Но, разумеется, ни о чем из этого я не спросила. Ее деловой тон, проворность, взгляд, скупость на слова – не располагали к нытью и туманным формулировкам вроде «было скверно на душе». И я запихнула их подальше, как развороты с фотокомиксами в деревенский книжный шкаф. Так, бессознательно, я в четвертый раз угодила в протокол ЭКО. Будто не сама управляла событиями, а они несли меня по реке могучей воли внешнего мира. И чем дольше это продолжалось, тем меньше я понимала, что́ со мной происходит.

Зимой я случайно узнала, что с одной из соосновательниц клиники дружит моя знакомая. Вооружившись рекомендацией, я отправилась поговорить с ней. Мне хотелось обсудить происходящее в доверительной обстановке, без холодного делового взгляда врача на приеме, а заодно избавиться от ощущения, что, поскольку я плачу за эти ЭКО гору денег, то не могу до конца доверять кудрявой врачихе и вежливым медсестрам. Ведь продажа услуг всегда окружена химерами маркетинговых технологий. Откуда я знаю: может, у меня в последний раз не получилось вообще ни одного эмбриона? А в клинике, чтобы не останавливать цикл, каждый этап которого стоит очередного транша с моей карточки, просто играют спектакль? Или они уже давно нашли и знают причину моей бездетности, но не говорят, чтобы я по-прежнему отваливала круглые суммы раз за разом? Поэтому возможность поговорить с кем-то «типа своим» нельзя было упускать.

Соосновательница клиники оказалась коренастой грузинкой в очках-кошечках. Она сразу перешла на «ты» и принялась громогласно меня опрашивать. Когда я сообщила, что уже пятый год пытаюсь забеременеть и три года вожусь с ЭКО, она одернула меня и, загибая пальцы, стала считать – сколько это в неделях, после чего заключила, что эти мои патетические три года на самом деле – всего лишь пара десятков недель в пересчете на голую сумму временных затрат.

– Пойми, ты уже внутри этого процесса! Ничего не поменять, ты не отмотаешь время, это твоя жизнь, – с этими словами она обвела рукой стены вокруг.

Я в ответ рассказала ей о черной тоске на фоне последней неудачи.

– У тебя же всё устроено в жизни, так? – она посмотрела на меня поверх очков. – Всё есть, это видно. А тут, – она хлопнула в ладоши, – не задалось! А тебе надо теперь и это тоже… – Ее речь звучала так, что казалось, это не настоящий врач, а актриса, которую только что загримировали и нарядили в белый халат прямо тут, за ширмой. – Хочешь всего сразу, да?

– Хочу, – эхом отозвалась я.

– Так вот те, кто хотят, моя хорошая, – она поправила очки. – Реально хотят. Бросают на это все силы. Вообще всё. Готова ты на такое?

Я сглотнула и промямлила, что не могу подчинить всю свою жизнь одному лишь ЭКО.

– Вот! – крикнула она и ткнула пальцем в воздух около моего лица. – Вот, куда смотреть надо! А те, кто реально хочет, они…Знаешь, какие они у меня упорные? Они полностью освобождают свое время и мысли, чтобы получить беременность! По полгода отсюда не вылезают. Они живут тут!

Я не знала, что на это ответить. Она наконец угомонилась – и посмотрела в монитор.

– А еще знаешь, что? Вот у тебя, смотрю, никаких проблем, у мужа тоже. Это однозначно клеточный фактор. Может, и поблагодарить надо свой организм, что он не дает ходу нежильцам? Ведь как бывает? Прижиться-то он прижился, а потом – оп! На третьем месяце видим, что плод без рук! Без рук! И что ты будешь с ним делать? Я тебе так скажу – вот этот вот этап, ступень, на которую ты залезть не можешь, это только самое начало.… И стоит как следует обдумать, нужны ли тебе вообще эти проблемы…

По дороге с той встречи я рулила по Адмиралтейской набережной, пялилась на памятник царю-плотнику, на котором Петр похож на пузатую рыбину, и размышляла о том, каким образом забеременевшие жертвы насильников успевают «освободить голову» от других дел, чтобы ребенок незамедлительно пришел в их жизнь.

