Роули поднялся и изобразил элегантный поклон, а когда выпрямился, оказался в одиночестве. Лилит исчезла, а где-то в его квартире сквозь сон послышались тихие голоса.

Аластер открыл глаза и сел на постели. Он не сомневался, что разговор о Преисподней еще состоится, да и Фауст, скорее всего, примчится выяснять, что да как, и требовать объяснений, почему он так хотел воскрешения Лилит. Пока все шло, как и было задумано. Грегор, получив Лилит, начал воплощать план, как они и договаривались, а Роули тем временем должен избавиться от последствий возвращения Первой из демонов и узнать как можно больше об этой странной воскресшей девчонке.

Он взял мобильный, на экране которого уже светилось входящее сообщение:

«Открой новости. До обеда мы должны приехать на экзорцизм. Жду.

Д.Ф.»

Приняв душ, Аластер открыл гардеробную. Надев охровые брюки, мягкие туфли того же цвета и тонкий свитер шоколадного оттенка, Роули надушился и тихо двинулся по коридору из дверей своей комнаты к дверям спальни Софи, внимательно прислушиваясь.

– Это мне кажется чересчур взрослым, – неуверенно произнесла Софи и со вздохом добавила: – Одежды слишком много, а я не люблю наряжаться.

Дагмар фыркнула и прошипела:

– Я тебя впервые увидела в мужском свитере на голое тело, поэтому примерь все, что есть, а потом оставь лучшее.

Раздалось шуршание бумажных пакетов, судя по звуку, многочисленных, а затем Дагмар пошла в наступление:

– Пока ты переодеваешься, поведай мне о пожаре.

Роули усмехнулся, услышав, как она использует старые слова, будто еще не привыкла к новой манере речи.

– Я расскажу тебе о том дне. Только один раз, потому что вспоминать… вспоминать больно.

Ее «больно» вышло слишком откровенно и как-то обезоруживающе, что даже стервозная Дагмар пробормотала неловкое «ладно».

Послышался шелест одежды, очевидно, Софи начала примерку. Аластер засунул руки в карманы брюк и прислонился к стене. Возможно, так даже лучше, Дагмар ее разговорит быстрее, чем он. Девушка легче доверится девушке.

– Мне было пять, и я играла в большой гостиной дома моих бабушки и дедушки по маминой линии.

В сочельник, после того как вся семья уже посидела за праздничным столом, мама отправилась в костел – отнести пирог и другие вкусности отцу, который служил ночную мессу. Бабушка и дедушка пошли в спальню, а пятилетнюю Софи, переодетую в пижаму, уложили отдыхать в комнате рядом.

Их одноэтажный дом был совершенно обычный для Тироля: три спальни, огромная гостиная и кухня, которые соединялись широким коридором. Как и в любом другом тирольском доме, под полом располагался погреб с соленьями и копченьями, а во дворе чуть поодаль стояла небольшая сауна. Ближайшие соседи жили в километре от них вверх и вниз по узкой горной улице.

Софи в эту ночь не спалось: что-то тревожило ее, пугало. Темнота в углах комнаты сгущалась и приобретала вид размытых зловещих фигур. Софи пробовала заснуть, считала до десяти, но в итоге все равно распахивала глаза, вглядываясь во мрак. Сердце стучало все сильнее, и, не выдержав, девочка откинула одеяло и выбежала из комнаты.

Софи прошла спальню бабушки и дедушки, завернула за угол, направляясь в гостиную, к елке, где было совсем не страшно и лежали игрушки. Пушистая ель почти доставала до потолка, по крайней мере, так казалось девочке, когда дед сажал ее себе на плечи, чтобы она водрузила на вершину ангела. Лесная красавица, опутанная светящимися огоньками гирлянды, высилась в углу слева возле больших окон, закрытых плотными шторами. Рядом с ними стояла пара кресел и диван. Справа от елки на стене висел телевизор. Софи и не обратила бы на него внимания, если бы не странность: он был включен, но ничего не показывал, лишь серые помехи на экране. Хотя девочка помнила, что дедушка нажал на пульт, когда покидал гостиную. Посередине гостиной лежал мягкий ковер и забытые Софи кубики, из которых она любила составлять слова.

