Бересклет уже давно заметила, что её начальник погодные капризы выносит так же стойко, как их переживают окрестные сопки. Грело ли солнце так, что даже Антонина снимала верхнюю одежду – недолго, но погода баловала теплом и в этих суровых краях, – полз ли на берег холодный, тяжёлый туман или ветер дул такой, что дом скрипел и стонал, – Березин одевался одинаково: в простую рубашку и штаны на широком ремне, и сапоги одни – поношенные, но крепкие и неизменно вычищенные. Лишь в дождь накидывал брезентовый плащ, по всему видать – армейский, грязного буро-зелёного цвета.

Антонина тоже полагала себя привычной к переменчивой погоде и стылому морскому ветру, но Петроград, на её взгляд, оказался куда более человеколюбивым. Вот и сейчас, выскочив из дома прямо под удар бури – а это была именно она, Сидор заметно преуменьшил, назвав её просто ветром, – девушка едва не отшатнулась назад, под прикрытие крепкого и тёплого дома. Но решительно надвинула берет, чтобы не сдуло, и подняла воротник пальто. Только теперь она обнаружила, что саквояж подхватил спутник, но возражать не стала: уже поняла, что в этих медвежьих лапах ничто не пострадает.

– Далеко нам? – уточнила Антонина.

– Туда, – дёрнул головой Сидор, указывая куда-то вдаль по улице, в сторону упрямо золотящихся на фоне серо-синего тяжёлого неба куполов. – Телегу возьму.

– Не надо, я просто спросила! Не так уж и холодно.

Березин смерил её недоверчивым взглядом, но настаивать не стал и зашагал вперёд, чуть щурясь от бьющего в лицо ветра, но и только. Антонина тоже честно пыталась идти самостоятельно, но её некоторые порывы едва не сбивали с ног, так что через пару десятков шагов девушка ухватилась за начальника. Слухи слухами, но лучше уж так, чем упасть и что-нибудь себе разбить. Сидор и бровью не повёл, только согнул руку в локте, чтобы удобнее было цепляться.

Пока дошли, Бересклет всё же продрогла, пусть и старалась этого не показывать. Наверняка замёрзла бы сильнее, но Березин оказался не только устойчивым, а ещё и очень тёплым, так что руки об него грелись, словно об печку. И в остальном ощущение было очень необычным. Антонине доводилось прогуливаться с мужчинами под руку, только статью они заметно отличались: мало того, что ростом уездный исправник удался, так и в остальном – такого второго найдёшь. И за предплечье она держалась – словно и впрямь за печную трубу: твёрдое и двумя ладонями насилу обхватишь.

И всё же Антонина не сдержала полного облегчения вздоха, когда они вошли в парадное красивого белого трёхэтажного здания, напоминавшего девушке родной город и чуждого здесь, среди потемневших от влаги и угольной гари полуслепых избушек. В приметном доме жили сливки местного общества – градоначальник, начальник порта, управляющие угольной шахты и прииска, директор завода и какой-то чудаковатый старичок. Поговаривали, что это целый граф, притом совсем не обедневший, который приехал лет десять назад по прихоти да тут и осел, превратившись в местную достопримечательность. Называли его все стариком Ухонцевым, а по имени-отчеству мало кто помнил. Но недостачи в деньгах он точно не знал, ни в чём себе не отказывал и часто получал какие-то посылки с материка и отправлял в ответ.

Антонина решила, что именно с ним случилась беда, всё же почтенный возраст, но старик встретился сразу при входе. Был он бодр, чисто выбрит, одет в простую, но прекрасно пошитую шерстяную пару, при галстуке, шляпе и драповом пальто, и на тот свет совершенно не торопился. Ухонцев поздоровался, молча приподняв шляпу, Березин кивнул, словно старому знакомому, Антонина тоже поздоровалась, за что удостоилась скользящего взгляда, лёгкой улыбки и даже приподнятой шляпы.

– Сидор Кузьмич, а вы знаете, кто этот человек? – не утерпела она, когда старик вышел, а они вдвоём двинулись по лестнице. – Мне уже успели наболтать всяких странностей, но они не отличаются правдоподобием…

– Энтузиаст.

– Энтузиаст чего? – уточнила девушка, поскольку продолжения не последовало.

