Нельзя… Вот вообще мне нельзя думать об этом… Опасно и неправильно. Может посетить дом с доступными гречанками? И завтра на первой полосе «Константинопольских ведомостей» «Порочный воевода перепробовал всех девиц в бордели». И пусть газет еще не придумали, но слухи в городе разлетаются быстрее, чем сигнал по проводам.

– Говори! – потребовал я, когда евнух Андроник, прикрепленный ко мне сопровождающий, зашел в небольшую комнату, но хорошо, что только мою, со всеми удобствами и шикарным ночным горшком.

– Тебя интересует, как все прошло? – усмехнулся евнух, а я кивнул. – Усильте охрану к девице! В городе есть разные шпионы, мало ли. Могут и германцы действовать и сельджуки. Она императору сильно приглянулась, он распорядился готовить свадьбу в течение месяца. Не слыхано!

– Что может ей угрожать? – подобрался я.

– Все знают, что император строгий, справедливый и рассудительный только тогда, когда принимает решения не под влиянием сильных чувств. Здесь же всем разумным людям уже понятно, что молодая жена может уговорить василевса на что угодно. А это очень, очень серьезно, – сказал Андроник, а я покорил себя за то, что избегал Евдокию.

Понятно, что через постель может вершиться политика. Народная мудрость гласит, что ночная кукушка всегда дневную перекукует. Может, это и не совсем правильно, но через Евдокию можно было бы продвигать идею Православного Ордена. Она же могла стать и главным меценатом Братства, по крайней мере, в империи.

– Это понятно, а что по мне, по Братству? – спросил я.

– Твои доспехи будут испытываться. Одни говорят, что они тяжелы и неловки, иные, что это новый шаг на пути становления оружейного дела. Так что не все сразу. А вот шуба, тут… Много чего в ней, ненужное, чрезмерное богатство. Мануил любит роскошь, но умеренную, – объяснял мне евнух.

Я бы применил здесь такую идиому, как «масло масленое». Но цель была в том, чтобы показать: на Руси не лыком шиты, имеют кое-что дорогое, что и другим не по карману.

– По твоим встречам… – Андроник замялся.

– Что? Говори! – потребовал я.

– Нобилиссим Никифор с тобой хочет встретиться. Очень хочет, – быстро произнеся последние слова, Андроник отшатнулся, как будто я сейчас его ударю.

Нет, не ударю. Напротив, у меня немного прошел тот гнев, что бушевал на приеме у императора. Я все еще хотел убить Никифора, но не сгоряча это сделать, а расчетливо, да так, чтобы на меня никто не подумал. И как ни ломал голову по пути из императорского дворца, я пока не придумал, что можно это сделать. Все способы убийства моего отравителя либо прямо указывают на меня, а тот же армянин Арсак предостерегал не трогать Никифора, он все поймет, либо способы мести столь сложны в исполнении, что могу не осилить без месячной подготовки к акции.

А что насчет послушать Никифора? Я и не против, о чем сказал Андронику. Мне было бы приятно, если бы Никифор оправдывался, а еще лучше, чтобы вымаливал себе жизнь. При этом, чтобы я был непреклонен, но поступил по-византийски, а именно: взял бы деньги, пообещал прощение, использовал бы Никифора, но все равно убил бы. Как эти хитрованы поступили с нашим князем Святославом чуть больше ста пятидесяти лет назад. Вот и оправдание для моей лжи и коварства.

– Геркул? Я говорил ему о тебе. Что скажешь о нем, знают ли этого человека? – спросил я. – Я так и не понял, что сделано для Братства в Византии.

Вроде бы, как представитель Братства в империи, мой подчиненный, он так и не вышел на связь. Что это означает, я не знаю. С иной стороны уже понятно, что православное Братство в Константинополе не такая уже и безызвестная организация. Мало того, я сам, когда направлялся во дворец, видел пятерку воинов-всадников, которые были в накидках с Андреевским стягом. Подражатели? Пока незнакомые мне братья? Так без моего одобрения, по крайней мере, «списком», они не в Братстве, они – никто. А параллельную структуру я терпеть не стану. Наше имя – оно только наше! Могу в противном случае и на прямой конфликт пойти.