Девочка, решив, что в гостиной гораздо лучше ждать маму, чем в темной комнате, села на пушистый ковер и потянулась к кубикам. Телевизор все время издавал шум, похожий на шипение, и Софи часто и боязливо поглядывала на него. В один из таких моментов экран внезапно погас, а затем с глухим хлопком вспыхнул – пламя быстро охватило его.

Девочка застыла, наблюдая, как огонь пополз по стене и перекинулся на елку, а затем на шторы. Она встала и попятилась, но не могла оторвать взгляд, будто заколдованная языками пламени.

– Деда! – несмело крикнула она, но никто ей не ответил.

– Дедушка!

Она все смотрела на огонь. Стало жарко, комнату наполнил дым. Софи пришла в себя и попыталась пойти разбудить бабушку и дедушку, но вокруг уже бушевало пламя. Девочка натыкалась на горящие стены, не понимая, куда делся выход в коридор. Все горело. Она закашлялась, не способная полноценно вдохнуть.

Огонь. Куда бы она ни посмотрела, везде был огонь. Все произошло так быстро. Софи отчаянно закричала, когда языки пламени лизнули босые ступни и ухватились за пижамные штаны. В страхе она металась по все сужающемуся квадрату гостиной и не могла найти выход в коридор. Голова кружилась. Она кашляла и снова звала на помощь.

Софи кричала: «Бабушка!», «Дедушка!», но с каждым разом казалось, что ее голос звучал тише и тише, словно пожираемый огнем, как и все вокруг.

Рыдая, она упала на колени, ступни так пекло, что от боли Софи уже ничего не соображала. В голове шумело. За плечом резко запахло жженым и коснулось ушей. Это загорелись ее волосы, заплетенные в длинную, до талии косу.

Девочка провалилась в беспамятство. Вокруг шипел, трещал огонь, уже не пугая, уже не жаля, но смертельно жадно облизывая детское тело.

– Софи!

Огромные мужские руки подхватили ее и прижали к себе. Софи открыла слезящиеся глаза.

Дедушка.

Он побежал, пряча лицо Софи в складках своей рубашки. Выйдя на крыльцо дома, посадил девочку на землю.

– Я за бабушкой, будь здесь.

Он скрылся в горящем доме, а Софи осталась сидеть и смотреть на дымящийся проем. Где-то очень близко послышался вой пожарной сирены, и девочка вздрогнула, словно только сейчас научилась слышать. Звуки обрушились на нее: топот ног, крики соседей, которые бежали к ним, вой скорой, поднимавшейся в гору. Она не чувствовала свежего воздуха, только запах гари – забившийся в легкие, впитавшийся в кожу.

Софи подняли и перенесли дальше от костра, в который превратился дом. У девочки что-то спрашивали, трогали, поливали каким-то спреем, но она не позволяла отвернуть ее лицо от порога и лишь беззвучно шептала:

– Дедушка. Дедушка.

Появились мама и папа. Мама плакала навзрыд и заламывала руки, боясь обнимать Софи. Папа говорил ей что-то утешающее, а в его глазах стоял ужас.

Пожарные подошли к крыльцу, и тут на него вышел дедушка, поддерживающий бабушку под руку. Они оба были живы, Софи облегченно выдохнула и наконец позволила себе закрыть глаза.

Болевой шок длился несколько недель. Девочка больше не разговаривала. В реанимации ее каталку ненадолго подвезли и оставили рядом с бабушкиной. Та протянула руку и нежно погладила внучку по щеке.

– У тебя все будет хорошо, слышишь? Ты сильная. Ты очень сильная. Ты со всем справишься, моя хорошая.

Это были последние слова, которые она сказала Софи. Через два дня умер дедушка, а через неделю ушла и бабушка. У обоих оказался обширный ожог легких.

Девочка получила восемьдесят процентов ожогов тела, и, несмотря на уверения врачей, что ее нельзя оперировать и что ничего нельзя сделать, она оставалась жива. Мама постоянно плакала, ругалась с врачами и администрацией больницы. Отец пытался улыбаться, когда заходил в палату к дочке, но от его улыбки веяло горечью.

Софи было больно. Постоянно было больно. Огонь не тронул только лицо, все остальное тело скрывали бинты, пропитанные сукровицей.

