Медсестра, проходившая мимо нас, ойкнула и едва не подпрыгнула от неожиданности. Окинула нас недовольным взглядом, но почему-то ничего не сказала. То ли её так впечатлил пиджак преподавателя, то ли в целом деловой костюм и кеды, которые выбивали из колеи любого. И становилось непонятно с первого взгляда, что за человек перед тобой: студент-раздолбай или кто-то посолидней.

Наверное, я больше изумился тому, что преподаватель педагогического института, пусть даже бывший, выругался вслух, чем тому факту, что Егор что-то там спас из огня.

– На моём месте так поступил бы каждый, – вырвалась из меня дурацкая киношная фраза, я смутился, но Лапшин словно и не заметил ляпа.

Преподаватель задумался, видимо, нырнув в прошлое.

– Да… Не каждый, Егор, способен на подвиги. Не каждый, – Геннадий Анатольевич кивнул сам себе, строго посмотрел на меня, словно хотел убедиться, что я не буду спорить.

Спорить я не собирался, а вот подробности узнать очень хотел. Но спросить нельзя, оставалось надеяться, что Лапшин сам всё расскажет хотя бы в общих чертах. Собственно мои ожидания оправдались.

– Да… Матрёна Афанасьевна ведь жива… жива… – тепло улыбнулся преподаватель. – Помнит тебя, – вдруг заявил Геннадий Анатольевич. – Я ведь тогда у неё комнату снимал… тишина… никто не мешает… хозяйка рано спать ложится, рано встаёт, жильца не тревожит… И вот ведь оказия какая… Пожар… Да…

Я терпеливо ждал продолжения. Что мне ещё оставалось делать?

– Это ж надо было додуматься – фейерверк под моими окнами устроить! Чай, не девушка я… – в голосе Лапшина послышалось давнее непонимание пополам с удивлением. – Химики юные, головы чугунные… – пошутил преподаватель…

А я вдруг вспомнил, как кто-то из сокурсников предложил порадовать деревенских салютом. Студенты на курсе у Егора действительно подобрались все как один – талантливые, яркие, разгон от мысли к делу – полсекунды. Вот и замутили фейерверк из подручных средств. Да такой, что чуть не сожгли дом этой самой Матрёны Афанасьевны. Но летняя кухонька всё-таки сгорела. А вместе с ней чуть не погибла и хозяйка.

– Я в тот день в летней кухне работал… засиделся допоздна… да… потом на речку ушёл прогуляться, голову проветрить… Матрёна Афанасьевна спать легла… она с поздней весны по осень всегда в летней кухне ночевала… Да… – Лапшин ударился в воспоминания.

С каждым его словом в моей голове всплывало чужое прошлое, как наяву. Вот мы толпой студентов химичим из непонятно чего салют. Понятное дело, были бы трезвыми, вряд ли нам пришла в голову подобная дурость. А тут надо было непременно оповестить всю деревню о том, что практика у нас закончилась. Приняв на грудь деревенского самогона, который принесли местные парни, коллективным разумом было принято решение устроить праздник для всех.

Кто-то из деревенских ребят, с которыми мы к концу практики сдружились, притащил ракетницу, видимо, хранившуюся дома как трофей. А потом… потом мы решили: какой праздник без преподавателя? И пошли всей толпой к дому, в котором столовался Лапшин. И устроили фейерверк.

Только вот Почемучки дома не оказалось. А баба Матрёна спала на уличной кухоньке, в которую попал заряд. Это у меня нынче в Жеребцово стол, пару скамеек, печка из кирпича сложенная. У хозяйки всё по уму сделано было. С крышей, дверкой, окошками, обитыми тюлью… Вспыхнуло быстро.

Бабка спросонья сначала не поняла, что случилось, когда сообразила, с перепугу стала ломиться в стены, а не в двери, которые как-то сразу повело и оттого заклинило. Пришлось выбивать тонкие перегородки и вытаскивать орущую благим матом Матрёну Афанасьевну.

Уж не знаю, что меня сподвигло на дальнейшие подвиги, но когда кто-то из однокурсников организовал спасательные водные работы, я вспомнил: на столе в горящей сараюшке лежат папки Лапшина. Ну и кинулся внутрь, спасать бумаги. Помнится, Геннадий Анатольевич меня потом сам же дураком и обозвал. За глупость. Правда, сначала крепко выругал всех за дурость, потом объявил благодарность за спасение Матрёны. Ну а на следующий день мы всей гоп-компанией разгребали последствия нашей гениальной идеи.

