Неосязаемость – вот постоянное свойство дао. Причинные связи – вот путеводная нить, за которую должен держаться правитель.

Все подданные в равной мере обязаны оказывать уважение государю, а государь должен использовать каждого по его способностям.

Если ты беспристрастен, все сказанное тобою сочтут правильным; если ты пристрастен, все сказанное тобою сочтут пустыми словами.

Если пустые речи не слушают, не бывает безнравственных поступков. Если добродетельные отделяются от непутевых, оформляются белое и черное.

Все это происходит лишь в том случае, если ты знаешь, кого и где хочешь использовать.

Завершится ли то или иное дело успехом? Все зависит от того, соответствует ли оно великому дао.

Дао мутнее мутного, темнее темного, но оно озаряет своим сиянием всю Поднебесную и во всех своих проявлениях не имеет названия.

Дух рождает человека, тело дает ему опору. От чрезмерного напряжения дух истощается, от чрезмерных трудов тело дряхлеет. Когда дух покидает тело, наступает смерть. Мертвые не воскресают, ушедшее не возвращается. Все это понимает и ценит мудрый человек.

С этой точки зрения дух – это основа жизни, тело – вместилище жизни. Какое же есть основание, еще не утвердив свой дух, заявлять: «У меня есть все данные, чтобы управлять Поднебесной»?

* * *

Придворный историк Сыма Тань ведал лишь делами астрологическими и не пользовался властью над народом.

У Сыма Таня был сын – Сыма Цянь.

Сыма Цянь родился в Лунмыне^[25]. Он пахал землю и пас скот на солнечных склонах гор к северу от реки Хуанхэ.

В возрасте десяти лет Сыма Цянь уже знал наизусть древние тексты. А когда ему исполнилось двадцать лет, он отправился путешествовать на юг в Цзянхуай^[26]. Он побывал в горах Хуэйцзи, осмотрел пещеру легендарного императора Юя^[27], посетил Цзюишань^[28], плавал по рекам Юань и Сян.

Затем он отправился на север, побывал за реками Вэньхэ и Сышуй, продолжал свои исследования в столицах княжеств Ци^[29] и Лу^[30], осматривал реликвии, оставшиеся после смерти Кун-цзы^[31], и участвовал в сельских церемониях стрельбы из лука на горе Исянь, близ Цзоу. Затем он попал в затруднительное положение в Пи, Се и Пынчэне и вынужден был возвращаться домой через земли Лян^[32] и Чу^[33].

Потом Сыма Цянь служил на должности лан-чжуна^[34]. Получив повеление государя, он отправился в поход на запад – в земли Ба и Шу, а оттуда дальше на юг. Он водворил порядок в Цюн, Цзе и Куньмине и, возвратившись в столицу, донес о выполнении повеления^[35].

В тот год Сын Неба впервые воздвиг алтарь предкам ханьского дома. Придворный историк Сыма Тань в это время находился в Чжоунане^[36] и вследствие болезни не мог принять участия в церемонии. От огорчения состояние его ухудшилось, и он лежал при смерти.

Сыма Цянь, вернувшийся в это время из похода после выполнения приказа государя, застал отца в местности между реками Хуанхэ и Лошуй.

Держа сына за руку, Сыма Тань со слезами говорил ему:

– Наши предки были астрологами при дворе чжоуских царей. Они и раньше были известны своими заслугами перед династиями Юй и Ся, из поколения в поколение ведали делами Неба. В последующие века их потомки захирели, и родословная нить едва не оборвалась на мне. Если ты станешь придворным историком, продолжи дело своих предков! Ныне Сын Неба, восприняв тысячелетние традиции, принес жертву Небу на горе Тайшань, а я не смог последовать за ним! О судьба, судьба! После моей смерти ты, конечно, займешь мое место и будешь придворным историком. Но не забывай о том, о чем я хотел написать свой труд. Ведь сыновнее послушание начинается со служения родителям, продолжается в служении государю и заканчивается тем, что человек утверждает самого себя. Главное в сыновнем благочестии: оставить свое имя в веках и этим прославить родителей. В Поднебесной восхваляют Чжоу-гуна^[37], говорят, что он сумел воспеть добродетели Вэнь-вана и У-вана^[38], что он сумел распространить обычаи Чжоу-гуна и Шао-гуна^[39], понять думы и стремления Тай-вана и Ван Цзи^[40] и заменил Гун Лю^[41], который прославил своего предка Хоу Цзи^[42]. После Ю-вана и Ли-вана^[43] добродетельный путь управления нарушился, этикет и музыка захирели. Кун-цзы восстановил древние обычаи, по достоинству оценил «Шицзин»^[44] и «Шуцзин» и, наконец, создал «Чуньцю»^[45]. Все ученые и доныне подражают ему. Прошло более четырехсот лет с тех пор, как поймали цилиня^[46]. Все это время было наполнено войнами между владетельными князьями, исторические записи оборвались. Ныне династия Хань процветает, вся страна едина. Но я, будучи придворным историком, ничего не писал о мудрых правителях, о преданных государю слугах, не говорил о служилых людях, погибших в борьбе за справедливость. Мне от этого страшно! Запомни это, сын мой!

Сыма Цянь опустил голову, и слезы покатились у него из глаз.

– Расскажите мне, батюшка, обо всех древних преданиях и о выдающихся людях прошлого, я ничего не посмею оставить без внимания, – пообещал он.

Через три года после смерти отца Сыма Цянь был назначен придворным историком. Он изучал исторические записи и книги из каменных палат и золотых шкафов^[47]. Через пять лет, в первый год Тай-чу^[48], первого числа одиннадцатого месяца, в день новолуния, который совпадал с периодом зимнего солнцестояния, впервые был реформирован календарь, о чем Сын Неба торжественно объявил в Светлом зале^[49]. Введен был новый порядок жертвоприношения духам.

