– Блискун с тобой сходит место посмотреть, – сказал он Лису. – Не годится, чтобы нас с тобой вместе видели, а то заметят, выведут на господина. Мы уже наметили кое-что. Есть хорошее место при дороге от Подола к Святой горе. Тот шишок по ней ездит. Где дорога Глубочицу пересекает, мост, а близ моста клети. Они в эту пору пустые, сторожей при них нет. Стоят на реке, где берег повыше, оттуда дорогу в обе стороны хорошо видно. Ты уж сам посмотри, как там лучше устроить, это я на вас полагаюсь, вы люди опытные. И как только все наметишь, по рукам ударим и серебро я ваше принесу и передам. Людям по гривне, тебе – две. Но тут много людей-то, я думаю, не понадобится, – двое, трое.

Блискун, человек живой и разговорчивый, провел Лиса по всей дороге от Олеговой горы до Святой, показал издали оба княжеских двора, рассказал, как Эльга, старшая княгиня, семь лет назад выбрала для сына жену, а себе поставила новый двор, куда и съехала, оставив молодых полными хозяевами на старом, еще Олегом Вещим поставленном княжьем дворе. Показал, где по преданию жил Аскольд – тот князь руси, что первым повел воевать греков, но это было так давно, что живых памятухов^[12] уже не сыскать.

Как бы между делом остановились перед мостом и осмотрели княжьи клети – сюда сподручно возить с подольской пристани разный товар. Лис согласился: на высоком берегу те стоят удобно, можно сделать удачный выстрел. Обошли кругом, все осмотрели.

– Лучше всего – с крыши, – заметил Лис. – Там кровли как – надежные? Человека выдержат?

– Вот это я не ведаю, не лазил! – Блискун покачал головой. – Болве скажу, пусть он разбирается.

– Двоих посадить на крышу с луками, отстреляться издали – нам же убивать никого не надо? – Лис метнул на Блискуна вопросительный взгляд. – А потом вниз, и живо уходить вон за те дворы. Вон туда в кусты, и если за кустами будут лошади…

– Там дальше целый бор, по нему далеко уйти можно, – согласился Блискун.

– Тогда так и порешим. Пусть Болва серебро несет.

На этом они распрощались, Блискун ушел в сторону Киевой горы, а Лис решил еще пройтись по Подолу. Думал, не зайти ли к вдове брата, Клина; тот был кузнецом и все эти пятнадцать лет, покинув землю Деревскую, жил в Киеве. Две зимы назад киевские купцы привезли в подворье Святого Маманта весть о смерти Клина, и Лис передавал с ними серебра для осиротевшей семьи. Приехав в Киев, дважды побывал у них, но еще не решил, стоит ли оставаться в Киеве, при единственной родне, или все же убраться подальше, где ничто не напоминает о прошлом.

И вдруг… Спокойно идя по дороге, Лис провалился в то самое прошлое, от которого хотел уйти. Ему навстречу шагом, чтобы не задеть пешеходов, всяких баб с козами и лукошками, ехал Свенельдов сын Мистина – именно такой, каким он был в то памятное лето. Молодой, еще почти без морщин, светло-русые полудлинные волосы увязаны в хвост…

Лис остановился, стиснул зубы, сглотнул. Среди бела дня, на оживленной дороге близ торга повстречать блазня!

Блазень повернул голову, увидел Лиса… вздернул брови… Придержал коня, вгляделся… Что-то было не так, не так с его глазами… И он тоже его видит! Потом блазень улыбнулся и направил коня к Лису.

– Лис! Это ты! Вот это встретились! Узнаешь меня? Я – Лют Свенельдич.

От облегчения пробрала дрожь – Лис опомнился. Ну, конечно, это Лют! Младший Свенельдов сын. Сейчас он примерно в тех годах, что был Мистина в год смерти отца, нет, даже моложе. Но сам Лют, когда Лис в последний раз его видел, был отроком семнадцати лет, а теперь вон как возмужал, и сходство со старшим братом еще усилилось – с тем, пятнадцатилетней давности. Только глаза у них разного цвета: у Мистины серые, как у матери, а у Люта цвета желудя, как у отца.

Сойдя с коня, Лют небрежно бросил повод – его тут же подхватил один из двух следовавших за ним всадников, явно бережатых, – и подошел к Лису, протягивая руку. На лице его сияла широкая искренняя улыбка.

