На службе отъезжающему выдали открытый лист^[19]. Брют и здесь показал свой мелочный характер: сам его визировать не стал, а поручил сделать это вице-директору Васильеву. В далеком краю, где от оформления бумаги часто зависит отношение местных властей, на такие детали сразу обращают внимание. Алексей Николаевич махнул на дундука рукой. В Сибири надо надеяться только на самого себя. А в себе сыщик был уверен.

Неожиданно в квартире раздался телефонный звонок. Трубку сняла Ольга Дмитриевна, услышала голос и сказала через плечо:

– Какой-то Аванесян просит тебя.

Лыков тут же подошел:

– Сурен Оганесович? Здравствуйте.

– Доброго дня, Алексей Николаевич. Мой клиент просит вас о встрече.

Сыщик нахмурился:

– С какой целью? Не пошел бы он куда подальше… В последний раз мы с ним плохо расстались.

Аванесян был личным адвокатом главного столичного бандита, «Мориарти петербургского преступного мира», а по-русски «ивана иваныча». Первоначально его звали Илларион Рудайтис, в преступном мире он имел кличку Ларька Шишок. Начинающий разбойник тогда лишь подымался на Олимп и сперва наделал ошибок. Сыщики его выследили и спровадили на каторгу. Шишок оказался талантливым злодеем, быстро обучавшимся. В тюрьме он поменялся именами с мелким вором в последней стадии чахотки. В итоге лже-Ларьку схоронили в сопках Забайкалья, а из узилища сбежал как бы другой арестант. И через несколько лет, после кровавой борьбы за лидерство, у питерских фартовых появился вождь. Теперь его именовали Сергей Родионович Вырапаев, изменилась и кличка – Сорокоум. Он действительно был умен, а еще изобретателен и жесток. Воли тоже было не занимать. После длительного перерыва властная рука организовала и переустроила порядки в криминальном мире столицы.

Лыков долго выяснял личность «ивана иваныча», еще дольше к нему подбирался и совладать с гением злодейства не сумел. Тот держал наружность крупного капиталиста, чистого перед законом. Купец первой гильдии, владелец Шлиссельбургской ситценабивной фабрики! Также Сорокоум завел знакомства среди влиятельных людей. Он подкармливал партию октябристов и пользовался личным расположением самого Алексея Ивановича Гучкова. Тот пытался примирить сыщика и обер-бандита. Политик имел виды на обоих в подготавливаемом им государственном перевороте… Договориться стороны не захотели (по вине Лыкова), и на сыщика объявили охоту. Он выжил и отомстил. В последнюю встречу Алексей Николаевич ворвался к Шишку в дом, набил ему морду и реквизировал в свою пользу пейзаж Левитана^[20].

Гучков в очередной раз приструнил воюющие стороны. Лыков желал водить с политиком дружбу, находя для этого свои резоны. Он видел, что монархия на всех парах летит в пропасть, сама себя подстегивая. Окружение государя мельчало и деградировало. Сильные и умные раздражали Николая Второго, и он потихоньку от них избавился. Остались прихлебатели, идейные монархисты и хитрые карьеристы. А тут война… Дурные предчувствия не покидали сыщика. И он решил заручиться расположением тех, кто должен рано или поздно прийти на смену нынешним правителям. Поэтому, когда вождь октябристов попросил его не трогать вождя фартовых, нехотя согласился.

Перемирие длилось уже год и давало свои плоды. Ведь и полиции иногда нужно послать сигнал в непроницаемые недра, предостеречь от излишеств или отыскать слишком зарвавшегося негодяя. И Сорокоум в некоторых случаях шел сыщикам навстречу. Гучков предвидел это и укреплял хрупкий союз зла с законом. Переговоры, когда возникала необходимость, вели со стороны «ивана иваныча» – Аванесян, а со стороны Лыкова – Азвестопуло. Алексей Николаевич лично общался с адвокатом всего один раз. Их связывала общая тайна. Когда «Мориарти» приговорил статского советника, Сурен Оганесович предостерег Лыкова. И тем, возможно, спас ему жизнь. Поступок являлся смертельно опасным – люди, подобные Шишку, за такое убивают. Лыков был признателен армянину и негласно помогал ему решать дела в градоначальстве, Окружном суде и Тюремном комитете, сквозь пальцы смотря на шалости присяжного поверенного. И вот тот просит о встрече на высшем уровне.

