В этот момент Турзо отчетливо вспомнил об их встрече много лет назад, когда он был подростком. Тогда они сидели на камнях у пруда, и Эржебет взахлеб рассказывала ему о сне, который увидела минувшей ночью. У нее были мечтательные глаза. Наверняка она так же разговаривала и в юности, и после двадцати лет. Сейчас, когда ей было пятьдесят, графиня вела себя точь-в-точь как тогда.

Турзо поражало, что она совершенно не чувствовала ни вины, ни раскаяния. Эржебет не воспринимала происходившее в подземелье как нечто плохое. В ее понимании это было вполне естественное для женщины поведение. Одну за другой она хватала девушек, убивала и выпускала их кровь – так же легко, как подкрашивалась или облачалась в дорогие одежды, только бы по-прежнему казаться мужчинам красивой.

Турзо хотелось о многом ее расспросить, но именно сейчас он совершенно ничего не мог вспомнить. Мыслями он был где-то очень далеко и лишь дивился тому, что эта злодейка оказалась совсем не такой, как он себе ее представлял.

Только вот она, похоже, злодейкой себя совсем не считала, поэтому продолжать с ней беседу казалось опасным. У него возникло предчувствие, что она возьмет его душу в цепкий плен и ведомым лишь ей способом утащит его в мир безумия.

И вот что еще отметил про себя Турзо. Графиня действительно выглядела молодо для пятидесятилетней и, пожалуй, была недурна собой. Однако неестественно сияющая кожа, постоянная улыбка, наигранные жесты и девичья манера речи – все это вызывало у палатина невыносимое чувство дискомфорта. Отчего-то ему позарез хотелось вдохнуть свежего морозного воздуха снаружи.

Он приказал солдатам увести ее обратно в комнату. Подозвав еще одного человека, строго-настрого велел ему всю ночь следить за графиней не смыкая глаз, чтобы та не сбежала или не наложила на себя руки. Рано или поздно ей будет вынесено наказание, а до тех пор он великодушно решил дозволить ей находиться в своих покоях. Как-никак, Эржебет была хозяйкой замка.

Оставшись в одиночестве, он принялся размышлять, в чем были причины неописуемого дискомфорта, который только что его одолевал. В конце концов бросил это дело, рассудив, что все равно не поймет, хоть думай до самого рассвета.

K

В апреле 1611 года, когда снег наконец растаял, Руди пришел в дом к Флоранс и сообщил, что на площади перед Чахтицким замком будет проходить публичная казнь подельников графини Батори. Сейчас вся Венгрия гудела от этих слухов.

Казнить должны были четверых наиболее приближенных к графине людей, пособничавших ей в массовых убийствах, – дворецкого Яноша Уйвари, личного слугу графини Торко, кормилицу Илону Йо и Доротью Сентеш, научившую ее опасным премудростям.

Прошел ровно год с тех самых дней, когда Флоранс пережила смертельно опасное приключение и благополучно сбежала. Руди умолял ее отправиться вместе, однако ей ни в какую не хотелось. Она поклялась себе, что ноги ее больше там не будет. К тому же казнь проводили совсем рядом с ужасным замком. Девушка понимала, что ей уже ничто не угрожает, но от одной мысли, что она приблизится к тому поганому месту, по коже бежал мороз.

Однако Руди непременно хотел взглянуть на казнь. Сколько Флоранс ни качала головой, он все продолжал твердить, что после пережитого у нее есть полное право увидеть смерть тех душегубов. Как и у него – ведь он целую неделю ждал ее один в глухом лесу.

Хотя повинных в таких зверствах не могли оставить в живых, Флоранс не испытывала никакого удовлетворения от их предстоящей смерти. А все потому, что для главной злодейки, графини Эржебет Батори, не объявили никакого наказания.

Она была хуже их всех. Конечно, из-за тюремной решетки дворецкий и прислужник казались исчадьями ада, но они лишь исполняли приказы хозяйки замка. Флоранс была вне себя от злости и никак не могла смириться с тем, что казнят лишь их, а безумная графиня останется в живых. У нее до сих пор не прошли следы от ударов; она хорошо помнила чувство унижения и боль, от которой чуть не теряла сознание, по-прежнему как наяву видела безумные глаза графини, когда та с криком размахивала кнутом.

