– Иди отсюда. – Развернувшись, он сорвал перчатку и махнул ею в сторону болельщиков, устремившихся к зданию клуба. Поднять на нее глаза не получалось, что было просто смешно, ведь он даже не знал ее лично. И никогда не узнает. Они частенько общались на поле, но все их разговоры были связаны с гольфом. Короткие, быстрые фразы… но не пустые. Куда более осмысленные, чем с другими фанатами. Нельзя было думать об этом. Все было кончено. – Иди. Я сдаюсь. – Только тогда он нашел силы склониться над канатом и встретиться взглядом с ее расширившимися зелеными глазами. – Все кончено, Белль. Иди домой.

– Нет.

Невесело усмехнувшись, он швырнул перчатку на фейрвей. Умел бы он так метко бить!

– Значит, будешь поддерживать призрака, потому что я пошел.

Она медленно опустила плакат.

Сердце заныло, но он не позволил себе дрогнуть.

– Ты проиграл битву, но не войну, Уэллс Уитакер.

– Слушай, я сдаюсь. Выбываю из турнира. Незачем больше сюда приходить, Джозефина.

Она просияла – и, господи боже, из симпатичной стала откровенно потрясающей. Но это мало что значило, ведь сегодня они расставались навсегда.

– Ты назвал меня по имени. Впервые!

Он прекрасно знал это. Специально не называл никак, кроме ею же выбранного прозвища, чтобы не пересекать черту. Между ними ничего не было. Они просто спортсмен и его фанатка, и с этим нужно было заканчивать. Раз и навсегда. Разорвать последнюю ниточку, удерживающую его в гольфе, и доживать свою несчастную жизнь. И все это – в двадцать девять.

Пошел этот спорт к черту.

И она тоже – за то, что не позволяла ему сдаться.

Просто смешно, учитывая, что за все пять лет соревнований Уэллс впервые обратился к ней по имени.

– А как же конкурс? – спросила она, складывая плакат и прижимая его к груди. – «Обед и тренировка с Уэллсом Уитакером». Я выиграла.

Он махнул рукой в сторону деревьев.

– Уж если кому и проводить тренировку, то явно не мне.

Она посмотрела на фейрвей долгим взглядом. Затем сказала:

– Я сама тренер. Давай я проведу.

Уэллс ошарашенно посмотрел на нее.

– Чего?

– Говорю, давай я проведу. – Она поморщилась: видимо, только сейчас осознала, насколько самонадеянно это прозвучало. – Моя семья держит магазинчик товаров для гольфа неподалеку отсюда, так что я прекрасно в нем разбираюсь. У меня даже первые детские ботиночки были с шипами. – Она сняла кепку… и ее глаза стали еще больше. От них сложно было оторваться. Он не знал почему, но ему совсем не хотелось подводить эту верную девушку. – Ты разлюбил гольф. Давай я помогу тебе полюбить его снова. Я это имела в виду, когда предлагала провести тренировку…

– Джозефина, послушай. Не хочу я его любить. Я продал этой игре душу, а взамен не получил ничего.

Она ахнула.

– А как же три титула?

– Ты не понимаешь. Титулы мало что значат, когда не можешь их отвоевать. – Он закрыл глаза, чтобы прочувствовать эти слова всем сердцем. Впервые он произнес их вслух. – Если ты правда хочешь помочь, то просто уйди. Найди себе другого гольфиста и домогайся его, ладно?

Его единственная поклонница явно старалась сохранять невозмутимость, но было видно, что он задел ее. «Правильно. Нужно с этим покончить». Даже если при мысли о том, что она болеет за кого-то другого, хотелось всадить себе клюшку в живот.

Пришлось прикусить язык, чтобы не извиниться.

– Просто у тебя плохой день. Отдохни, а завтра вернешься. – Она рассмеялась так, будто никак не могла поверить. – Нельзя же так просто бросить гольф.

Он хохотнул, развернулся и пошел к своей сумке. Кедди уже куда-то пропал.

– Это гольф меня бросил. Иди домой, Белль.

Между клюшками торчала записка. Нахмурившись, он выдернул ее двумя пальцами и обнаружил заявление об увольнении от своего кедди. Если, конечно, можно было назвать заявлением записку на салфетке. Но вместо злости Уэллс ощутил лишь облегчение.