Аванесян выслушал филиппику сыщика и переменил его настрой одной фразой:

– Вы ведь едете в Якутию?

– Да. Но откуда вам известно?..

– Пустяки, Алексей Николаевич. Сергей Родионович может вам очень помочь в командировке. Он располагает сведениями о банде с пулеметом, которую вам поручено ликвидировать. Важными сведениями! Без них вы там застрянете на год.

– В таком случае я согласен на встречу, – тут же решился сыщик. – Где и когда? В дом к нему я не поеду.

Присяжный поверенный хмыкнул в трубку:

– Он вас туда и не зовет. А то еще что-нибудь реквизируете в дополнение к Левитану. Он недавно купил хорошего Бакста…

– Сильно переживает за Левитана?

– Ну… сильно.

– А нечего было насылать на меня убийц! – гаркнул Лыков, но тут же сбавил тон: – Так где и когда?

– Прямо сейчас мой экипаж пришвартовался под вашими окнами. Я телефонирую из аптеки, что в соседнем доме. Поедем в «Донон», в отдельный кабинет.

– Одеваюсь и спускаюсь.

Алексей Николаевич вышел на подъезд. Там стояла роскошная тройка с красавцем-лихачом на облучке. Обтянутое синей кожей ландо с латунной отделкой, сбруя украшена серебром, на бляхе номер 222. Бляха была так начищена, что слепила глаза.

– Ваш почасовик? – поинтересовался Лыков у адвоката, пожимая ему руку.

– Да он при мне с утра до вечера, – ответил тот. – Зовут Абрамом. Денег съедает – страсть. Но иначе нельзя, служба беспокойная. Хотя думаю: не купить ли авто? И повесить на него номер: двести двадцать два. Надо идти в ногу со временем!

Когда экипаж тронулся, сыщик сказал Сурену Оганесовичу:

– Я вашему патрону руки не подам.

– Патрон это знает. Но разговор важный, он должен состояться к обоюдной пользе.

– Однако как вы узнали о моей командировке?

Адвокат сощурился:

– Обложили вас шпионами со всех сторон, они сообщают о каждом вашем шаге.

Статский советник некоторое время думал, потом вынес вердикт:

– Джунковский разболтал Гучкову, а тот – «ивану иванычу».

По молчанию спутника он понял, что его догадка верна.

В «Дононе», в коридоре с отдельными кабинетами, было прохладно и тихо. Сорокоум привстал, высокие стороны обменялись сдержанными кивками. Сели втроем за стол, на котором уже красовались бутылки с закусками. Алексей Николаевич отметил, что была припасена и английская горькая настойка, его любимая. Неужели и впрямь окружили шпионами?

Сурен Оганесович на правах посредника разлил по рюмкам напитки. Сыщику – его настойку, патрону – рябиновую, а себе плеснул коньяку.

– Ну, за успех переговоров.

Вырапаев-Рудайтис опрокинул рюмку, закусил холодной осетриной и с ходу взял быка за рога:

– Тебя посылают в Якутию, в Колымский округ. Разогнать банду, которая окопалась в горах и почему-то не уходит. И у них пулемет.

– Все верно, – подтвердил сыщик.

– Ты догадываешься, почему они торчат в распадке, не бегут в города?

– Ну… боятся, что их в городах поймают. Хотят, чтобы про них забыли. Намерены пересидеть.

– Для таких существуют притоны в более теплых местах. Вы с Азвестопуло разорили один под Иркутском, но люди устроили другие.

Лыков подпер руками подбородок и уставился на собеседника, ожидая разъяснений. И они не замедлили поступить. Бандит сказал:

– Беглые сидят там не сложа руки, ожидая, когда о них забудут. Они моют рыжье.

– В притоках Колымы? Чушь. Добывают в Забайкалье. На юге Якутии есть прииски, вокруг Бодайбо. Но на востоке откуда золоту взяться?

– Вовсе не чушь. Просто власти об этом еще не знают. А тот, кто знает, не торопится болтать.

