Кайла провела пальцами по снимку. Выживших в крушении не нашлось. Спасатели отыскали дирижабль лишь спустя несколько недель, когда над мертвыми телами успел поработать мороз, снежные тролли и волки. Кого-то удалось опознать. Большинство хоронили по кускам в закрытых гробах.

В память впечатались кричащие газетные заголовки того времени, хотя она сумела прочитать их лишь спустя полгода: «Кто приложил руку к гибели семьи Абель?», «Трагедия в воздухе», «Счастливая случайность: одна из близнецов «Воронов» осталась дома». Газетчики строили теории, делились предположениями, приходили в отель и выражали сочувствие. Сочувствие, за которым скрывалось желание вызнать что-то новое или выжать слезу у ныне единственной хозяйки «Вороньего гнезда».

В том, что при крушении дирижабля погибла настоящая Кайла, Минта так и не призналась. Сначала слишком винила себя и боялась, что, если люди узнают правду, окончательно от нее отвернутся. Затем, когда встретилась с сестрой, Кайла взяла с нее обещание молчать. Пусть сестра жила под чужим именем, но с любимым человеком, сумев принять утрату семьи и обрести новую.

Впервые они встретились спустя год после крушения, когда Кайла достаточно окрепла, чтобы ходить самой. Тогда ею двигала обида: почему именно с ней должна была приключиться беда? Она хотела накричать на сестру, обвинить ее, но застала Минту, плачущую навзрыд.

Минта была испугана и подавлена: она ждала ребенка от Луиса, человека, которого любила всем сердцем. И новость была хорошей, просто замечательной, но все произошло слишком быстро: их скоропалительный брак, ее беременность… Минта еще не отошла от похорон, а должна была стать опорой новой семье. Как она могла справиться с этим? Ее жизнь тоже была разрушена: беззаботная юность сгорела вместе с семьей, а от желающих «бескорыстно» помочь сиротке приходилось отбиваться. Но родители учили сестер быть сильными, и Минта встала на ноги, сломанная, но не сломленная. Все это время Луис был рядом и поддерживал ее, стал островком безопасности, где она могла укрыться от суровой правды жизни.

Возвращение сестры из мертвых стало для нее настоящим чудом, и Кайла поверила: Минта действительно ее ждала. Не было ни дня, когда сестра не корила себя в случившемся. А теперь тяжесть вины стала чуточку меньше. Но убедить Кайлу вернуться в семью не получилось – слишком сложно было объяснить, как она выжила в горах и кто ей помог. Год – долгий срок. Кайле даже пришлось пригрозить сестре клятвой о неразглашении, чтобы не подставить Урха!

Но видеться сестры продолжали – раз в полгода в отдаленных местах, где их не могли застать случайные постояльцы или прислуга. Минта никогда не жаловалась на жизнь, и Кайла была уверена: у нее все хорошо.

Снимок в руках задрожал. Минта смотрела на нее с привычным спокойствием. Она всегда была такой: сдержанной, доброй, мягкой. Лепи что хочешь, гни под себя. Почти как металл в руках Кайлы.

И кто посмел на нее напасть?..

* * *

…Рыжие волосы и кровь на снегу. Почти неузнаваемые черты лица: это сделал снег, зверь или человек? Много крови: липкой, со вкусом металла. Кажется, весь морозный воздух пропах ею, и они пропахли. Сломанные ноги, настолько заледеневшие, что Минта не чувствует боли. Она силится переступать ими – и не может. Кайла почти тащит ее на себе, молясь, чтобы успеть. До пещер чуть больше часа. Сама бы она добралась туда гораздо быстрее, но не с такой ношей.

А в пещерах живет старый Урх. Он вытянет. Он и не таких вытягивал! Даже ее спас, с перебитым позвоночником и ожогами по всему телу. Только бы дотащить.

И будто появляются новые силы.

– Терпи, пожалуйста, терпи.

А кровь стекает по подбородку, и серый мех ее шубки становится бордовым…

* * *

…Капля крови упала на стекло, и Кайла охнула, прижав палец к носу. Еще несколько капель шлепнулись на руку и остались на столе. Черт! Давненько с ней такого не случалось. Это ведь не магическое истощение, магии в избытке. Просто переволновалась.

