Нашей богинюшки не было около минуты; потом она, вся такая внезапная, объявилась, держа за руку отца Александра. При виде нового действующего лица присутствовавшие на людоедском сборище особи в митрополичьих ризах стали белее финской бумаги и отступили на шаг назад, вжимаясь спинами в стены, ибо сам Творец Всего Сущего смотрел сейчас на них суровыми глазами своего аватара. С моей стороны говорить что-то было излишне, ибо с Патроном мы уже все решили, а лично перед отцом Александром я извинюсь потом, когда он окажется не «при исполнении».

– Какая восхитительная мерзость! – прогрохотал отец Александр голосом своего небесного Патрона, вздымая к сводчатому потолку массивный наперстный крест. – Ну ничего, мы ее сейчас всю разом. Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь!

При первых же словах святой молитвы от наперстного креста стало исходить бело-голубое сияние, и от него, шурша лапками и попискивая, заторопись прочь все те злые сущности, что окопались в местных людях или обрели себе жилище тут, в Царицыной палате, пропитанной эманациями ужаса, боли и безнадежного отчаяния. И тогда я взял и накрыл это место непроницаемым силовым колпаком, превратив его в некое подобие микроволновки для нечисти. Все, никто никуда не идет. Отчаянный писк сменился предсмертными хрипами и стонами, но они затихли еще до того, как прозвучало финальное «Аминь». И все. Чистота стерильная, как в операционной после дезинфекции и работы бактерицидной лампы, а все, что тут накопил демон за годы своего хозяйствования, оказалось выброшено во тьму внешнюю. При этом некоторые из присутствующих потеряли сознание, осев на пол бесформенными кулями, а некоторые вдруг начали озираться с растерянным видом, будто не понимая, где оказались.

– Спасибо Вам, Отче Небесный, за помощь, – сказал я, склонив голову. – У меня так и вправду не получилось бы.

– Ты, сын мой, тоже неплохо мне помог, – ответил чрезвычайно довольный Патрон, – вдвоем с тобой мы эту мерзость истребили под корень, а не просто разогнали по окрестностям. Впрочем, теперь, когда главное дело сделано, я вас снова оставляю. Желаю всего наилучшего.

Мгновение – и отче Александр снова всего лишь отче Александр, а о том, что здесь только что произошло, напоминают только запах озона, как после работы ультрафиолетовой бактерицидной лампы, бесчувственные тела некоторых участников шабаша, да те беспомощно озирающиеся персонажи, над которыми бесы еще не имели полной власти. Что-то это мне напоминает. А, вспомнил… В мире Подвалов после ликвидации херра Тойфеля точно так же вели себя высокопоставленные тевтоны и их приближенные, ум которых был оседлан этой нечистью. Тут явление того же порядка, только обсеменение получается децентрализованным, из-за чего уничтожение оседланного демоном царя-мизерабля оказалось только видимостью решения проблемы. Пришел бы я сюда сразу с отцом Александром, и не понадобилось бы рубить головы. Тело было бы здесь, живое и гадящее под себя, а вот то, что заменяло этому моральному уроду душу и разум, улетело бы во тьму внешнюю. Вот так – век живи, век учись.

Первым пришел в себя, то есть восстановил ориентацию в пространстве, как раз господин Мещеряков. Смущенно опустив взгляд, он произнес:

– Прошу прощения за неуместные пререкания вместо благодарности за спасение супруги и дочерей… Сказать честно, я сам не знаю, что на меня нашло, ведь если бы не вы, то с ними случилось бы непоправимое. Однако при этом я должен признаться, что совершенно ничего не понимаю, и прошу объяснить, кто вы такой и что вообще тут происходит… Я верный слуга престола, и не хочу оказаться замешанным во что-нибудь противозаконное.

– Не может быть противозаконным то, что свершается исключительно по Воле Божьей, – громыхающим голосом Небесного Отца произнес отец Александр. – Господин Серегин, который предложил тебе, неразумному, должность премьер-министра, служит Нам Специальным Исполнительным Агентом и тяжелым Бичом Божьим для всяческих негодяев. А еще он бог-полководец Священной Оборонительной Войны, защитник русских, сербов и болгар, с неограниченным правом судить, карать и миловать любого, кто причинит вред русскому народу и его государству, в каком бы мире оно не находилось. Но и это еще не все. Вот уже два месяца, как весь ваш мир отдан ему нами в личное ленное владение со всеми потрохами, поэтому вашего цара-мизерабля Ивана Седьмого, оседланного демоном, он казнил как полноправный царь царей этого мира. Он – острый меч в моей длинной руке, носитель суровой справедливости, защитник всех слабых, сирых и обиженных, строитель моего Царства на земле. Поэтому там, где вы, люди, забываете святые заповеди и заветы, потому что без них легче и проще жить, он будет вколачивать их вам в головы своей тяжелой рукой. К сожалению, при сохранении свободы воли по-другому поступать нельзя. К добрым должно быть доброе отношение, а к злым – злое.

Господин Мещеряков, видимо, не до конца стряхнувший с себя наваждение, хотел что-то возразить, но вдруг со стоном «Господи!» опустился на колени и застыл так, с выпученными глазами и приоткрытым ртом, из уголка которого побежала струйка слюны. Персонаж, которого берет на личную проработку Небесный Отец, со стороны выглядит весьма непрезентабельно. Если нелады с сосудами, то так недалеко и до беды – гражданин Кондрат со своим мешком уже наготове.

– Лилюшка, – сказал я, – подстрахуй, пожалуйста, этого Фому Неверующего по части здоровья, а то как бы от проработки самим Господом у него не приключился нечаянный инсульт.

