– Вот этих гвоздей. – Всеволод Алексеевич достал из кармана куртки очки, надел и увлечённо рассматривает образцы на витрине. – Да, этих, длинненьких. Что значит сколько? Двести граммов, молодой человек! Ну коробку дайте!

Сашка хмыкает и отходит в сторонку. Начался вынос мозга. Спасибо, что не её собственного. Мальчик за прилавком его ещё и не узнал. Что хорошо, потому что первое время хотелось застрелиться от бесконечного: «Ой, это вы? Можно с вами сфотографироваться?». Он сделал селфи со всеми продавщицами всех продуктовых магазинов. И всем дал обстоятельные интервью минимальной правдивости. Он большой мастер уходить от неудобных вопросов, оставаясь при этом милым и доброжелательным, любой политик обзавидуется.

– И мне нужна краска, – безапелляционным тоном.

– Какая?

– Качественная!

Сашка давится смехом и выходит на улицу. Ему явно похорошело, дальше справится сам. Всеволод Алексеевич появляется с банкой жёлтой краски и пакетом. Очевидно, с гвоздями. А может, ещё что-то дико нужное прихватил. Сашка даже не хочет уточнять. Равно как и спрашивать, почему краска жёлтая. С утра лавочка была зелёной. Но он художник, он так видит, пусть.

– А что у нас на обед? – возвращается он к продовольственной теме, пока они поднимаются к дому.

Ну да, что ему тот лимонад.

– Куриный суп. На второе можно курицу выловить и съесть её с салатиком, – меланхолично отзывается Сашка, думая о другом. – А что? Есть пожелания?

– Да. У нас кабачки оставались?

Сашка кивает. И уже заранее знает, что он скажет.

– Оладушки с кабачками?

– Иногда мне кажется, что ты читаешь мысли!

– Ну, во-первых, не так уж много приличных блюд можно приготовить из кабачков. Не компот же из них варить! Во-вторых, мне ваши кабачки ещё в детстве покоя не давали. Я же все ваши «фирменные рецепты» повторяла. Из всех передач и журналов, где вы делились кулинарным опытом.

– Серьёзно? И как? Получалось?

– Вот сейчас чувствуется, что вы удивлены. И недаром. Помните «Будь готов» на каком-то дециметровом канале? Коричневый пиджак и дёрганый белобрысый ведущий?

Всеволод Алексеевич притворно морщит лоб, а глаза смеются. Ещё бы он помнил всех ведущих и все свои пиджаки.

– Что-то такое припоминаю. Я там оладушки жарил, да?

– Да. И мне таки интересно, с какого дубля вы это сняли в итоге? И кто за вас те оладушки жарил между съёмками?

– Никто! – возмущается. – Я сам всё делал, без дублёров! Между прочим, ободрал палец о тёрку и обжёгся маслом.

Сашка думает, что ни капли не удивлена. Его кулинарные опыты вызывали у неё ужас. Даже после монтажа было видно, что человек крайне редко подходит к плите. Когда он что-то резал в кадре, Сашке казалось, что следом за тушкой кальмара он настругает собственные пальцы. Когда жарил, масло шипело и плевалось в камеру. В передаче на Первом канале ведущий, профессиональный повар, только успевал отбирать у него опасные предметы. А сидящая у телевизора Сашка хоть и переживала, но обязательно повторяла каждый рецепт. Потом недоумевала, что за гадость получилась?

– Всегда хотела спросить, а кто вам подбирал блюда? Редакторы передач предлагали или вы правда готовили своё любимое?

– По-разному, – пожимает плечами. – Я обычно предлагал оладушки. Но если формат программы требовал чего-то другого, подключалась Зарина.

Сашка молчит. Есть темы, которых она старается избегать, но поддерживает, если он начинает первым: это сцена и его здоровье. Но есть тема, на которую она не говорит никогда: его жена.

– Она со мной репетировала, потом я на съёмках повторял. Супы всякие готовил. Это же не сложно, порезал чего-нибудь, покидал в кастрюлю.

– В таком формате несложно, – хмыкает Сашка. – А кто придумал креветки в беконе запекать? Вот честно, извращение же! Абсолютно несочетаемые вкусы.

– Ты и это повторила?