Влетело нам тогда знатно, уж не знаю, как Лапшину удалось договориться, чтобы нас комсомольских значков не лишили и из института не отчислили. А кухню мы Матрёне Афанасьевне за свой счёт восстанавливали вместе с деревенскими. Местным тоже знатно досталось и за самогон, и за ракетницу, тайком вынесенную из дома. Признаки воспитательных мер у пары пацанов красовались на лице, некоторые и вовсе сесть не могли.

– Да… – повторил я вслед за Геннадием Анатольевичем, сдерживая желание хорошенько потрясти головой. Не готов я оказался к подобным воспоминательным казусам. Но зато голова перестала болеть, неожиданно понял я.

– Маленькие детки – маленькие бедки, большие детки – большие бедки, – добродушно вздохнул Лапшин. – Ты, Егор, главное не забывай: у каждого пацана должен быть взрослый друг, который и поможет, и подскажет, и от беды спасёт.

– Не забуду, Геннадий Анатольевич, – ответил я, удивившись, насколько созвучны наши мысли.

– Да… Ты вот что, дорогой Егор Александрович… приезжай-ка ты со своими ребятишками ко мне в Академгородок… я ведь нынче там… да… – немного застенчиво пояснил Лапшин в ответ на мой удивлённый взгляд.

– Экскурсию обеспечу… А то давай ко мне, а? У нас там база невероятная! Там такие открытия совершать можно! Помнишь, о чём мы мечтали? – взгляд Лапшина загорелся. – Такие возможности! Егор! Ты себе представить не можешь! А ведь из нас была хорошая команда… Что скажешь?

– Скажу спасибо за ваше предложение, но школу подвести не могу. Я теперь классный руководитель десятого класса. Я бы сказал – удивительно гениального десятого класса, – улыбнулся я.

Геннадий Анатольевич нахмурился, а потом до него дошло и он громко и искренне рассмеялся. На него тут же шикнула дежурная медсестра, пристыдила за шум и неуважение. Лапшин смущённо извинился, подмигнул мне и шёпотом выдал:

– Ну что, коллега, теперь вы меня понимаете.

– Начинаю, – от души подтвердил я.

– Вот здесь мой телефон… и адрес… – Почемучка достал записную книжку и принялся писать, затем вырвал листок и протянул мне. Я взял, решив про себя, лишним не будет, в этот момент дверь одного из кабинетов распахнулась, оттуда вышла медсестра и, не глядя по сторонам, рявкнула:

– Беспалова чья?

– Моя! – после короткой заминки отозвался я. – Извините, Геннадий Анатольевич, рад был повидаться… Но мне надо идти, зовут…

– Да-да, Егор, конечно, ступайте… – тепло попрощался Лапшин. – Так я жду вас с десятым классом, – весело крикнул мне в спину педагог. – И подумайте насчёт моего предложения… работа в Академгородке – это мечта, а не работа!

– Обязательно, – кивнул я и скрылся за дверью палаты.

Глава 2

Я облегчённо выдохнул, едва дверь за мной захлопнулась. Рассеянно посмотрел на недовольную медсестру, которая что-то начала говорить, но мозг отказывался воспринимать звуки, всё ещё переваривая неожиданную встречу. Если так дальше пойдёт, придется безвылазно сидеть в Жеребцово. На всякий случай. С другой стороны, на всю жизнь от прошлого не спрячешься, рано или поздно оно меня настигнет. Хоть и не моё вроде бы, но всё равно.

Опять-таки, у Егора родители живы-здоровы. Они, конечно, на словах отказались от сына. Но я готов поспорить на зуб, что подобные сволочи в глубокой старости обязательно вспомнят про единственного кормильца, ещё и на алименты подадут на всякий случай, чтобы не отвертелся кровиночка от обязательств. Ладно, это всё лирика. Что тут у нас в настоящем?

– Вы меня слушаете, молодой человек? – сварливый голос ворвался в уши, выметая из головы посторонние мысли.

– Прошу прощения, милая барышня, виноват, растерялся, сильно переживаю сильно, – прижав ладони к сердцу, покаялся я.

– Какая я вам барышня? – тут же взбеленилась женщина бальзаковского возраста. – Выражения выбирайте, молодой человек.