Самое время.

Не придется увольнять придурка самому.

– Уэллс, погоди.

Напрягшись, он обернулся к Джозефине: пригнувшись, та проскользнула под канатом и теперь бежала к нему, а рыжевато-каштановый хвост покачивался у нее за спиной. По правилам так делать было нельзя, но никого это больше не волновало. Потому что никого не было. Даже если он бросит клуб – кто заметит? Только она.

– Люди все еще верят в тебя, – сказала она.

– Правда? И где они? – Он забросил сумку на плечо. – Потому что я вижу только тебя.

В ее взгляде снова мелькнула обида, и он подавил порыв кинуть сумку и все ей рассказать. Что наставник бросил его после первого же неудачного сезона и он осознал, что все это время тот просто пускал пыль в глаза. Что с двенадцати лет он добивался всего в одиночку. Что всех волновало лишь то, насколько хорошо он бьет по белому мячику, – и, боже, как его это злило. Он ненавидел гольф и все, что с ним связано.

– И я не уйду, пока все не вернутся, – сказала она.

Раздражение пронзило его раскаленной иглой. Он просто хотел уйти с миром, и мешала только она.

Хотелось отложить сумку и снова взяться за клюшку, чтобы попробовать еще раз – ради нее, девушки, которая почему-то продолжала верить в него. Уэллс подавил это желание; вместо этого он выхватил из ее рук плакат и разорвал его надвое, мысленно ругая себя. Бросив обрывки на траву, он усилием воли посмотрел ей в глаза, потому что нельзя было одновременно быть ублюдком и трусом.

– Еще раз: ты мне тут не нужна.

И вот теперь он добился своего.

В ее глазах он больше не был героем.

И это ощущение было в миллион раз хуже, чем когда мяч улетел в деревья.

– Прости, что так вышло с обедом, – выдавил он с трудом, проходя мимо. – Прости за все.

– А как же зеленый пиджак?

Уэллс остановился, но не повернулся к ней. Не хотел, чтобы кто-то – особенно она – увидел, как задели его эти два слова: «зеленый пиджак». Ежегодный турнир в Джорджии считался главным событием в мире гольфа. Выиграл «Мастерс»? Все, ты легенда. Победитель традиционно получал в подарок зеленый пиджак, которым мог хвастаться весь следующий год. Все мечтали о нем.

– Что?

– Ты как-то сказал, что не завершишь карьеру, пока не завоюешь зеленый пиджак в Огасте. Но у тебя его нет.

Ее слова пронзили ледяным уколом.

– Спасибо, Джозефина, я в курсе.

– Цели так легко не бросают, – непреклонно заявила она. – Нельзя просто взять и расхотеть то, к чему упорно стремился.

– Можно. Я вот расхотел.

– А я думаю, что ты врешь, Уэллс Уитакер.

– Думай, что хочешь. Все равно не вернусь.

С этими словами он в последний раз ушел с поля – и да: никто не заметил.

Никто, кроме Джозефины. Последнего человека на этой планете, которому не было на него наплевать. Скорее всего, он никогда больше не увидит ее. Никогда не услышит, как она защищает его перед другими фанатами, никогда не увидит плаката, обнадеживающе маячащего среди бейсболок, и необычного цвета волос, выделяющихся на зеленом фоне.

Признать это оказалось неожиданно сложно, и все же он не остановился. А на полпути к парковке бросил сумку для гольфа, не волнуясь о судьбе клюшек, выпавших из нее. Сбросил балласт, чтобы стало чуть легче.

А чувство свободы – оно рано или поздно придет. Придет ведь?

Конечно. В любой момент.

Но когда он оглянулся на поле и увидел, что Джозефина все еще стоит там, отвернувшись от него, переставлять ноги стало тяжко. И все же он заставил себя сесть за руль «Феррари» – и, выехав с парковки, продемонстрировал увитому плющом зданию клуба средний палец.

Уэллс Уитакер покончил с гольфом и со всем, что с ним связано.

Включая зеленоглазых оптимисток, из-за которых он снова начинал мечтать о победе.