– Всего понемногу. – Березин бросил на неё взгляд искоса, определённо лукавый и насмешливый, но опять ничего не пояснил, а там они уже пришли и разговаривать стало неловко.

Их встретила женщина средних лет с заплаканными глазами. Одетая просто и опрятно, с аккуратно собранными под тонкую чёрную косынку волосами, она вряд ли могла оказаться хозяйкой большой благоустроенной квартиры, но держалась уверенно, с достоинством, и Антонина определила её для себя как экономку или бедную родственницу. Несмотря на возраст, женщина была хороша собой: большие тёмные глаза, статная фигура.

– Здравствуйте, Елена Антиповна, – проговорил Сидор. – Мои соболезнования.

– Благослови вас Бог, – коротко кивнула та. – Следуйте за мной. Не знаю, что вы намеревались обнаружить, Георгий Иванович болел страшно в последние дни, оттого и преставился, упокой, Господи, его душу. – Она мелко перекрестилась. – Никаких загадок. Вот здесь он, бедный. Я… простите, не могу. – Она коротко тряхнула головой и вышла.

– Ох, чёрт побери! – вырвалось у Антонины, когда она взглянула на мёртвое тело, благо загадочная Елена Антиповна уже прикрыла за собой дверь.

– Что такое? – поинтересовался Сидор, тоже разглядывая покойника.

Смерть никого не красит, и в другой раз Березин решил бы, что девушку испугал вид мертвеца. Однако он уже успел понаблюдать за Антониной и отметить, что в отношении трупов она проявляла изрядную, завидную даже выдержку. Ему, многое повидавшему в жизни, и то от давешнего утопленника сделалось нехорошо – не до такой степени, чтобы оконфузиться, но увиденное запомнилось не лучшим образом и не скоро забудется.

Он тогда приготовился ловить и приводить в чувство потерявшую сознание подопечную, а Бересклет – ничего, поморщилась только неодобрительно, но осматривала покойника уверенно. В тот момент Сидор наконец поверил, что Бересклет назвали профессионалом не за красивые глаза, и проникся к ней особым уважением. И в очередной раз напомнил себе, что не так уж она юна, как выглядит. Всё же двадцать шесть лет, а не семнадцать, было время набраться опыта.

Что вызвало подобную реакцию сейчас – неясно, потому что покойный Оленев выглядел неузнаваемо, но куда пристойней разбухшего Грущенко. Лицо перекошенное, и всего-то.

– Сейчас. – Бересклет не стала ничего пояснять, подошла ближе, чтобы осмотреть тело внимательнее. – Поставьте где-нибудь. – Она махнула рукой, имея в виду саквояж. А через минуту, внимательно осмотрев глаза и лицо покойного, обернулась: – Сидор Кузьмич, позовите, пожалуйста, ту женщину. Я догадываюсь, отчего он умер, но нужно уточнить.

Домработница пришла неохотно и старалась в сторону мертвеца не смотреть, она явно нервничала рядом, но всё же не упиралась и на вопросы отвечала. Про то, как третьего дня хозяину стало дурно, – подумали, что перепил накануне. Но рвота быстро прошла, а потом началось вовсе странное – и слабость, и ужасная сухость во рту, и с глазами неладное, и дышал едва-едва. За врачом он посылать не велел, пусть и мучился, а минувшей ночью и вовсе – преставился, горемычный.

– Вы говорите, грешили на алкоголь, – хмурясь, уточнила Антонина. – Когда он пил? Один?

– Нет, что вы! Вечером гости были.

– Кто? – требовательно спросила она.

– А я почём знаю? Я на стол накрыла, да и спать пошла. Они вечером в карты играли, открывали Георгий Иванович самолично! Они не любили, когда кто-то в дела их лез и под рукой мешался…

– Что они ели? Если вы накрывали на стол, должны знать!

– Закуски холодные. Сыр, тарталетки, паштет, окорок… – начала перечислять женщина.

– А что-то осталось из продуктов? Пойдёмте, покажете, – сказала Бересклет.

– Делайте, что сказано, – велел заинтригованный Березин в ответ на растерянный взгляд домработницы.

Большинство продуктов, конечно, или закончились, или были выброшены, или их съела сама Елена Антиповна, в чём смущённо призналась. Осталось полголовки сыра, соленья да копчёный окорок, до которого покойный был большим охотником, их и представили Антонине.