– Золото в тех местах если и есть, то труднодоступное. Сезон короткий, и продать добычу большая проблема. Ни дорог, ни селений; снабжение невозможно. Как же им это удается?

Вырапаев вздохнул:

– У них имеется атаман. Очень серьезный человек, похлеще даже меня. Он все придумал и организовал.

– Как зовут молодца?

Бандит ответил, глядя собеседнику прямо в глаза:

– Александр Созонтович Кожухарь.

– Сашка Македонец?! – Сыщик чуть не вскочил со стула.

– Он самый.

Это была плохая новость. Александр Кожухарь, тридцати пяти лет, мещанин города Каменец-Подольска, был приговорен к пятнадцати годам каторги за разбои в Киеве и Одессе. Нападения сопровождались человеческими жертвами: суд доказал минимум одно убийство. Дело было накануне войны с Японией. Головорез уплыл на Сахалин, но кандалами погремел недолго. Японцы высадили десант, власти призвали арестантов защитить любимые казематы и раздали оружие. Ополчение из чиновников вперемежку с каторжанами провоевало недолго и быстро разбежалось. Кожухарь винтовку взял, а в бой за царя и отечество не пошел. В начавшейся неразберихе убийца перебрался на материк и стал нападать на транспорты, перевозящие деньги и ценности. При этом ловко использовал бомбы-македонки, поражавшие конвой и лошадей. Дознание выяснило, что он научился этому у сокамерника, македонского боевика – тот отбывал срок по обвинению в заказном убийстве судьи из Ейска. С тех пор негодяя прозвали Сашкой Македонцем.

Когда война закончилась, власти начали наводить в крае порядок. Кожухарь к тому времени сколотил банду из пятнадцати человек. Набирал с большим разбором, только отчаянных. Причем самые страшные гайменники^[21] подчинялись ему беспрекословно – такой был человек. Дисциплина в банде установилась навроде военной: за неподчинение атаману кончали на месте. Жуткий отряд совершил в Приморье множество разбойных нападений, убив столько людей, что полиция сбилась со счета. Поймать бандитов не удавалось. Они награбили так много, что могли покупать осведомителей даже в сыскных отделениях. И ловко избегали засад, а случайно попавшимся товарищам организовывали побеги.

Три года назад Сашка Македонец вступил в войну с другим фартовым атаманом, главарем кутаисской преступной организации в Сибири Нико Ононашвили. Под его рукой состояло множество боевиков, принадлежащих к одной народности. Служители закона облегченно вздохнули: ребята начали бойко резать друг друга. Каждую неделю лилась кровь. Македонец злоупотреблял бомбами, кавказцы предпочитали кинжалы. Но силы оказались неравны. Потеряв половину состава, банда Кожухаря исчезла. Просто взяла и испарилась, не оставив никаких следов. Нико праздновал победу и окончательно обнаглел. Лыков знал, что его ликвидацию теперь негласно готовят жандармы, поскольку полиция расписалась в бессилии. Вот-вот «короля Сибири» должны были прижать к ногтю. А Македонец и его люди исчезли из сводок. Теперь они отыскались в колымских горах. И прибавили к бомбам пулемет…

– Да, – проговорил Лыков задумчиво, – Кожухарь может организовать что угодно. Даже добычу изумрудов на Северном полюсе. Но там, по словам якутского губернатора, чуть не сто человек. А из его банды, после столкновения с Нико, уцелели только семь или восемь. Откуда взялись остальные?

– Глупость спрашиваешь, Лыков, – ответил «иван иваныч». – Сашка посидел в каторжной тюрьме, атаманил в Приморье, где фартовых хоть в бочки закатывай. Набрал новый кадр. Потом, ста человек там нет, а есть примерно семьдесят. Это вместе со старателями, а самих разбойников всего полтора десятка. Но они заправляют прииском.

– И как Сашка заманил новый кадр туда, где жить невозможно, особенно зимой?

– Золотом и заманил.

– Откуда ты все это знаешь?

– У них мой брат, ради него я тебя и терплю сейчас. Хочу брата спасти.

– У тебя есть брат? – сыщик недоверчиво отстранился. – Ни в одной картотеке про него нет. Или он не из уголовных?