Глава 3

Спустя три недели после выхода из турнира Уэллс приоткрыл опухший глаз. Он не знал, какой сегодня день и месяц: может, июнь, а может, и декабрь. Да хоть прошлый год. Он ходил оторванным от реальности с того момента, как вышел с поля в Палм-Бич-Гарденс и вернулся в родной Майами. Он пил. Господи, он столько пил, что все органы, казалось, облепила густая смола.

Головная боль с рвением злобной мачехи вколачивала в мозг гвозди, и все же почему-то Уэллсу хотелось срочно вскочить с постели. Неясное воспоминание щекотало основание шеи костлявым пальцем. У него было какое-то дело. Только какое? Точно не игра, не тренировка и не пресс-конференция. Кроме алкоголя, в его жизни ничего не осталось.

Ураган «Джейк».

– Твою мать!

Его рука метнулась к пульту, и он резко сел, путаясь в одеяле. Ночью разбушевался ураган. В своей многоэтажке он практически не заметил его последствий, разве что сильный ветер и ливень. Последнее, что он помнил, – новость о том, что ураган дошел до Палм-Бич, и, черт возьми, он сразу подумал о ней. О Джозефине. Она ведь жила там? «Моя семья держит магазинчик товаров для гольфа неподалеку отсюда». Точно, так она говорила. Значит, жила если не в Палм-Бич, то как минимум близко. Достаточно близко, чтобы попасть под удар.

А он, видимо, был в стельку пьян, потому что вчера ни с того ни с сего вдруг решил, что она до сих пор может стоять на поле для гольфа и смотреть ему вслед. Абсурдная мысль, и все же тревога не отпускала.

Он не был ничем ей обязан.

Никто не заставлял ее становиться его главной фанаткой.

Главной – и единственной.

Наверняка она уже нашла себе другого кумира.

Вот и отлично.

В животе заурчало, но Уэллс включил семидесятидюймовую плазму, висящую перед кроватью, и переключился на новости. При виде разрушений сердце ушло в пятки. Ураган обрушился на побережье ливнем и ветром, доходящим до двухсот сорока километров в час. Перевернутые машины, затопленные улицы, массовые отключения электричества… Обшивка, напрочь сорванная с домов.

А вдруг она пострадала?

Уэллс выключил звук и привалился спиной к изголовью кровати, беспокойно постукивая пальцем по пульту. Это не его проблема. Для таких ситуаций существуют службы спасения. Не говоря уже о том, что в таком состоянии помощник из него никакой.

Он бы и сам не отказался от помощи.

Осторожно повернув больную голову, он окинул комнату взглядом. Брошенная одежда, бутылки, стаканы, тарелки с объедками. Он забил на все, включая диету, спорт, бритье, душ и минимальную продуктивность. Несколько ночей назад он заставил себя выйти на улицу, но это решение привело к очередной драке в баре с каким-то клоуном, который проиграл ставку из-за плохого выступления Уэллса. Поэтому правый глаз до сих пор болел, опухший. То, что зачинщик драки выглядел хуже, едва ли его утешало.

Получать в лицо было чертовски больно, но сама драка принесла облегчение. Он с самого детства частенько дрался, а в школе проводил в кабинете директора больше времени, чем она сама. Он рос озлобленным подростком. Обиженным на родителей за то, что те его бросили, вспыльчивым и буйным.

А потом его обнаружил Бак Ли.

В то лето Уэллсу исполнилось шестнадцать, и он устроился работать на местное поле для гольфа – в основном чтобы втихомолку поиздеваться над богатыми ребятами и попутно подзаработать. Где бы он сейчас был, не попадись ему под руку клюшка и не заметь Бак Ли тот трехсотметровый удар?

Уж точно не в квартире за пять миллионов.

Где он сидит и переживает о едва знакомой девушке.

«Белль Уэллса».

Сдавшись под напором ответственности, он с недовольным ворчанием потянулся к телефону. Его менеджер давно уволился и больше с ним не общался, но ради информации можно было и приструнить гордость. Или он так и будет гадать, не пострадала ли она из-за него…

Из-за него?

– Так, хватит. Она мне не девушка. Просто фанатка.

Большие зеленые глаза, полные оптимизма…

«Я не уйду, пока все не вернутся».