– А то! Половину стипендии потратила! Гадость такая получилась, жирная. Но съели, конечно. В студенческой общаге и не такое сожрут.

– Фирменный рецепт Зарины для «девичников». Одно время было модно устраивать домашние праздники. Как-то они ещё странно назывались. «Вечеринка в ночнушках», что ли.

– В пижамах, – подсказывает Сашка.

– Вот точно. Вроде как неформальные посиделки, шампанское, «Бейлиз» и лёгкие закусочки. Девочки развлекались, пока их мальчики зарабатывали большие деньги. Ну вот для таких случаев креветки в беконе и готовились.

Сашка молчит. Ей лучше не говорить, что она думает и по поводу рублёвских девочек, и по поводу «лёгкой» закусочки с диким содержанием холестерина, и особенно, Зарины Тумановой. И думает, какой же она была дурой. Может быть, там, в апартаментах на Новом Арбате или скромном, в шестьсот квадратов, домике на Рублёво-Успенском шоссе, такого рода рецепты смотрелись и уместно. А на общажной кухне в окружении битого кафеля и разваливающихся шкафов? Но готовила, повторяла, пыталась приобщиться. Непонятно только к чему.

– Чего я вам не забуду, Всеволод Алексеевич, так это лимонного кекса, – чтобы перевести тему, говорит она. – Второй канал. Новогодняя передача. Год примерно девяносто девятый.

– А что с ним-то не так?

Он, конечно, не помнит ни год, ни передачу. Кекс вроде бы помнит.

– С ним всё так. А вот с глазурью, которой его следовало покрыть, проблемы. Вы что сказали в камеру? Берём пачку сахарной пудры и два литра воды. Разводим пудру в воде, получается глазурь.

Смотрит честными голубыми глазами. Которые уже почти не имеют цвета, но для Сашки всё равно голубые.

– Всеволод Алексеевич, если в двух литрах развести полкилограмма сахарной пудры, получится сладкая вода, а не глазурь. Я пробовала.

Моргает. Не понимает.

– Я потом, спустя пару лет, догадалась. В шпаргалке вам супруга, надо думать, написала «2 л. воды». Две ложки. А вы налили два литра. И я вслед за вами.

– Ну так свою голову надо на плечах иметь, – ворчит он.

– Безусловно! Только у вас почему-то глазурь получилась!

Он улыбается. Сашка тоже. Как всё-таки хорошо, что телевизионная магия осталась в прошлом. Реальность не такая симпатичная, без фрака и бабочки, без тонны грима, убавляющего с десяток лет. Зато она настоящая.

***

В Интернет она полезла, чтобы найти и показать ему ту самую запись с волшебным превращением сахарной воды в глазурь. Кекс не нашла, зато нашла кое-что другое. И теперь с планшетом в руках идёт искать его. Заглядывает в его спальню, но кровать с утра заправлена, телевизор выключен. Она была в полной уверенности, что после обеда он пойдёт отдыхать, уж больно насыщенным выдалось утро. На всякий случай стучит в дверь ванной комнаты.

– Всеволод Алексеевич?

Тишина. Сашка толкает дверь. По негласному договору они никогда ничего не запирают. Только входную дверь, и только если вместе уходят из дома. В самом начале Сашка хотела его на этот счёт предупредить, но не знала, как подступиться, чтобы не обидеть. А потом он сам сказал, что не будет запирать за собой двери даже в ванную, потому что чрезмерная влажность иногда вызывает приступы, и однажды он… Господи, если бы Сашка каждый раз опрокидывала по рюмке, когда ей хотелось убить Зарину после его рассказов, она бы давно спилась. Но такой роскоши она себе позволить не могла. Словом, двери у них не запираются.

В ванной идеальный порядок. Бритва стоит на зарядке. Сашку поначалу так удивляло, что он пользуется современным электрическим станком.

– А ты думала, я бреюсь топором, как деды? – не преминул сыронизировать он. – Или просто отрубаю бороду, когда слишком отрастает?

Ну, не так радикально. Но она ожидала увидеть обычную бритву и, возможно, помазок-кисточку. Однако Всеволод Алексеевич убедительно объяснил, что лишние порезы ему и до диабета удовольствия не доставляли, а потом ещё и цифровое телевидение началось, слишком крупные планы, от которых ничего не скроешь. Так что пришлось осваивать передовые технологии.