– Ну ты… – Лис хотел сказал «ты вырос», но мужчине около тридцати лет такое говорить неловко. – Итить-колотить, совсем боярином стал!

– Так мы в Киеве не из последних! – Лют засмеялся, пожимая ему руку и похлопывая по плечу. – Мне Мистиша говорил, что ты здесь, приехал, пока мы еще в Хольмгарде были, я уж думал тебя сыскать…

Лют жил при отце все те годы, что Свенельд провел в земле Деревской. Лис видел, как он растет и из мальчонки превращается в отрока, сам учил его обращаться с оружием, сперва деревянным, а потом и настоящим. Особого воспитателя, как полагается сыновьям знатных людей, у Люта не было: он родился от рабыни и свободу получил только со смертью отца. Мистина, сын знатной матери и законной жены, мог бы вовсе выгнать его со двора – по закону сыну рабыни никакого наследства не полагалось, – но по одежде, оружию, повадкам, по хорошему коню в дорогой сбруе, по двоим хирдманам-бережатым сразу было видно, что Мистина приблизил сводного брата к себе на полных правах родича. То страшное лето Лют провел в Царьграде, со Свенельдовыми товарами, а вернулся, когда отец его уже был мертв, и князь Ингвар мертв, а Лис давно исчез, собираясь искать себе доли где-нибудь подальше от Руси. До нынешнего дня они не виделись, да едва и вспоминали друг о друге, но теперь Лют, ничего худого о Лисе не знавший, был искренне рад. Да и тот ощущал тепло на сердце при виде этого лица, напоминавшего о молодости в сильной дружине знатного вождя, когда все еще было хорошо. В те годы они были очень самоуверенными – Лис, Клин, Ольтур, Кислый, Хадди, Болва – тогда тот еще носил свое настоящее имя, Бьольв сын Гисмунда, – а тем более старики: Ашвид, Сигге Сакс, Эллиди. Они чувствовали себя полными хозяевами земли Деревской и ждали, что дальше будет еще лучше. Ну и зарвались, нарушив первый завет сбережения удачи.

– Давай хоть поговорим! – Лют отвел Лиса чуть дальше от дороги, где их никто не мог бы задеть. – Мистиша говорил, ты к нам приходил два раза – чего больше-то не заходишь? Мы с ним одним двором живем, у меня там жены, дети. – Он засмеялся, радуясь, что ему есть чем похвастаться. – И Соколина пока при нас, со всем своим выводком. Я в отцовой старой избе живу. Жена-красавица, княжеского рода. Мистиша только сейчас один – его жена уехала к себе в родные края, моя Величана одна за всех хозяйничает.

Величану Лис видел – она-то оставалась дома и принимала гостей, пока Лют был на севере. Даже было думал, что это новая жена самого Мистины, сменившая знакомую ему Уту, – такая была бы и князю впору.

Слушая Люта, Лис бросил быстрый взгляд по сторонам. Болва предупреждал, что ему ни в коем случае нельзя являться на Свенельдов двор и показывать, что у него есть какие-то дела с Мистиной. Тогда и Люту не надо бы стоять с ним на виду у всего Подола и Киевой горы! Его, что ли, не предупредили?

– Ты Болву-то видел? – спросил тем временем Лют. – То есть Бьольва. Он тоже здесь, на Олеговой горе живет. Женился тоже – давно уже.

– Виделся я с Бьольвом. Он мне все рассказал, – с намеком сказал Лис, надеясь, что Лют опомнится.

Или младший брат воеводы в это дело не посвящен? Одно дело – дорогой кафтан, серебряная гривна и хороший конь, но полное доверие – другое.

Но нет – лицо Люта сразу омрачилось, улыбка исчезла, глубоко посаженные глаза сердито сузились.

– И что ты об этом думаешь?

– Думаю… – Лис поколебался, не желая сказать слишком много, – что такой большой человек может себе позволить… усмирять своих врагов так, как считает нужным.

– Вот как? – Лют бросил на него ожесточенный взгляд, его дружелюбное оживление угасло. – Ничего себе! Это был внук твоего прежнего господина, и его убийство ты считаешь дозволенным? Как мелкая шалость, того коня в корягу!