Вспомнилась повесть Веллера «Самовар». Самовар – это инвалид без конечностей. Герои Веллера – как раз такие инвалиды, они живут в засекреченном госпитале в СССР, и у них особенно мощно работает мозг. Люди Икс жутковатого советского разлива.

Как-то на просторах интернета я встретила историю девушки, которая всем сердцем хотела детей. Из-за проблем со здоровьем мужа им пришлось обратиться к ЭКО. В результате гормональных уколов у нее случилась гиперстимуляция яичников – это когда яйцеклеток образуется слишком много, двадцать, а то и тридцать. После соединения со спермой многие из них успешно оплодотворились – и в криобанк поехало более десяти эмбрионов. Девушка не знала, что так бывает, она не разбиралась в нюансах ЭКО до того, как прибегла к его помощи. Ей подсадили один эмбрион, она родила дочь. Но она не могла перестать думать о десяти других замороженных детях. Она не знала, что́ с ними делать, но не хотела их убивать. Она писала, что, если начнет рожать их по одному, то весь процесс займет больше пятнадцати лет. Но о том, чтобы оставить их в ледяном холоде или отправить в отходы, она не может даже помыслить. Она не могла спать, есть и нормально жить, раздираемая жутким внутренним конфликтом. Она никогда не пошла бы на ЭКО, если бы знала, чем это обернется.

В отличие от этой девушки, я к четвертому разу хорошо представляла всю механику происходящего. И уже ничего не боялась. Меня ждал мой единственный замороженный эмбрион, «снежинка», как их называют женщины на сетевых форумах.

К этому разу я очерствела настолько, что решила вести себя так, будто вообще ничего не происходит. Даже не бросать курить. Позволять себе бокальчик игристого. Делать всё ровно наоборот, чем в первые разы, когда мне казалось, что даже ароматизированный крем, намазанный на кожу живота, может помешать прикреплению эмбриона. А если не думать об этом, не психовать и не рефлексировать, – тогда, может, прокатит?

Сколько эмбрионов, сколько будущих «самоваров» я еще должна убить, чтобы наконец прокатило, Бог отвлекся на более важные дела и, может, случайно дал мне залететь?

* * *

На краю маникюрного стола стоял хрустальный стакан. Крошечной скрепкой к его краю был прикреплен квадратик картона, на котором было напечатано:

Ты потрясающая.

Я поднялась из-за стола, неловкое движение – и стакан полетел вниз.

Стекло брызнуло во все стороны. Бабуля покачнулась и, как солдат на поле боя, попыталась накрыть собой люльку.

Переступив бумажку «Ты потрясающая», которая теперь плавала в луже воды и осколков, я вышла из зала.

Меня интересовал только новый цвет моих ногтей.

Глава 2
Аборт

Первый раз без презерватива был у нас за пару месяцев до свадьбы. Мы с Костей приехали на соревнования в Петрозаводск – он привез на турнир по боксу дюжину учеников. Ехали в Карелию на машине, всю дорогу слушали «Защиту Лужина» Набокова.

В маленькой Петрозаводской гостинице в перерыве между парами он впервые кончил в меня, и всё завершилось естественным образом. Без вскакиваний, резких перемещений, этого шокирующего возвращения к действительности, которое переживаешь всякий раз, когда парень кончает. И ровно в тот момент, когда жидкость вырывается из его члена, в твоем мозгу включается спрятанный до того радар: где сейчас, черт возьми, его сперма?

Впервые я по-настоящему впустила ее. Туда, куда надо, куда задумано природой, а не, например, в рот. Во рту она всегда оказывала на мою слизистую легкий анестезирующий эффект, а как оно там – внизу?

Я лежала на пестром покрывале и кликала кнопками пульта, направив его на круглый гостиничный телек. Впервые в жизни не надо было бежать в душ, стараться всё из себя вымыть.