Осмотр, ничего не поясняя, та начала с солений. Сидор продолжал наблюдать с интересом, подозревая, что жiвница как-то использует дар. О том, чтобы его можно было применять не к живым людям, а вот таким образом, к продуктам, он прежде не слышал, но Бересклет явно знала, что делала.

Соленья проверку прошли, а вот над окороком девушка тревожно нахмурилась.

– Вы его ели? – требовательно спросила она.

– Нет, мы здесь к свиному мясу непривычные, – пожала плечами Елена. – Это вот Георгий Иванович любили очень свининку, скучали по ней страшно…

– А кто был в гостях? Постарайтесь вспомнить, это важно!

– Да какая мне разница, кто к ним ходил! – всплеснула руками женщина. – Моё дело малое, накормить да прибрать.

– Что случилось? – наконец не утерпел Сидор. – Он отравился окороком?

– В некотором смысле, – вздохнула Антонина. – Ботулотоксин, страшный яд. Странно, откуда они в окороке, да ещё так много очагов…

– Кто – они? – продолжил любопытствовать начальник.

– Clostridium botulinum, бактерии, который этот токсин продуцируют, – пояснила Бересклет. – Их лет тридцать назад выделили, а прежде… Вы про ихтиизм слыхали? Они обыкновенно заводятся в плохо сделанных консервах, в колбасе, бывает. Но тут, и столько, да ещё внутри! – Она задумчиво качнула головой. – Выглядит так, как будто его нашпиговали… – пробормотала она и, слегка побледнев, опять склонилась над окороком. – Сидор Кузьмич, дайте мне, будьте любезны, лупу, да помощнее!

Также она затребовала больше света и долго осматривала ополовиненный окорок. Сидор поглядывал на ногу не без грусти: казалась она весьма аппетитной, а Березин, в отличие от домработницы, уважал почти всякое мясо, было бы вкусным и свежим. Вот чего он так и не сумел принять за годы жизни тут, так это приязни коренного населения к тухлятине – вынужденной, такие уж суровые края. Береговые чукчи могли сохранять еду только в таком виде, но оттого она вызывала не меньшее отвращение. А тут здоровенный кусок прекрасного мяса – и испорченный, да так, что смертельно ядовитый.

За Бересклет он наблюдал с интересом, уже догадываясь, что та пыталась найти. Не просто так она потребовала свет и лупу, помянув «нашпигованность», и вопрос теперь оставался один: найдёт или нет? От ответа зависело очень многое.

Распрямилась девушка через несколько минут, и уже по её взгляду Сидор понял: нашла.

– Кто-то исколол окорок шприцем и внёс заразу. Намеренно, я уверена, – подтвердила Антонина. – Но это полбеды; сейчас самое важное, что мог отравиться кто-то ещё, с кем покойный тогда ужинал, и его ещё можно спасти! Елена Антиповна, постарайтесь припомнить, пожалуйста. Это важно, вопрос жизни и смерти!

– Присядьте, Антонина, – велел Сидор. – А мы потолкуем с глазу на глаз. Речь об убийстве, и теперь уж моё дело разбираться.

Домработница заметно побледнела, но не протестовала и позволила исправнику себя увести. А Антонина села к столу и уставилась на окорок, раздумывая, что с окончанием этого дела нужно будет отписать руководителю в Петроград со всеми подробностями: такого способа убийства она ещё не встречала. И ведь окажись окорок поменьше или съешь покойный его целиком, так и посчитали бы несчастливой случайностью…

Явно обеспокоенная и напуганная домработница привела полицейского исправника в гостиную – светлую, красиво убранную. Тут легко было забыть, что за окнами – не столица, а другой конец света. Небо точь-в-точь как то, что нередко нависало над Петроградом – серое, хмурое. Да и на ветра город на Неве всегда был щедр. А что не город за окном, гладкая цветастая равнина с абрисами сопок, тающими в дымке, – так кто приглядываться станет.

Сидор тоже не приглядывался, он рассматривал домработницу и пытался угадать, отчего она так встревожилась. Только ли от неожиданности? Одно дело – знать, что хозяин умер от болезни, а совсем иное – хитро спланированное убийство. Или она тоже украдкой пробовала окорок и теперь боялась, не отравится ли сама? Или дело куда серьёзнее? Знать бы, какова воля покойного относительно имущества…