– Какое убийство? – У Лиса мороз пробежал по хребту от ощущения опасной лжи. – Он сказал, пара стрел мимо, бережатому руку оцарапа…

– Оцарапали! Они убили и самого Улеба, и двоих бережатых, Гисли и Рауда! Ты бы видел… Я видел тела прямо на месте, при мне их подняли, когда осмотрели. Улеб лежал в воде, он был изрублен, как… как… – Лицо Люта исказилось от ярости. – Эти бешенцы его рубили в три меча, уже упавшего! Там было такое месиво… меня чуть не вывернуло, а я с семнадцати лет повидал… Его хоронили, голову в плащ завернули, показывать было невозможно!

– А Бьольв… – начал Лис, уже поняв, что Лют говорит о каком-то совсем другом деле.

– Этого придурка там вроде бы не было. Хотя тролль его знает. Игмор с двумя братьями, еще там кое-кто – всего их было семеро, этих угрызков. Ты их не знал, они в твое время еще мальцами были. Это все сыновья Ингваровых старых хирдманов.

– А Улеб… это старший сын Мистины?

– Ну да! Чего там Болва тебе наболтал, я не знаю, это он своих выгораживает. Хотя ему-то хорошо, лучше всех: как Игморова братия сгинула, он теперь у князя первый человек, ётуна мать.

– Кто?

– Да Болва! Бьольв наш. Он с того самого лета в гридях был, от Ингвара к Святославу перешел, женился там же, на Хрольвовой дочери, чтобы совсем уж своим стать и прошлое все загладить. И Святослав их выгораживает: дескать, никто не знает, как там все было, Улеб с двумя парнями сам себя зарубил в три меча, а Игмора с братией водяницы увели.

– Да… – осторожно согласился Лис. – Бьольв мне туману напустил, я ничего не понял… Но раз уж мы с тобой так удачно встретились, может, ты мне расскажешь толком, как все было на самом деле?

Успокоившись, Лют охотно принялся рассказывать. Лучше него никто и не знал подробностей этого дела, разве что Малфа, которая тогда разбудила его на заре и рассказал, что его племянник убит. Он видел тела, как они лежали на месте гибели, видел пятна крови и следы на траве и песке. Лис внимательно выслушал, но о Болве и своих разговорах с ним не упомянул ни словом. Он еще слишком мало знал, чтобы делать выводы и что-то решать, но уже было совершенно ясно: его пытались использовать в чужой игре, завязав ему глаза. Болва от имени Мистины посулил ему серебро за выстрелы в кого-то, но еще не сказал в кого. А теперь выясняется вдруг, что Мистину и самого князя Святослава разделяет – или связывает? – кровная вражда и обязанность кровной мести. И его, Лиса, с его людьми пытаются засунуть в самую середину этого смертоносного вихря.

Мысль его лихорадочно работала. О найме Лют не упомянул ни словом. Не знает? Забыл? Но Болва не рассказал о самом важном в нынешних киевских делах, и это уже о многом говорило. Прежде чем делать любые дальнейшие шаги, надо разобраться получше.

Убедившись, что добавить к делу Лют ничего не может, Лис распрощался с ним. Лют звал его заходить на Свенельдов двор в любой вечер, обещал пива и мяса, и он пообещал зайти, но дня не назвал. Сперва требовалось обдумать уже известное.

Итак, думал Лис, оставшись в одиночестве на дороге и глядя вслед троим всадникам, Бьольв от имени Мистины нанимает нас кого-то «напугать». И выходит, что этим кем-то может оказаться сам князь. Хорошо, если кто-то из его сторонников. Но если он сам… тогда это дело вполне может оказаться из тех, где исполнителей в живых не оставляют. Это нам велено стрелять мимо. Если в то же самое время кто-то другой выстрелит точно… а виноваты окажемся мы… Таинственность, с которой все обставлено, говорит о чем-то подобном.

Лис еще раз оглядел дорогу, берега Глубочицы с мостками, где бабы стирают, мост и ряд пустых клетей. Это место – на дороге от одного княжеского двора до другого, а заодно и к главному местному святилищу. Еще одно указание на возможную цель.

Пожалуй, имеет смысл посадить человека в неприметном месте и посмотреть, кто на самом деле имеет обыкновение ездить через этот мост…

Глава 10

С новой просьбой к Прияне пришел сам Святослав. Она заранее ожидала новостей о наемниках, но все же вытаращила глаза.

– Что-о? Четыре гривны серебром?