– Девушка, милая, ещё раз извините! Голова совершенно отказывается соображать! Как моя… мама? – я постарался оперативно переключить внимание женщины на её профессиональные обязанности. Заодно мысленно отругал себя за невнимательность в разговоре. Опять словечко выскочило не из этого времени.

Я вежливо и со всем вниманием уставился на медсестру, которая вроде как даже смягчилась. Одновременно надеялся на то, что Мария Фёдоровна, которая молча лежала на дальней койке возле окна, не поинтересуется у дамы, кто я есть такой и почему называю её мамой. Пока спасало то, что мы с сотрудницей приёмного покоя разговаривали возле двери. И при всей склочности характера, который считывался с лица и позы, женщина не повышала голос, разговаривала относительно негромко. Видимо, чтобы не тревожить пациентов.

– Ничего страшного с вашей мамой не случилось. Заботиться надо лучше, – проворчала медсестра. – Человек в возрасте, небось, всю войну прошла… – женщина кинула на меня внимательный взгляд, мне только и оставалось, молча смотреть на собеседницу. Врать о таком я не хотел и не мог, а воевала или нет Мария Фёдоровна, я не знал.

– Ох, молодость, молодость, – покачала головой медсестра. – Все бежите куда-то, несётесь, боитесь не успеть, а про родных забываете. Когда вспомнишь, поздно будет, мамы уже нет. Отец-то жив? – внезапно полюбопытствовала собеседница.

Я кивнул: раз Марию Фёдоровну записали ко мне в матери, отчего бы не признать Митрича отцом? Тем более, никто проверять не будет. Кинул осторожный взгляд в сторону Беспаловой, но жена дяди Васи, видимо, никак не соотнесла моё появление в палате с тем, как медсестра надрывалась в коридоре, выкрикивая её фамилию.

Вот и славно. Сейчас избавлюсь от медработницы, подойду и всё тихонько объясню. Надеюсь, женщина окажется в адекватном состоянии и сумеет понять, в какую авантюру меня нечаянно втравили вместе с Митричем и прочими односельчанами.

– Девушка, вас как зовут? – поинтересовался я.

Первое правило по жизни: хочешь нормального общения, вразумительных ответов, спроси у собеседника имя-отчество, не хами и доброжелательно улыбайся.

– Галина Львовна, – солидно ответила медсестра после короткого изумлённого молчания.

– Красивое имя, вам очень идёт! Галиночка Львовна, милая! – запел я соловьём, всё так же прижимая ладони к сердцу. – Подскажите, будьте любезны, что мне дальше делать? Маму в больнице оставят на ночь? Или её госпитализировали? На сколько? Может, что-то нужно? Лекарство там какие? Вы только скажите, я достану!

И только закончив свою пламенную речь, сообразил, что я в далёком прошлом, где многое в дефиците. Причём нахожусь в незнакомом месте, где никого не знаю. Если сейчас женщина выдаст мне список лекарств, чёрт его знает, куда бежать и через кого их доставать. Хотя… Перед глазами мелькнуло уверенное загорелое лицо председателя колхоза товарища Лиходеда. Этот точно сумеет раздобыть всё необходимое. На крайний случай обращусь к нему за помощью.

От неожиданной мысли я несколько опешил. Как так вышло, что за несколько неполных суток семья Василий Дмитриевича стала для меня практически родной? Я нисколько не кривлю душой. В эту самую минут, когда я внимательно слушал серьёзное щебетание медсестры, вдруг понял: и ведь пойду к Семёну Семеновичу, и попрошу. А если надо, то и душу вытрясу, чтобы добыть необходимое. Когда я успел так привязаться к незнакомым мне людям?

И ладно бы, к Митричу. Мы с ним практически и Крым, и Рим, и медные трубы.

– Можно забирать…

– Что? Забирать? Куда? – опешил я, услышав последние слова медсестры.

– Домой кончено, – изумилась моему вопросу Галина Львовна.

– Но… скорая… сердце… а вдруг снова приступ…

Куда я на ночь глядя с Марией Фёдоровной на руках? В Новосибирске я ничего и никого не знаю. Найти гостиницу не проблема, но заселиться в неё будет проблематично, даже с паспортами. Женщине нужен покой, а не ночные забеги по городу. Позвонить в Жеребцово тоже не могу. Даже если Беспалова подскажет номер телефона администрации или школы, не факт, что в такое время кто-то будет на рабочем месте.