– Потом был год в ожоговом центре больницы и десять операций по пересадке кожи под общим наркозом. Больничный запах въелся в плоть, и девочка стала панически бояться врачей. А затем год попыток ходить на слишком обожженных стопах, хотя это было противопоказано.

Голос Софи звучал ровно, даже безжизненно, словно она рассказывала не о себе, а о ком-то другом. Возможно, так и было. Возможно, она специально дистанцировалась.

Роули понял, что за спокойным тоном стояли тяжелые усилия, работа над собой и укрощение личных демонов. Вот почему она осталась чистой: комплекс неполноценности плюс неприятие внешности противоположным полом.

– Можешь вернуться к моменту, когда произошло возгорание? – попросила Дагмар, и Роули усмехнулся, услышав еле заметное сочувствие, проскользнувшее в ее тоне.

– Могу.

– Ты сказала, что телевизор транслировал серый шум, да?

– Да, – подтвердила Софи спокойно.

Аластер в коридоре приподнял брови: ожидание, что она будет плакать от воспоминаний, не оправдалось.

– А что говорили пожарные после расследования?

– Что произошло замыкание старой проводки за телевизором.

– Ты хорошо помнишь события, – задумчиво прокомментировала Дагмар.

– Я бы хотела забыть, но, кажется, они обугленным клеймом навсегда остались в моей голове. Думаешь, пожар не был случайностью?

– Не был. Я думала, что причина в твоем отце, но ошибалась.

Аластер переступил с ноги на ногу, сверля взглядом стену. Пятнадцать лет назад. Пожар. Что-то казалось смутно знакомым в этой истории, но проблема заключалась вот в чем: все, что демон считал мало-мальски не стоящим внимания, он легко забывал или закидывал в самые дальние углы своей памяти.

Дагмар отстала с вопросами и принялась помогать Софи, едко комментируя тот или иной предмет одежды, который она примеряла. Аластер решил обязательно выяснить, к каким выводам пришла Дагмар, но позже.

Роули, посчитав, что достаточно голоден, отправился в гостиную, где его уже ждал завтрак: почти сырая говяжья печень. Ее ежедневно доставляли по утрам на дом из мясной лавки на Голешовицком рынке. Каждый демон любил что-то определенное из человеческого тела или, как Роули, мог насыщаться мясом животных. Он знал, что Дагмар питалась телячьими щеками, Лилит любила сердца, а Фауст ел глаза, хотя последний очень старался изменить свои вкусы, выбирая обычную человеческую еду. Роули тоже не гнушался людскими блюдами, вкушая любое чуть прожаренное мясо с кровью. Но особенно Аластер любил разные напитки, которые придумало человечество: кофе, коньяк, сидр.

Когда он заканчивал трапезу, на кухне появилась Софи, и выглядела она донельзя похожей на себя прежнюю. Теперь Роули понял, почему они с Дагмар после примерки полчаса провели в ванной. Демоница ее подстригла точно так же, как было до аварии. Черные прямые волосы теперь доходили всего лишь до подбородка, придавая ей дерзкий и еще более юный вид. Новая прическа открывала тонкую шею, и Аластер представил, как с удовольствием прикусил бы белую кожу, желательно до крови. Похоже, стоило заглянуть к одной из многочисленных девушек, чтобы отвлечься от охоты за святой.

– Ты ела? – вместо приветствия поинтересовался Роули.

Он наконец оторвал взгляд от ее прически и перевел на одежду. На Софи были приталенные брюки в клетку и обтягивающая черная кофта.

– Да, Дагмар заказала. – Она засунула руки в карманы, в точности копируя его позу, в которой он стоял в коридоре. – Ты все слышал, да? – по-своему истолковав его взгляд, спросила Софи и добавила: – Очевидно, скоро наглядно увидишь последствия пожара.

– Эти черты лица и тела – твои изначально, а шрамы – это приобретенное, поэтому они не проявились. Возможно, тело вскоре тоже перестроится, но оно будет таким же, каким бы было, если бы не случился пожар, – объяснил Роули.

Она хотела что-то спросить, он видел это по приоткрытым губам и румянцу на щеках, но передумала.

– До вечера тебя охраняет свита. Постарайся остаться в живых.