Эстер. Я сказала, что Флоран согласен отправить вас в Голливуд, а сам остается здесь. Он остается со мной. Он женится на собственной жене. Мы слишком стары, чтобы открывать Америку.

Лиан. Флоран, это правда?

Флоран. Да, правда. Произошло недоразумение. Это твое тщеславие и мое жили вместе. А не мы с тобой. Не волнуйся, я организую твое путешествие.

Лиан (к Эстер). А я считала вас честной.

Эстер. Я многому научилась.

Лиан (бежит к лестнице, но на первой ступеньке резко оборачивается и дальше поднимается спиной, продолжая говорить). Прекрасно! Лучшее решение! Никакое другое не могло подойти мне больше. Желаю вам успехов. Актеришка вернулся к актерке. Тенор и примадонна. Вполне логично. Наконец-то я могу вздохнуть свободно. Кончайте вашу жизнь в Шату. В Европе можно задохнуться. Мне нужны новизна, пространство, воздух, солнце…

Эстер. Прожекторы…

Лиан. Дерьмо! (Исчезает, сильно хлопая дверью.)

Сцена VII

Эстер, Флоран.

Эстер. Ну что же, если это стиль Голливуда, то я поздравляю тебя с тем, что ты туда не едешь.

Флоран. Оставь ее. Пусть уезжает. Это ты, снова ты, ты! Я тебя вернул. (Прижимает ее к себе.) А этот нож, гадкий нож исчез совсем?

Эстер. Есть люди, которые живут с пулей в сердце. Этот гадкий нож все еще здесь, мой дорогой. Он существует, но он окостенел за это долгое время. Он стал частью меня самой. Я его почти не чувствую. Знаешь, это почти приятно. Раньше я никогда не вспоминала, что у меня есть сердце. Я считала вполне естественным иметь сердце и не думать о нем. Благодаря этому ножу я вспоминаю о нем.

Флоран. Я тебя больше не отпущу.

Эстер. Я не сошла с ума, чтобы уехать. Люлю ждет меня в машине со всеми чемоданами.

Флоран. Ясновидящая.

Эстер. Потому что, Флоран, я никогда бы не приехала по ее первому знаку и не рискнула бы на трюк с чемоданами, если бы у меня не было важнейшей причины тебя увидеть.

Флоран. Какой?

Эстер. Телеграмма от Жанно. Телеграмма из Шотландии. (Вынимает из сумочки телеграмму и протягивает ему.) Читай!

Флоран (прочтя). Внук!

Эстер. Мы созрели, чтобы играть Пеллеаса и Мелизандру

Флоран (разглядывает ее). Бабушка.

Голос Шарлотты (за сценой). Эй! Флоран… Лиан… Лиан… Лиан!

Сцена VIII

Те же и Шарлотта.

Шарлотта. Вы здесь? Этот снег совершенно ослепил меня. Лиан, Флоран, я проезжала мимо на машине, я подумала… (Увидев супружескую пару, резко останавливается.) Эстер!

Эстер. Да, это я, Шарлотта, именно я выхожу замуж за своего мужа.

Шарлотта. Вот это новость! А… другая?

Эстер. Другая укладывает свои чемоданы, собираясь в Америку.

Шарлотта. В конце концов…

Флоран. Садитесь…

Шарлотта. Нет. На этот раз, Эстер, вам не удастся увильнуть.

Эстер. Увильнуть?

Шарлотта. От моей мамы! Я вам ее представлю! Она в машине! Я иду за ней.

Флоран. Такой снегопад… Я вас провожу…

Шарлотта. Бесполезно! Эстер, я вам ее сейчас приведу!

Эстер (кричит). Ведите ее скорее сюда!

Шарлотта убегает в сад.

Флоран. Какая зануда!

Эстер. Да нет. Ты увидишь.

Он хочет что-то сказать.

(Закрывает ему ладонью рот.) Оставь. Я так хочу. Это эксперимент.

Флоран. Эксперимент?

Эстер. А потом я тебя похищаю. Завтра мы уезжаем в Шотландию.

Входят закутанные из-за метели Шарлотта де Ковиль и очень старая дама в черном.

Шарлотта (сияя). Мамочка, я представляю тебе наших дорогих звезд.

Старая дама стоит направо, на переднем плане, спиной к зрительному залу.

Эстер (в то время как Флоран кланяется, кричит во все горло). Мадам! Я должна немедленно сообщить маме Шарлотты чудесную новость, которая доставит ей удовольствие. Я стала бабушкой.

Потрясенная новостью старая дама изо всех сил начинает пожимать плечами и кивать, как бы говоря: «Нет, нет, нет!»

Флоран. Вот видишь, Эстер, мадам тоже не может поверить. (Старой даме.) Я только что говорил Эстер то же самое.

Его прерывает безумный хохот Эстер, который передается Шарлотте. Смех Шарлотты передается старой даме, которая смеется, как сумасшедшая, продолжая пожимать плечами. Флоран, ничего не понимая, разражается хохотом. Со стороны сада входит Люлю с чемоданами, ставит их на пол и смеется вместе со всеми.

Это развязка театрального фарса после пятимесячного нервного и трагического напряжения.

ЗАНАВЕС

Трудные родители^[1]

Ивонне де Брэ, вдохновившей меня на написание этой пьесы, в которой она, заболев, не смогла сыграть, а также тем, кто потрясающим образом передал мой замысел, посвящается.