Это было странное ощущение – после того, как я много лет делала всё, чтобы не залететь. И вдруг стало можно. Не залететь, но зачать. Вот оно, кольцо из белого золота с камнем на моем пальце. Вот улыбчивый лопоухий чувак в белой футболке, который с уверенным видом секундирует у ринга своему ученику, твой будущий муж. Вот планы, как назвать первенца, споры. Вот «Защита Лужина» в колонках и мысли о том, что, услышав Набокова и звон медалек на шеях усаживающихся в машину боксеров, малец точно захочет появиться на свет – ведь с нами так здорово! Кстати, почему малец? Возможно, девчонка!

Рождение первого, а потом и второго ребенка представлялось чем-то вроде очередного приключения. Это будет что-то новенькое, это явно будет интересно. Сама собой разумеющаяся пристань в безопасной гавани брака, куда я собиралась отправиться.

Мама и бабушка промывали мне мозги замужеством, начиная с моего первого длинного романа, который продлился четыре года. Мы с тем парнем постоянно ссорились, слали друг друга нахер, дрались – сейчас у меня в голове не укладывается, как люди, до такой степени ненавидящие друг друга, могут провести вместе столько времени.

Когда он бросил меня впервые, я стояла у окна своей комнаты и думала, что мой мир разрушен. Опустошен. Откуда в моей голове взялась мысль, что именно наличие партнера, возлюбленного делает жизнь полной, а меня саму цельной, я понятия не имею.

Тяга к мальчикам, парням, мужчинам одолевала меня с самого раннего детства. Я влюблялась почти каждый месяц, и частенько мерила поездки или периоды жизни наличием в них очередного объекта привязанности. Смазливого или брутального, высокого или не очень, тихого и серьезного или драчливого… Ума не приложу, как работал этот локатор у меня внутри.

Пиком отношений, кульминацией и хэппи-эндом казалось предложение. И я получала его много раз. То серебряное кольцо «спаси и сохрани», надетое на мой палец одноклассником, пока мы валялись в траве на деревенской пьянке, то вопрос, как я смотрю на то, чтобы расписаться, на веранде старой дачи… Всё это было ерундой. Можно получить множество предложений и даже согласиться на некоторые из них, но до загса в конечном итоге дойти только однажды.

Вопросами «а зачем мне замуж?», «а надо ли вообще замуж?», «а не хочу ли я пожить какое-то время одна?» я никогда не задавалась. Идея замужества постоянно маячит впереди, пока ты встречаешься со всеми этими мальчиками, парнями, мужчинами, как некое логическое завершение, до которого никогда не доходишь, как не доходишь до конца компьютерной игры. Вы когда-нибудь проходили «Супер Марио» до конца? Вряд ли, но играли в него годами с не меньшим удовольствием. Так и тут.

Ты слабо себе представляешь, что будет на следующее утро после свадьбы, тебе в общем-то на это наплевать. Знаешь только, что там будет хорошо и спокойно. Покойно, как писали в девятнадцатом веке, – и это слово отдает чем-то землистым, могильным. Из идей – что́ тебя ждет, помимо клише вроде двоих детей, да материальных зарубок вроде общего дома, – там мало что содержится. Ты не занимаешься проектированием будущей жизни, будущей любви, будущих этапов отношений – ведь будущего не существует. Есть только бесконечное настоящее.

Поэтому что там такое, за свадебным путевым столбом, кроме призрачных «детей», я особо не размышляла. И воображала, что дети обязательно появятся сразу. Вот с первого же раза без презика. Думаю, тогда, до свадьбы, я не знала даже слова «овуляция». У моего жениха в роду были двойняшки, и я полагала, что могу забеременеть сразу двумя. Сорвать джек-пот. А что? Помучаюсь с годик, зато больше не надо будет париться. Семья укомплектована.

Мы обсуждали возможное строительство дачи, и Костя говорил, что я смогу жить там с детьми, а он будет приезжать из города по вечерам. Мне представлялся домик с окнами в пол среди сосен в Комарово. Ветки скребут стекло, а на первом этаже слышны детские голоса. Гуляю с коляской среди могил и высматриваю портрет Курехина.