Я, придворный историк, скажу:

– Мой покойный батюшка говорил мне: «Через пятьсот лет после смерти Чжоу-гуна появился Кун-цзы. Со дня смерти Кун-цзы тоже прошло пятьсот лет^[50]. Наступил момент, когда вновь можно просветить мир, привести в порядок «Ицзин» и «Цзочжуань»^[51], продолжить «Чуньцю» и обосновать «Шицзин», «Шуцзин», «Лицзи»^[52] и «Юэцзи»^[53]. В этом мое желание! В этом мое желание! Посмею ли я нарушить заветы отца?

– Скажите, почему Кун-цзы написал «Чуньцю»? – спросил высший сановник Ху Суй.

На это Сыма Цянь ответил:

– Дун Чжун-шу^[54], насколько мне известно, говорил: «Когда пришел в упадок справедливый путь правления династии Чжоу, Кун-цзы возглавил приказ уголовных дел в княжестве Лу. Владетельные князья вредили ему, сановники чинили всяческие препятствия и мешали исполнять службу. Кун-цзы понимал, что его советы остаются без внимания, что его учение не признают. И тогда он собрал все случаи проявления справедливости и несправедливости за двести сорок два года и представил их в виде примера для всей Поднебесной. Он порицал Сына Неба, оттеснял на задний план владетельных князей, карал сановников, стараясь добиться пути управления, достойного истинного правителя. «Чем заниматься пустыми рассуждениями, – говорил он, – не лучше ли наглядно показать, как беззакония проявляются в действии?» Ведь в «Чуньцю» прежде всего освещается справедливый путь правления трех ванов^[55], затем классифицируются людские деяния, отделяется истина от лжи, устраняются сомнения и колебания. Там все названо своими словами: добро – добром, зло – злом, добродетель – добродетелью, осуждается непочтительность к родителям. Кун-цзы сохраняет царства, которые давно погибли: продолжает роды, которые давно прекратили свое существование. Он старается залатать прорехи и восстановить давно отжившее. В этом заключается величие пути управления настоящих царей.

В «Ицзине» говорится о небе и земле, о силах «инь» и «ян», о четырех временах года, о пяти стихиях^[56]. Достоинство «Ицзина» заключается в подробном описании различного рода перемен и превращений.

«Лицзи» канонизирует порядок отношений между людьми – здесь на первое место выступает поведение людей.

«Шуцзин» посвящен искусству управления государством – в нем записаны деяния правителей прежних эпох.

В «Шицзине» на главном месте нравы царств – в нем описываются горы и реки, ручьи и долины, птицы и звери, травы и деревья, самцы и самки, мужчины и женщины.

В «Юэцзи» говорится о том, почему была создана музыка – главное в этой книге: гармония и согласие.

В «Чуньцю» правда отграничивается от лжи, справедливость от несправедливости – главное внимание здесь уделяется вопросам управления людьми.

Вот почему «Лицзи» создан для того, чтобы ввести порядок среди людей; «Юэцзи» – чтобы вызвать гармонию в жизни; «Шуцзин», – чтобы руководствоваться им в делах управления; «Шицзин» – чтобы раскрыть душу народа; «Ицзин» – чтобы дать представление о превращениях, происходящих в мире; и, наконец, «Чуньцю» – чтобы показать, что такое честь и долг.

Нет книги, которая подошла бы так близко к исправлению нарушений порядка в мире, как «Чуньцю». В тексте «Чуньцю» всего несколько десятков тысяч иероглифов, а говорится в нем о нескольких тысячах событий. Здесь говорится о распадах и воссоединениях; здесь упоминается тридцать шесть случаев убийства правителей, пятьдесят два случая гибели царств, а случаи бегства владетельных князей, не сумевших сохранить алтаря своих предков, не поддаются исчислению. Если попытаться отыскать причины, почему все так происходит, то окажется, что все упомянутые правители лишились основы^[57]. Поэтому в «Ицзине» и сказано: «Отойдешь от нее на йоту, а окажешься на тысячу ли в стороне». Поэтому говорят: «Если подданный убивает государя или сын убивает отца – причину этому не следует искать в пределах одного дня, она возникает постепенно, в течение длительного времени». Вот почему правителю нельзя не знать «Чуньцю».

Перед тобой клеветник, а ты его не замечаешь; за спиной у тебя разбойник, а ты его не знаешь. Вот почему для того, кто служит правителю, необходимо знать «Чуньцю».

Соблюдать неизменные законы во всех делах и не знать своих обязанностей, встречаться со смутами и не знать своих прав, быть государем или отцом и не понимать смысла «Чуньцю» – значит неизбежно стяжать себе славу зачинщика преступлений.

Быть подданным или сыном и не понимать смысла «Чуньцю» – значит стяжать себе славу преступника, незаконно захватившего власть и совершившего убийство и потому достойного смертной казни.

Такие люди считают, что делают доброе дело. Но они, не зная истинного смысла «Чуньцю», подвергшись наветам, не посмеют отрицать свою вину.

Непонимание значения этикета и долга приводит к тому, что государь перестает быть государем, подданный перестает быть подданным, отец перестает быть отцом, сын перестает быть сыном. А если государь перестает быть государем, возникает смута. Если подданный перестает быть подданным, его казнят. Если отец перестает быть отцом, значит, он безнравственный человек. Если сын перестает быть сыном, возникает сыновнее непослушание. Эти четыре вида нарушений считаются величайшим злом в Поднебесной. И коль скоро в «Чуньцю» людям приписываются такие великие грехи, они принимают обвинение и не смеют от него отказываться. Вот почему «Чуньцю» – великая основа этикета и долга.