Хань Фэй-цзы был крайне огорчен тем, что правители государства не стремятся к исправлению и прославлению законов, а хотят силой удержать подданных в узде. Чтобы создать богатое государство и могущественное войско, следует добиваться назначения на должности людей мудрых. А получается наоборот – приглашают всяких лихоимцев, погрязших в разврате, ставят их выше тех, у кого имеются действительные заслуги.

Хань Фэй-цзы считал, что конфуцианцы своим учением вносят путаницу в законы, а вооруженные проходимцы попирают законы с помощью оружия. Таким образом, в мирное время в почете оказываются лишь честолюбцы, а в тяжелые минуты используют мужей, носящих шлемы и латы.

Ныне получается так, что люди, находящиеся на содержании у государства, не пригодны для службы, а пригодных для службы государство не содержит. Как прискорбно, что лживые и бесчестные сановники становятся на пути людей честных и прямых!

Хань Фэй-цзы познал причины гибели царств в прошлом и потому написал «Возмущение одинокого», «Пять червоточин», «Собрание советов о внутренних и внешних действиях государя», «О борьбе мнений», «О том, как трудно убеждать». В целом в этих книгах содержится более ста тысяч слов.

Хань Фэй-цзы знал, как трудно бывает убеждать людей, и все свои наблюдения подробно изложил в книге, которую назвал «О том, как трудно убеждать».

В конце концов он умер в княжестве Цинь, будучи не в состоянии доказать свою правоту.

В его книге «О том, как трудно убеждать» говорится:

«Трудность убеждать заключается не в том, что я знаю, что кого-то должен убедить, и не в том, чтобы с помощью красноречия уметь ясно выразить свои мысли, и не в том, что иной раз приходится идти наперекор сложившимся ошибочным взглядам.

Трудность убеждать заключается в том, чтобы познать чувства того, к кому я обращаюсь, и суметь подойти к нему.

Если тот, к кому я обращаюсь, ставит превыше всего славу, а я стану толковать ему лишь о больших выгодах и наживе, он сочтет разговор унизительным для себя, а ко мне отнесется как к человеку низкому, заслуживающему презрения и безусловно будет меня чуждаться.

Если тот, к кому я обращаюсь, ставит превыше всего большие выгоды и наживу, а я стану толковать ему, что превыше всего слава, я не встречу у него сочувствия и поддержки.

Если тот, к кому я обращаюсь, превыше всего ставит выгоды и наживу, но делает вид, что для него превыше всего слава, и я стану толковать ему только о славе, он постарается сделать вид, что согласен с моими доводами, а на самом деле постарается избавиться от меня. Если же, наоборот, я стану убеждать его, что главное – это большие выгоды и нажива, мои внушения придутся ему по душе, но он сделает вид, что чуждается меня.

Все это надлежит знать прежде всего.

Ведь дело завершается успехом лишь в том случае, если оно делается втайне; а совет оказывается бесполезным и приводит к неудаче, если он разглашается. И не обязательно, чтобы я сам разгласил его. Если я буду говорить о том, что следует скрывать, это чревато опасными последствиями для меня самого.

Если мой господин допустит ошибку, которая может вызвать нехорошие последствия, а я, как советник, пусть даже с самыми добрыми намерениями, укажу ему на это с тем, чтобы предотвратить зло, то мне будет грозить опасность.

Если я еще не обрел расположения господина и дал мудрый совет, благодаря которому господин добился успеха в задуманном деле, мои заслуги будут сведены на нет. Если же я дал неудачный совет и господин мой потерпел неудачу, меня заподозрят в обмане, и это чревато опасными для меня последствиями.

Ведь, получив совет и добившись успеха, господин постарается все заслуги приписать себе; и если я намекну ему, что в заслугах есть и моя доля, – это чревато опасными для меня последствиями.

Если мой господин старается показать, что все сделанное им является его заслугой, а я намекну ему, что мне известны его замыслы, – это чревато опасными для меня последствиями.

Толкать господина на то, что он безусловно не сделает, и удерживать его от того, от чего его невозможно удержать, – опасно для меня самого.