Так что у Флоранс не стало бы легче на душе от созерцания казни тех, кто повиновался чужим приказам против собственной воли. Она предпочла бы просто узнать об их смерти и оставить ужасные воспоминания в прошлом.

В глубине души Флоранс не была согласна с решением венгерского короля. Будь у нее такая возможность, она бы попросила его хотя бы выслушать ее. Самым большим ее желанием было положить конец злодействам в Чахтицком замке как можно скорее, и нынешнее положение дел ее вполне устраивало. Достаточно было надолго заточить в тюрьме помощников графини, а в пожилом возрасте их можно было помиловать и выпустить на свободу – в старости они уже не смогли бы творить зло. Если же наказывать убийц смертью, то преступниками становятся обе стороны. Не говоря уже о том, что показывать казнь людям – верх пошлости. Правильнее даже сказать, что само по себе это страшное преступление.

Если уж кого-то и надо было умертвить, то только графиню – и не во искупление вины, а потому что она вконец обезумела. Если же оставить ее в живых и не лишить привилегий, то при удачном стечении обстоятельств она непременно возьмется за старое. Ведь она верила, что делает нечто естественное, соответствующее ее представлениям о морали. Как способ окончательно избавить людей от нее – а заодно и как месть за Виену, – казнь графини вполне устроила бы Флоранс.

В конце концов она все же решилась поехать туда. Руди слишком настойчиво ее зазывал и сказал, что раз ей настолько неприятно, то он поедет один. После тех событий Флоранс очень боялась оставаться в одиночестве. Ей все чудилось, что откуда-то явится та страшная женщина с кнутом в руке. Но год спустя она уже казалась Флоранс призраком, злобным духом. Девушка как-то даже не могла представить, что по-прежнему дышит одним воздухом с той злодейкой.

Поддавшись уговорам Руди, она собрала их вещи, приготовила еды на дорогу, и вдвоем они отправились в путь с расчетом на то, чтобы прибыть к замку за два дня до казни. Для Флоранс это было невеселое путешествие.

Молва об отважной девушке, благодаря которой кровопийц из замка отправили на казнь, ходила не только в ее родной деревне, но и во многих других. Всякий раз, когда разговор заходил об этом, у Флоранс все сжималось внутри. Соседям хотелось услышать ее рассказ, но она долгие дни не ступала из дома ни шагу. Если кто-то из зевак узнает в ней ту самую девушку, то ее просто так не отпустят, пока она все не выложит. От одной мысли, что она намеренно отправляется в такое место, Флоранс было не по себе.

Чтобы в таверне никто не понял, кто она такая, девушка вела себя скромно и молчаливо. Руди явно не терпелось кому-то похвастаться, но она несколько раз строго одернула его. Пусть ничего плохого она и не сделала, ей все равно было тяжело от мысли, что из-за нее кого-то убьют.

Казнь проводили в воскресенье, при ясной погоде. Поздним утром, когда Флоранс и Руди поспешно прибыли на площадь из таверны, там собралось уже так много народа, что в толпе было даже трудно пошевелиться. Между людьми с трудом протискивались торговцы, громко предлагавшие хлеб и сладости. Флоранс поразила спокойная жестокость этих людей, пришедших на казнь как на праздник. Понимали ли они, на что сейчас собираются поглазеть?

В таверне они услышали, что люди начали занимать места еще с первыми лучами солнца. Заведения неподалеку от замка ломились от постояльцев, прибывших на казнь.

В середине площади соорудили высокий дощатый помост, напоминавший огромную сцену для спектакля. В его середине стоял большой пень. Руди с жаром объяснил, что на него преступники будут класть голову. Помост явно сделали таким высоким, чтобы людям было все хорошо видно даже издалека.

Здесь и впрямь вот-вот должен был начаться зрелищный спектакль с настоящими убийствами. Люди, занявшие место вокруг помоста, сидели на земле, а те, что стояли вдалеке, терпеливо ждали начала жестокого представления – кто-то ухмыляясь, а кто-то без умолку треща со своими соседями.