Она прислонилась к столешнице, закрыла глаза. Как там учил Урх: наклоняйся вперед, а не назад. И нос зажми. Кайла зажала. Вместе с тем попыталась сдержать расплывающиеся в улыбке губы, такой разобрал смех: вот выйдет в коридор умыться, вся в кровище, а там впечатлительная Ланти! То-то крику будет. Хотя тогда уж лучше дядюшка. Рюдигера она попугала бы с удовольствием.

Кайла не сдержалась, хихикнула – и сама испугалась звука. Нет, все-таки переволновалась, так и до истерики недалеко. Не каждый день возвращаешься из мертвых. Особенно туда, где кто-то жаждет твоей смерти.

Кайла настежь открыла окно, вдыхая вечернюю прохладу. Свежий воздух пришелся кстати. Она соскучилась по этому виду: по темному лесу, речному переливу – будто луна окунулась в воду и разбилась на рябь, по белоснежным вершинам и заросшим травами склонам. Совсем рядом, в какой-то сотне-другой ярдов от отеля, ползли заросли вербейника, словно в насмешку напоминая о своем кроветворном свойстве.

Кайла протянула руку – и тьма, обрастая крыльями, бросила ей на ладонь желтый цветок.

– И как это называется, Кроу? – строго спросила она, сжимая сорванный вербейник. Ворон, окончательно принявший форму, опустился на подоконник, поглядывая на хозяйку желтым глазом. – Я же просила тебя оставаться дома! Там ты нужнее.

Кроу издал рокочущий звук и расправил крылья, всем видом показывая, что не согласен.

– Кровь? Это так, от волнения. – Кайла шмыгнула носом и протянула руку, чтобы провести по иссиня-черным перьям. Отдернула. Ворон был не в настроении, мог и клюнуть.

– Да не сожрут они меня, подавятся! – не согласилась с ним хозяйка отеля, оставив попытку погладить птицу.

Сбросив ботинки, Кайла забралась с ногами на подоконник. Минта наверняка бы разворчалась – она терпеть не могла, когда сестра так сидела. Неприлично, опасно. Вот уж матушка в молодости – та тоже ворчала по поводу и без! А Кайле и раньше было плевать на приличия, теперь и подавно.

Кроу каркнул и перелетел с окна ей на плечо. Тяжелый! Клюв уткнулся в шею, осторожно, чтобы не оцарапать и не навредить.

– Вру я все. Я рада, что ты здесь. – Кайла склонила голову, ощущая под щекой теплые перья. – Это… сложно. Сложнее, чем я думала. Как думаешь, справлюсь?

Ворон согласно прокряхтел.

– Конечно, справлюсь, куда я денусь, – пробормотала Кайла и все-таки запустила пальцы в мягкие перья. – Не сожри никого, пока я здесь. Из гостей, имею в виду. Мышек там отлавливай или крыс. Хватит ведь на первое время?

Кроу нахохлился, но Кайла знала: он ее услышал.

Глава 2

Номер оказался комфортнее, чем ожидал Рейн: прихожая со шкафом для верхней одежды и зеркалом в полный рост, гостиная с чайным столиком и спальня с видом на горы. Была и отдельная ванная комната: белоснежные хрустящие полотенца выглядели так, словно их ни разу не использовали, а из медных кранов текла холодная и горячая вода.

Горничная заскочила сразу после его заселения. Занесла бутылку красного вина и поднос то ли с поздним обедом, то ли с ранним ужином – извинение от отеля за задержку. Горячая мясная похлебка, ломоть домашнего хлеба, рагу на пару: Рейн не стал отказывать себе в ужине, тем более что не собирался сегодня никуда спускаться. Все было свежее и вкусное, а может, он просто проголодался в дороге.

Интересно, если попросить приносить в номер еду и книги, удастся ли не выходить до конца отпуска? Бумага и чернила здесь уже есть. Найдется, чем себя развлечь!

Рейн немного помечтал о спокойствии, но с сожалением отринул привлекательную возможность. Вистон потом всю жизнь будет ему припоминать, как бессовестно он растратил подарок от начальства. Сколько там в управлении отвалили за эту поездку? Кажется, порядка полусотни кровентов, его месячное жалованье. Пусть Рейн ни разу не брал отпуск за последние два года, он не требовал взамен особого к себе отношения. Начальник запросто мог сэкономить, зарезервировав пансионат неподалеку от столицы, но вместо этого вызвал его к себе и долго втолковывал, что со своими страхами надо бороться.

