Осмотрим лежа. Поднимите руки и ноги повыше.

Он откинул одеяло, и мужчина послушно поднял конечности.

– Держите, сколько сможете. Пока силы есть или пока я не скажу опустить.

Сомов наблюдал, как левые рука и нога медленно опускались, тогда как правые конечности мужчина держал уверенно.

– Чудесно, – сказал врач, а Таня уловила в голосе интонации доктора Ливси из мультика «Остров сокровищ», – теперь оскальте зубы. Замечательно, – добавил он, увидев кривую ухмылку, – теперь высуньте язык, как можно дальше. Прелестно, – оценил он красную загогулину языка, прижавшуюся к правой щеке.

Потом Сомов посмотрел в зрачки больного, попросил глазами следить за пальцем и поводил им вправо-влево.

– М-да, – резюмировал он осмотр. – Анечка, радость моя, померяй ему давление и пульс, а я пока наберу разные полезные лекарства.

Сомов любил использовать такие малоосмысленные сочетания вроде «полезных лекарств» или «страждущих больных». А иногда на вызове спрашивал: «Где вы прячете больной организм»?

– Виктор Васильевич, я – Таня, – поправила стажерка старшего врача.

– Хорошо, – согласился тот, – однако от этого ты не перестала быть «моей радостью».

Он набирал шприцы.

– Ну, что там?

– Сто шестьдесят на сто, пульс – шестьдесят шесть.

– Это многоватенько… Что ж вы так, батенька? Давление давно повышается?

– А я его мерил? – хрипло ответил мужчина. – Ребята, тошнит – не могу, сделайте что-нибудь.

– Танюш, ты сделаешь? Надо – в венку.

– Катетер будем ставить?

Таня решительно полезла в ящик за перчатками.

– Ну, если тебе хочется – поставь, – не стал спорить Сомов. – Ты умеешь?

Таня гордо кивнула. Однажды Ерофеев пожертвовал свои толстенные вены и заставил ее перепортить несколько катетеров, но научил «ставить вену», а главное, избавил от страха перед этой манипуляцией.

Катетер она поставила с первой попытки, не замечая текущего по лбу пота.

– Готово! Можно вводить.

– Вот, держи.

Сомов положил набранные шприцы на живот мужчины.

– Вводишь церукал… Не спеши, тут немного, потом мексидол, дальше эуфиллин, а «на закуску» – медленно-медленно – магнезию. А как закончишь его «жарить на медленном огне», вот еще и лазикс.

Сомов разогнулся и позвал громко:

– Мамаша-а-а!

Явилась старушка.

– Баночку литровую приготовьте, пожалуйста.

– Это для чего же? – осведомилась она.