Зеваки непринужденно болтали, и среди них не было ни единого человека, кто с серьезным видом ждал бы казни неисправимых злодеев, для которых не было других подходящих наказаний. Люди явно хотели ненадолго сбежать от бедности и серых будней и развеять тоску. Но тогда чем они отличаются от тех, кого сейчас будут убивать?

Похоже, что властители, принявшие решение о казни, одобрили присутствие на ней черни. Но зачем превращать ее в назидание? Неужели, устраивая это ужасное зрелище, они хотели сказать: «Будете делать такое же – отправитесь на эшафот, как они»? Но вряд ли среди зрителей был кто-то, способный на убийство нескольких тысяч женщин. Не у всякого из них есть замок, бездонная сокровищница и армия подчиненных. Нет, этим кровавым действом богачи лишь пытались задобрить простой люд и стереть из их памяти страшные преступления, совершенные такими знатными людьми, как они.

Рядом с помостом лежала куча поленьев высотой в двухэтажный дом. Видимо, посчитав, что от простого обезглавливания зрители заскучают, палачи приготовили еще одну, особую потеху.

Когда солнце высоко поднялось и время чуть перевалило за полдень, из главных ворот замка вывели мужчину со связанными за спиной руками и не спеша подвели к месту казни. При виде жертвы толпа, уставшая ждать полдня, воодушевилась и радостно взревела. Флоранс было отвратительно на это смотреть. Хотелось сбежать от этих голодных до крови людей, махавших руками. Удивительно, но некоторые из них трясли перед собой кусками хлеба.

Человека со связанными руками заставили подняться на помост и развернули лицом в сторону, где стояла Флоранс. Толпа громко выкрикивала: «Торко! Торко!» Она его помнила – это был тот самый бледнолицый человек с бородой, что приходил в ее дом. Позади него стоял толстый мужчина с топором в руках, а возле него – какой-то чиновник. Раскрыв свиток, он зачитал его преступления, однако из-за криков толпы невозможно было разобрать ни слова.

Реакция толпы была разной. Кто-то был недоволен и гневно закричал. Но большинство смеялись и орали – то ли одобрительно, то ли не очень. Среди толпы были даже дети с матерями, которые также поголовно кричали.

Человек неподвижно стоял на помосте, распрямив грудь, с абсолютно каменным лицом. Он уже был готов принять свою судьбу. Про себя Флоранс восхищалась его выдержкой – ей такое было бы не по силам. Казалось, он играл одну из ролей в этой причудливой пьесе.

Под гул толпы бледнолицый человек по приказу чиновника преклонил колени перед плахой и положил голову на пень. Никакого сопротивления он не выказал и покорно делал, что ему говорили. Толстяк, сжимавший топор в руках, приблизился к бородатому человеку. Одобрительные выкрики толпы стали еще громче. Палач явно волновался. Несколько раз он прилаживался к топору и тщетно пытался успокоиться, вытирая вспотевшие руки о штаны.

Толпа начала отбивать такт руками, подначивая палача поскорее казнить преступника. Когда он занес топор над головой и раздались громкие довольные крики, Флоранс резко отвела взгляд в сторону и лишь краем глаза увидела, как опускается топор. Боже, до чего же пошлое, низменное зрелище! Худшее, что можно было устроить…

Улюлюканье стало беспорядочным. Послышался хор разочарованных выдохов, к которым подмешивались гневные выкрики.

Что-то случилось. Флоранс вновь повернулась к помосту.

У палача дрогнула рука. Человек с бородой рухнул на помост и исчез из виду. В попытке увидеть, что там происходит, люди начали ломиться вперед и с криками запрыгивать на помост.

Похоже, топор лишь слегка задел шею. Бородатый человек корчился в муках, однако из-за гула толпы его стонов не было слышно.

Мужчины из толпы прижали человека к помосту. Еще один схватил топор и замахнулся им.

Кажется, все кончилось. Народ кричал, недовольный сорванным представлением.