На полу резиновый коврик. Такой же в душевой кабинке. Когда выбирали дом, она стала камнем преткновения. На переделки и ремонты у них не было ни сил, ни времени. Искали то, что сразу будет отвечать всем их требованиям. Душевая кабинка относилась к требованиям критическим. Сашка хорошо понимала, что шагать через высокий борт ванны ему станет сложно уже скоро. С душевой кабинкой другая беда – при закрытых дверцах моментально создаётся парная. Так что их тоже не закрывают, ну а неизбежно залитый пол… что ж, не такая большая проблема, если нет соседей снизу.

Но сейчас пол сухой, полотенца висят по линеечке. Сашка выходит из ванной озадаченная. Куда он делся-то? Скорее машинально выглядывает в окно, и нецензурная фраза вылетает сама. Окно, к счастью, закрыто, и он вряд ли услышит. Да-да, при нём она культурная девочка. А он при ней интеллигентный артист. И она будто бы не слышала, как он тремя этажами директора крыл где-то там, в прошлой жизни.

Сашка выходит на улицу. Нарочито спокойно, но хочется бегом. Отобрать у него ведро с краской и высказать всё, что думает. Но нельзя. Опять нельзя. Эти бесконечные нельзя. Такое ощущение, что она работает в каком-нибудь реабилитационном центре для суицидников, где сплошные нежные ромашки, которым слова не скажи. Помнится, в своей земской больнице выкидывающих подобные фортеля дедушек-хроников врачи спокойно крыли матом. До них так лучше и быстрее доходило. И никто не обижался, все же любя, из лучших побуждений. А с ним так нельзя.

– Всеволод Алексеевич! Мы же договорились: вы скамейку чините, я крашу.

– Ну ты же занята. Я уже починил. Да тут красить нечего.

Сашка закатывает глаза. Чем она занята? В Интернете сидит? Он ведь даже не сказал, что пошёл во двор. Тихо слинял. Он просто хочет делать всё сам.

– Всеволод Алексеевич, вы издеваетесь? Ну краска же!

Она почти стонет. Масляная краска, самая обыкновенная. Воняет как… Как ей и положено вонять. Приступов не было где-то неделю. Он соскучился? Одна надежда, что они на улице, да ещё ветерок дует. Отбирать кисточку уже бесполезно, он почти докрасил. Скамеечка получилась красивая, спору нет. Но так как садиться на неё сейчас явно не стоит, Сашка устраивается на пеньке, который обычно служит им столом. В хорошую погоду она накрывает на нём полдник. Всеволоду Алексеевичу на улице любая еда в два раза вкуснее.

– А ты чего с волшебной говорилкой? – Он замечает планшет в её руках.

– Да вообще-то шла показать вам одну вещь. Точнее, дать послушать.

Сашка нажимает на экран «волшебной говорилки», с которой у Всеволода Алексеевича сложные отношения. Ему трудно попадать по мелким изображениям, да и в целом Интернет он недолюбливает, предпочитая старый добрый телевизор. Правда, со спутниковым вещанием и полным пакетом спортивных каналов. Сашка прибавляет громкость. Из динамика доносится до боли знакомый голос:

«Ты моя судьба, Катылхан. Ты мой край родной, Катылхан. Сердце моё всегда с тобой, Катылхан». Шедевр… И в плане музыки, и в плане, прости господи, поэзии.

– Это что? – Всеволод Алексеевич распрямляется, упирая руки в бока – краска с кисточки капает ему на ботинки.

– Это песня «Катылхан – моя судьба», – ехидно поясняет Сашка. – Сегодня в Интернете выложили.

– Откуда такое счастье откопали?

– Скорее к вам вопрос. Может, в том самом Катылхане и откопали. Это, кстати, где?

– Понятия не имею.

– Да ладно! А поёте так, как будто там половину жизни прожили. Лучшую половину, начиная с детства.

– Саша, ты с ума сошла? Я родился в Москве.

Совсем иронии не понимает, да? Сашка встаёт, пристраивает поющий про Катылхан планшет на пенёк, подходит к нему, осторожно забирает кисточку, кидает в ведро.