Если говорить с ним о великих людях, он будет считать, что я принижаю самого себя; если же говорить о людях ничтожных, он будет считать, что я хочу похвалиться собственными достоинствами.

Если рассуждать о том, что господин любит, он сочтет это за подлаживание к нему; если же рассуждать о том, что господин ненавидит, он воспримет это как желание испытать его.

Если я буду слишком лаконичен, меня сочтут невеждой и осмеют. Если я буду слишком расплывчат и витиеват в своих речах, я утомлю ими господина.

Если я буду говорить только так, чтобы угодить желанию господина, обо мне скажут: “Труслив и не договаривает до конца”.

Если же, наоборот, я буду слишком широко и свободно высказывать свои мысли, обо мне скажут: “Груб и заносчив”.

Советник должен учитывать все эти трудности.

Каждый советник обязан знать и приукрашивать все, что нравится тому, кому он дает совет, и не говорить ему неприятное.

Если господин сам строит свои расчеты, но делает ошибку, не следует допускать ее усугубления; если господин утвердился в своем решении, не надо говорить о том, что его решение идет вразрез с его стремлениями. Если господин считает, что у него достаточно сил для совершения какого-то дела, не надо мешать ему.

Если господин собирается действовать с кем-то по общему плану, восхваляет людей, с которыми действует заодно, старайся показать, что от этого не будет никакого вреда. Если же господин потерпит неудачу, старайся представить дело так, что никакой неудачи не было.

Всегда торжествует глубочайшая преданность, и если она выражается в словах, ничто не сможет противостоять ей. Только доказав свою преданность, можно стать близким господину и не вызывать его подозрений. Трудность состоит в том, чтобы тебя познали до конца. Если ты длительное время будешь пользоваться благосклонностью своего господина, а все его приближенные будут озарены лучами его славы, то все твои суждения о пользе и вреде не будут вызывать подозрений, возражения не будут ставиться в вину, все твои указания на правду и ложь послужат тебе украшением. Это и будет означать, что ты достиг успеха.

И Инь^[99] был поваром, Боли Си^[100] – пленным рабом, но оба они вмешивались в дела правителей, и поэтому их считают мудрецами. Они не могли жить без того, чтобы не трудиться. Таковы все служивые люди.

В княжестве Сун жил некогда один богач. Дождь размыл стену его дома, и сын сказал:

“Стену нужно починить, иначе нас могут ограбить”.

Такой же совет дал и отец соседа.

Ночью в дом действительно забрались грабители и унесли много ценностей. Сына в семье все знали хорошо, и он оказался вне подозрений, зато все подозрения пали на отца соседа.

В старину чжэнский У-гун собирался пойти войной против княжества Ху и с этой целью женил своего сына на дочери тамошнего правителя. Потом он обратился за советом к сановникам:

– Я собираюсь начать войну. Против кого нам можно воевать?

– Против Ху, – ответил Гуань Ци-сы.

У-гун повелел казнить Гуань Ци-сы, сказав ему в назидание:

– Ху – братское государство! Как ты посмел советовать мне воевать с ним?

Правитель княжества Ху, узнав об этом, решил, что чжэнский князь – его друг, и не думал, что княжество Чжэн может совершить нападение. А войска У-гуна напали врасплох и захватили Ху.

Оба советника были справедливыми и отличались глубоким знанием дела. Однако один из них был казнен, а другой заподозрен.

Вот пример того, что трудность заключается не в познании, а в применении своих знаний.

Когда-то Ми Цзы пользовался благосклонностью вэйского правителя. По законам княжества Вэй всякому, кто без разрешения воспользуется княжеской колесницей, отрубали ноги. Однажды кто-то ночью сообщил Ми Цзы, что его мать заболела, и он, невзирая ни на что, поехал к ней на княжеской колеснице.

Государь, узнав об этом, счел, что Ми Цзы поступил мудро.

– Вот это достойный сын! – восхищался он. – Ради матери он совершил проступок, за который отрубают ноги!