– Да, папочка, сейчас, – сказала мелкая божественность, становясь за спиной страдальца и накладывая ему ладони на виски. – Дядюшкины проработки еще никому так просто не проходили, но я постараюсь.

Вскоре лицо у пациента как-то порозовело и расслабилось, рот закрылся, и из него перестала капать слюна, вследствие чего господин Мещеряков обрел облик чиновника, с напряженным вниманием выслушивающего слова наивысшего начальства. Даже мне, человеку без профильных медицинских талантов, стало понятно, что теперь никакого инсульта не будет, а гневная нотация за непослушание перешла в разъяснение раскладов, кто на ком стоял. И вот наконец господина Мещерякова, как говорится, отпустило.

– Господин Серегин, еще раз прошу у вас прощения за высказанное недоверие, – сказал он, поднимаясь на ноги, – но теперь все это в прошлом. Распоряжайтесь, я готов выполнить любое ваше приказание.

Этот переход от пренебрежительной фронды закоренелого интеллигента в отношении непонятного ему незнакомца к показательной чиновничьей вышколенности перед вышестоящим для кого-то мог бы показаться удивительным и даже подозрительным, но я Истинным Взглядом видел этого человека насквозь. Никакой фиги в кармане, и уж тем более камня за пазухой, там нет. Получив ориентировку с самого верха, господин Мещеряков готов встроиться во властную вертикаль, тем более что и место ему обещано почти на самом верху пищевой пирамиды. Однако стоит его немного разочаровать…

– Нет, Семен Ярославич, – сказал я, – вашим непосредственным начальником и сюзереном будет правящая императрица Мария Федоровна Романова, урожденная Мария София Фредерика Дагмар, принцесса Глюксбургская, жена и мать русских государей из иного мира. Прошу, как говорится, любить и жаловать. И не смотрите на то, что эта моя протеже кажется вам такой молодой девушкой. Когда мы впервые встретились, ей было уже за семьдесят, и полвека своей жизни она отдала России…

– Женщина-императрица? – с сомнением переспросил мой собеседник. – А не слишком ли это смело по нынешним временам?

– Отнюдь, – ответил я. – Ум у вашей новой императрицы острый и проницательный, как хирургический скальпель, а силы воли хватит на трех взрослых мужчин. Так что я думаю, что вы сработаетесь – так же, как Потемкин с Екатериной Великой.

– Вот так, как Потемкин с Екатериной, не надо, – чуть заметно улыбнулся господин Мещеряков, – у меня жена есть. Во всем прочем мне рекомендовано доверяться вашим решениям безоглядно, ибо вы никогда не предлагаете дурного и редко ошибаетесь, а если такое все же случится, то немедленно все исправляете к еще более лучшему результату. И Её Императорское Величество я тоже прошу простить меня за первоначально высказанное недоверие. Когда Сергей Сергеевич подтвердил свое решение, я тут же аннулировал все свои сомнения.

– Вы прощены, Семен Ярославич, – произнесла правящая императрица Мария Первая, протягивая своему первому министру руку для поцелуя. – А теперь будьте добры, представьте нам свою супругу и дочерей, чтобы мы с Сергеем Сергеевичем знали, кого спасли от того, что во сто раз страшнее смерти.

– Э, Ваше Императорское Величество, – растерянно произнес господин Мещеряков, – мою супругу зовут Анна Петровна, в девичестве Звягина, а дочери – это Дарья и Наталья… Но, скажите, что же такое может быть страшнее смерти?

– Страшнее смерти тела может быть необратимое уничтожение человеческой души, – ответил я. – Иногда это происходит прижизненно, когда человек сам сознательно скармливает свою душу подселившемуся демону или сильному бесу. Ваш бывший царь Иван Седьмой как раз из таких – даже не продавших, а просто отдавших душу дьяволу. Но, поглотив одну душу, демон на этом не останавливается, потому что ему требуется регулярное питание. Настоящим смыслом таких вот людоедских оргий было единовременное пожирание душ убиваемых и истязаемых жертв, а также постепенное, и потому незаметное, высасывание душ постоянных подельников и случайных посетителей сатанинских вечеринок. Нарушая во время шабаша все запреты христианской религии, эти люди сами открывают себя перед демоном, позволяя ему пользоваться собой, как тому будет угодно. Со временем душа в человеке исчезает, и ее место занимает подселенный демоном бес, что и произошло с вон теми персонажами, что необратимо потеряли сознание, когда сам Господь устами отца Александра прочел святую молитву. Бесы в них были уничтожены Святым Духом, а больше внутри никого не оказалось…

И тут раздался такой звук, будто рухнул шкаф. Это упал в обморок один из двух митрополитов, что оставались на ногах после того, как Небесный Отец вытравил тут всю нечисть (то есть могли считаться небезнадежными). Хорошее, видно, у человека воображение, раз мой рассказ «без особых подробностей» сходу отправил его в нокаут.

– Митрополит Тверской Агапий – отчаянной храбрости человек, – прокомментировал это событие господин Мещеряков. – И в проповедях с амвона, и в глаза постоянно называл нашего бывшего самодержца Ивана Седьмого чертушкой, людоедом африканским и антихристом.

– Лилия, – сказал я, – будь добра, приведи, пожалуйста, святого отца в чувство. Надо поговорить.

Минут пять спустя митрополит Агапий, охая и ахая, поднялся с полу, опираясь с одной стороны на мою руку, а с другой стороны на руку Кобры. Можно было поднять его на ноги силой магии, но я посчитал это излишним. Сделать все естеством в данном случае представлялось правильнее.

– Благодарю вас, господа, – сказал митрополит Тверской, приводя в порядок свои одеяния. – Прошу прощения за доставленное беспокойство, но больно уж страшные вещи вы говорили. Подумать только – необратимое уничтожение души!