Жан

Предисловие I
(написанное одновременно с пьесой)

В современной пьесе цель головоломки состоит в том, чтобы создать произведение, способное поражать зрителей и как можно более верно передавать состояние общества без руля и ветрил. Я взялся сочинить такую драму, которая представляла бы собой комедию, в самом центре которой была бы водевильная завязка, если бы развитие действия и механизм человеческих отношений сами по себе не были драматическими. Я постарался изобразить семью, члены которой способны пребывать в состоянии разногласия друг с другом и с самими собой и вести себя загадочно, при этом надлежало не выходить за объем такой пьесы, которая должна казаться монолитной, дабы как-то особенно поразить зрителя.

Пьесе гораздо проще казаться монолитной, если хотя бы один из главных персонажей никогда не отклоняется от того порока или той добродетели, которые ему присущи, и если второстепенные персонажи также не меняют то и дело свою линию поведения. Проблема на протяжении трех актов состояла в том, чтобы изобразить персонажей не одноплановых, а способных на колебания, отклонения, на порывы и возврат к прежнему, и при этом таких, которые самым естественным способом образовали бы некое нераздельное целое, созданное одним духом, единым блоком.

Из чего вытекает, что предпочтение должно было быть отдано пьесе в ущерб ролям, которые призваны служить ей вместо того чтобы пользоваться ею.

И потому во втором акте мать уходит на второй план, а на первый выходит молодая женщина, тогда как в первом акте эта молодая женщина не появляется вовсе и существует разве что в виде призрака, а отец показывает, на что способен, лишь в последнем акте, после того, как явил себя на сцене существом слабым, эгоистичным и жестоким.

Двое из персонажей обеспечивают баланс между порядком и беспорядком, который лежит в основе всей пьесы. С одной стороны – молодой человек, чей беспорядок является беспорядком чистейшей воды, с другой стороны – его тетя, чей порядок таковым не является. Я, как мог, придерживался близкой мне линии поведения: оставаться по отношению к произведению вовне, не принимать ничьей стороны и не защищать ни одного из персонажей.

Театральное искусство должно быть не моральным или аморальным, а всего лишь действием как таковым. Во Франции больше не принуждают нас играть в поборников морали, и главной сложностью, которую следует преодолеть, должно стать обретение своего стиля, без каких-либо языковых изысков и утраты натуральности.

Стоит ли добавлять, что персонажи пьесы – плод моего воображения, что я не списывал их с кого-то, кого мог знать? Чтобы обеспечить им подобие жизни, я был озабочен лишь последовательной сцепкой нелогичных обстоятельств. И в этом тембр голоса и особенная повадка некоторых актеров, которых я прочил на роли в моей пьесе, помогли мне в моем начинании.

Предисловие II
(написанное при постановке пьесы)

Представляю вам самую, без всяких сомнений, непростую и самую опасную из всех своих затей. Пришлось запереться в одном из отелей Монтаржи, не обращая внимания на скандал, связанный с постановкой. Должен признаться: я сам стою у истоков этого скандала. Но любой скандал начинает становиться поистине скандальным тогда, когда из здорового и живого, каким он был в начале, он превращается в догму и, я бы сказал, когда он окупается.

После постановок Антуана^[2] вошло в норму прибегать к громоздким механизмам декораций, сложным костюмам и утрированной жестикуляции. Мы отдали этому дань. Ныне текст как подтекст и эксцентричная постановка превратились в нечто обыденное. Их требует публика. Так что важно поменять правила игры. Вернуться вспять невозможно.

А вот возобновить отношения с примерами тонкого свойства весьма заманчиво. Помню время, когда бульварный жанр царил во всем. Постановки не были авторскими. Естественность Л. Гитри, Режан^[3] была естественностью подмостков, столь же подчеркнутой, как и излишняя выразительность монстров драмы – Сары Бернар, Муне-Сюлли, де Макса^[4]. В ту эпоху я воображал себе театр с помощью программок, названий, афиш, выходов в театр моей матери в платье красного бархата. Я представлял себе, что такое вообще театр, и этот воображаемый театр оказывал на меня влияние.

В Монтаржи я попробовал написать пьесу, которая, будучи далекой от того, чтобы послужить поводом для постановки, могла бы послужить поводом для игры великих комедиантов. Я уже давно использовал в своих пьесах декорации, принимающие участие в действии. Дверь, позволяющая несчастью входить и выходить. Стул, позволяющий присесть судьбе. Я не терпел перегруженности. Мне удалось полностью ее избежать. Нужно было сочинить современную и оголенную пьесу, не дать артистам и публике ни одного шанса перевести дух. Я исключил телефон, письма, прислугу, сигареты, окна-обманки, все, вплоть до фамилии, которая ставит персонажей в определенные рамки и всегда несет в себе лишнее. Из этого вышла водевильная завязка, мелодрама, типажи – хоть и целостные, но противоречивые, последовательность сцен – подлинных маленьких театральных актов, – в которых души и перипетии каждую минуту находятся на пределе самих себя.

Не является ли народный театр – театр, достойный публики, которая не судит заранее, – именно таким театром и не знаменует ли он провал сценических произведений, неспособных жить без декоративных уловок?

Пьеса «Трудные родители» была впервые поставлена в театре «Амбассадер» 14 ноября 1938 года.

Действующие лица

Ивонна

Леони

Мадлена

Жорж

Мишель

Декорации

Действие происходит в Париже в наши дни.

Акт I: Комната Ивонны.

Акт II: У Мадлены.

Акт III: Комната Ивонны.

В комнатах семейства царит беспорядок, у Мадлены – наоборот.

Одно обязательное условие: декорации, очень реалистичные, должны быть достаточно прочными, чтобы можно было стучать дверьми.

Лео (Леони) часто повторяет: «У вас дом, где стучат двери».