А в другой раз, гуляя вместе с государем в саду, Ми Цзы попробовал персик – он оказался сладким. Тогда Ми Цзы отдал персик государю.

– Любит он меня! – радовался государь. – Он жертвует всем ради меня!

Но вот Ми Цзы одряхлел, и любовь к нему государя ослабла. Как-то государь разгневался на него и сказал:

– Он когда-то похитил у меня колесницу и угостил объедком персика!

Поступки Ми Цзы оставались неизменными от начала до конца, но вначале его считали мудрым, а потом – преступником. Это доказывает, что любовь и ненависть крайне изменчивы.

Поэтому, пока ты пользуешься благосклонностью господина, все твои знания ставят тебе в заслугу и привязанность господина к тебе возрастает.

Если же господин тебя возненавидит, он может обвинить тебя в любом преступлении и будет тебя чуждаться.

Поэтому советнику, прежде чем давать совет, следует выяснить, любит его господин или ненавидит.

Дракон ведь тоже животное, его можно дразнить и даже садиться на него верхом. Но на шее у него есть стоячие чешуйки, и если человек затронет их, дракон его убьет.

У всякого господина тоже есть такие чешуйки, и если советник сумеет не затронуть их, он добьется всего».

* * *

Кто-то доставил книгу Хань Фэй-цзы в Цинь. Прочитав «Возмущение одинокого» и «Пять червоточин», циньский ван в восхищении воскликнул:

– Ах! Ради того, чтобы встретиться с автором этих книг, я готов пожертвовать своею жизнью!

– Эти книги написал Хань Фэй-цзы, – объяснил ему Ли Сы.

В это время циньский ван как раз собирался напасть на княжество Хань. Когда надвинулась беда, ханьский правитель, который до сих пор отвергал советы Хань Фэй-цзы, отправил его послом в Цинь.

Циньский ван радовался приезду Хань Фэй-цзы, но не доверял ему. Этим воспользовались Ли Сы и Яо Цзя. Они решили погубить Хань Фэй-цзы и с этой целью наговаривали на него циньскому вану:

– Хань Фэй-цзы – родственник ханьского правителя. Вы, великий ван, желаете покорить князей, но Хань Фэй-цзы действует в пользу Хань, а не в пользу Цинь. Такова уж человеческая природа! Если вы не задержите его и позволите ему вернуться домой, это будет для нас большое бедствие. Лучше казните его, если даже это и будет нарушением законов.

Циньский ван согласился и повелел взять Хань Фэй-цзы под стражу. Тогда Ли Сы послал своего слугу передать узнику яд, чтобы он покончил с собой.

Хань Фэй-цзы еще надеялся оправдаться перед циньским ваном, но не был им принят. Однако впоследствии циньский ван раскаялся в совершенном и распорядился помиловать Хань Фэй-цзы. Но было поздно – Хань Фэй-цзы уже не было в живых.

Шэнь-цзы и Хань Фэй-цзы оставили потомкам свои книги. Кроме них было еще множество ученых, но я скорблю лишь о Хань Фэй-цзы, который писал о том, как трудно бывает убеждать, и сам не сумел избежать печальной участи.

Я, придворный историк Сыма Цянь, от себя добавлю:

– Лао-цзы учил, что «дао» бесплотно, оно небытие, оно неосязаемо, сообразуется с обстоятельствами, что всякое преобразование происходит без воздействия извне. Вот то ценное, что заключено в учении Лао-цзы. Поэтому книга, которую он написал, глубока по содержанию, и познать ее до конца трудно.

Чжуан-цзы распространял мысли, изложенные в трактате о «дао» и «дэ». Главное в его учении – возвращение к природе.

Шэнь-цзы усердно проповедовал учение о названии и сущности.

Хань Фэй-цзы установил мерило для оценки фактов и явлений, для выяснения правды и лжи. Жестокость у него доведена до предела, а милосердие сведено на нет. Источником для него послужило учение о «дао» и «дэ».

И только Лао-цзы необъятен!

Жизнеописание
Сыма Жан-цзюя

Сыма Жан-цзюй^[101] был потомком Тянь Ваня.