– Геркул примкнул к синим, там же и Никифор, их же поддерживает и знакомый тебе Арсак с многочисленной армянской диаспорой. Именно синие поставили одну из своих ставок на Русь, – выдал мне политические расклады Андроник.

– Геркул синий? Абы только не голубой, – усмехнулся я, но мой юмор не был понят.

Куда там евнуху вообще задумываться о бренности сексуального бытия!

Синие и зеленые – это партии. Исторически так сложилось, что ипподром – место политических интриг и противостояний. Раньше было больше партий, но остались две. Я бы сравнил синих и зеленых, как команды в Формуле 1: Феррари и Макларен, в определенный период существования гонки. Здесь тоже покупаются лучшие лошади, усовершенствуются колесницы, четверки состязаются на ипподроме, порой, со смертельным исходом.

Но, что важнее, вся элита разделилась и относит себя либо к одной партии, либо к другой. Беспартийных не так, чтобы и много. Такая получается «двухпартийная система». Все мои знакомые византийцы – это синие, они против засилья венецианцев, как и всех других европейцев. Вроде бы за возрождение империи, хотя я пока не понял, в чем это должно проявляться. Вот и выходит, что с помощью Руси, синие надеются как-то продвинуть свою повестку.

– И еще… – опять Андроник замялся.

– Я синий, я знаю, что ты можешь повлиять на будущую императрицу, а еще твое Братство хорошо вписывается в нашу борьбу за чистоту православия и против латинян. Каждая услуга оплачивается. Послушай Никифора, он вхож к императору. Чтобы не произошло ранее, сейчас ты ему нужен, а он нужен тебе, – сказал евнух, и я отстранился, рассматривая недомужика более пристальнее.

Я подумал, что купил его? А получается, что некая политическая группировка решила меня использовать в своих целях. И Андроник оказался рядом со мной не случайно. Можно было обойтись без подарков и его подкупа. Все равно, либо в доску расшибется, но сделает все нужное, это при условии моей лояльности к синим, либо же палец об палец не ударит, возьми я сторону зеленых. Ласковое теля двух маток сосет. Вот и вопрос у меня возникает: получится ли? А еще есть такая народная мудрость: нехрен бабе было чего делать, так взяла себе поросёнка. Нужно мне было сюда ехать, чтобы в таких играх участвовать?

Да, правы те, кто говорил о Византии, как о квинтэссенции интриг и лжи. Здесь такая политическая жизнь, что Руси до нее очень далеко. Что ж… может, и у меня найдется, чем удивить ромеев!

Глава 3

– Гой еси, гости дорогие? – театрально ухмыляясь, спросил я.

Ответа не последовало. То ли гости не желали отвечать мне о своем житии-бытии, то ли их смущал напиток, который я протягивал испить.

– Что же вы? Это русская традиция! Ну, не могу же я начинать разговор без того, чтобы угостить своих гостей сладким медом? – продолжал я спектакль.

А это приятно, когда играешь на эмоциях людей. Вон, стоят, переглядываются, а в глазах так и играет истинный неподдельный страх. Нет в мире ни одного адекватного существа, в котором не было бы заложено инстинкта самосохранения, формирующего страх. Может быть, такие создания появлялись когда-то, сложно сказать, потому как без животного страха перед смертью безрассудное существо погибало первым, прекращая существование не только собственное, но и всего своего бесстрашного вида. Люди в схватке за жизнь победили иных представителей животного мира, люди выжили, они боятся. И страх, не только свой, но и чужой, пьянит. Как бы не прорвался изнутри меня маньячина.

– Воевода-брат, давай сперва поговорим, а после пить станем! – скорее просил, может, и умолял Геркул.

– Сперва выпить! – жестко припечатал я. – Какой разговор может быть, если не соблюсти традиции гостеприимства? Так ведь, нобилиссим Никифор? Нужно чтить традиции того места, где ты гость?

Никифор старался выглядеть невозмутимым, но и его потряхивало. Вся ситуация говорила, что прямо сейчас я могу отравить прибывших гостей. Я играл роль сумасшедшего обиженного человека, целиком войдя в образ персонажа. Дайте Оскар! Нет, несите сразу два!