* * *

– Пойми, тебе надо себя преодолеть. Когда ты в последний раз куда-нибудь выезжал? – Вистон смотрел на него исподлобья, обложившись стопками нераскрытых дел, просьб и жалоб.

– Давно.

Рейн и в солнечном кабинете чувствовал себя неуютно, что уж говорить о путешествиях. Он даже на работу предпочитал приходить ранним утром и уходить затемно – меньше вероятности встретить кого-то на улице. А поездка? Там ведь не спрячешься! Новый человек в чужом городе на виду и на слуху, особенно когда есть о чем посудачить. Его устрашающий вид – отличный повод для сплетен.

– Вот и съездишь, отдохнешь. – Комиссар положил перед ним билеты, встал и отошел к окну. Закурил, неспешно наслаждаясь дымом, хоть сигареты были из дешевых. – Я бы и сам съездил. Бывал там однажды. Чистый воздух, лес, неспешные прогулки. Тихо. В город, опять-таки, можно выбраться, если наскучит. Но тебе не наскучит?

– Не хочу.

– Вот только не начинай! – взвился Вистон. Секретарь в соседнем кабинете наверняка навострил уши. Комиссар опомнился и заговорил тише: – Билеты куплены, гостиница заказана. Обратно деньги не возвращают. Что тебе, жалко съездить? А мне для отчетности нужно, чтобы не урезали финансирование: мой предшественник слишком любил отправлять по курортам своих родственников, вот начальство и свирепствует. Сказали, если не поедут самые заслуженные и недооцененные работники, в следующем году не поедет никто. Да не смотри ты на меня так, словно на своем разделочном столе представляешь! Знаешь же, я непробиваемый.

* * *

Рейн знал и спорил больше для проформы. Вистон место начальника управления заслужил по чести и не слишком обрадовался: ему пришлось столкнуться и с бюрократией, и с взяточничеством, и черт знает с чем еще! Рука руку моет. Комиссар не прочь был эти самые руки заковать в наручники и отправить на рудники… Но сразу не получалось. Приходилось юлить, выкручиваться и, сохраняя шаткое равновесие, добиваться поставленной цели.

Ставить палки в колеса тому, кто и так старается ради управления изо всех сил? Доктор не был настолько черствым, а Вистону и без того приходилось несладко. Неудобный, негибкий, как приговаривали просители-аристократы, когда их сынки попадали в передрягу, с ним сложно было договориться. С прошлым комиссаром Форцем приходилось куда легче… Но ведь за это его с места и сняли!

На поездку Рейн согласился, хотя и предпочел бы провести отпуск в собственной квартире. Там привычнее. И пусть ворчат, что у него не прибрано, зато все под рукой: и ключ – подтянуть болт на протезе, и обеззараживающий раствор, если этот самый протез натрет кожу. Вот как сегодня.

Он наскоро принял душ. Производитель протезов гарантировал влагоустойчивость – дочь мастера, потерявшая ногу по молодости и глупости, сама ходила с подобным. Первое время Рейн остерегался воды, предпочитая обтирания, но со временем убедился – мастер не соврал. Но проверять возможность подводного плаванья не рискнул: тут у любого нормального человека сердце остановится, если из воды вылезет железный монстр.

Доктор поморщился и, достав из саквояжа очки, присел на кровать. Не то чтобы он плохо видел, но детали в очках рассматривать проще, а протезы – не та вещь, с которой можно шутить. Ниже колена обе ноги были механическими, и под металлическими заклепками, которыми фиксировался протез, образовались мелкие ссадины. Рейн больше полугода привыкал к протезам, подбирал, подстраивал под себя, но до сих пор иной раз натирало до крови в местах, где металл переходил в живое тело. Левая нога вроде ничего, не ныла. А вот правая сегодня что-то пошаливала.

В саквояже лежал флакон с обеззараживающим раствором. Сначала растереть, чтобы восстановилось кровообращение, затем продезинфицировать ссадины. Специальное лекарство, входящее в состав раствора, остужало воспаленную кожу. Рейн вытянул механическую ногу и выдохнул сквозь зубы, когда ссадины перестали гореть. После этого позволил магии залечить ранки.