И без того я уверен, что слава обо мне, как о решительном и, порой, непредсказуемом человеке, имеет место быть. Так что угроза прибывшим на переговоры гостям вполне реальна. Я же не просто подаю напиток, я намекаю, что он отравлен. Вместе с тем, очевидно, что все присутствующие знают, какую пакость мне сотворил Никифор. Долг платежом красен, я еще отплачу, вот только чувствую, что дело, с которым пришли гости, очень серьезное, требующее отодвинуть по срокам месть Никифору.

– Все должны выпить из одного кубка? – спросил командир катафрактариев Арсак, знакомый мне армянин.

– Так уж повелось. Таковы обычаи, – картинно развел я руками, немного проливая напиток, которым был наполнен красивый, отдававший синевой стеклянный кубок.

– И ты понимаешь всю ответственность за свои действия? Что в случае отравления будешь казнен, а еще потерпит неудачу все русское посольство? Мы, смею заметить, далеко не последние люди в империи, – взывал к моему разуму Арсак.

– Ну, кто же говорит о том, что вас нужно травить?.. Всех… сразу… – продолжал куражиться я.

На самом деле, я жаждал хоть таким образом слегка отыграться и потешить свое самолюбие, напугать, обескуражить, заставить проявить слабость всех пришедших на переговоры людей. Ну, или почти всех. Армянина я травить не собирался, даже издеваться над ним не планировал, как и над еще одним персонажем, вновь евнухом, незнакомым мне. Но, коли они уже пришли до кучи, так ничего не поделать. Не отменять же представление?

– Я выпью! – набравшись решительности, подошел ко мне Никифор, выхватил кубок с медом и… замялся.

А неплохой я актер, если получилось качественно сыграть злорадную ухмылку не совсем адекватного человека.

Зачем все это? Кроме того, чтобы поиздеваться над своим врагом и над Геркулом, чья роль до конца не ясна, были некоторые более практические причины. Витязь Братства вновь рядом с моим убийцей, что может только говорить о недостаточном просчете той ситуации, когда была совершена попытка моего отравления. Таким вот спектаклем я выбивал землю из-под ног у своих, возможно, оппонентов. Всегда лучше вести переговоры, когда противоположная сторона нервничает и не способна сконцентрироваться. А то, что переговоры будут важными, я уже не сомневался, слишком представительная делегация прибыла ко мне.

Не совсем ко мне. Принимать будь-кого в коммунальной квартире я не собирался. Там, на самом деле, весьма комфортно только спать, а вот дела решать – не очень. Все на виду: кто во сколько пришел, как ушел. Мне же не хотелось, чтобы Иван Гривень или воевода Димитр вовсе не замечали мою активность. Поэтому я целиком снял, пока на две недели, целый трактир с тремя просторными комнатами, а еще и складами.

Там частью разместились мои десятники, а во дворе в шатрах – воины. Так что, пожелай меня здесь взять силой, будет много крови, и не только русской. Однако, гостиный двор был лишь рабочим местом, я планировал всегда возвращаться в тот дом, что был предоставлен русской делегации для проживания.

И все же Никифор выпил, чем не восхитил меня, нет, но я всегда уважал врагов, способных на поступки. Чем сильнее твои враги, тем сильнее ты сам, а будешь слабым, тебя просто прибьют, как комара.

– Ну? Вкусен ли мед, гость мой? – с издевкой в голосе, спросил я.

– Вкусен, воевода! – сказал Никифор с задумчивым видом.

Он прислушивался к своему организму, наверное, хотел понять, начались ли какие неотвратимые последствия приема яда.

– Ха! Ха! Ха! – рассмеялся Арсак, хлопая в ладоши.

Что ж состоялся спектакль, имеются и благодарные зрители, окунувшие меня, главного актера представления, в овации, так что пора и занавес подавать.

– Пейте! Или не пейте! Не важно, но мед не отравлен, конечно же. Я не столь безумен, чтобы убивать вас ЗДЕСЬ, – на последнем слове я сделал акцент и пристально посмотрел на Никифора.

Нобилиссим тяжело дышал, не от отравы, от пережитого. Видимо, переступил через себя, поверил, что ему подают яд и все равно выпил. Даже интересно стало, чего же от меня такого хотят эти люди, что готовы умереть за свои идеалы.