– Василий Дмитриевич… – очередная попытка вклиниться бесславно провалилась.

– Подумаешь, сердце! – дядь Вася возмущённо фыркнул. – Да она с этим сердцем всю войну! И сына… И… Егор… Ляксандрыч… Что же это, а? Как я без неё? А Серёжка? Серёжке-то как скажу?

Дядь Вася вдруг сник, утёр рукавом глаза, протяжно вздохнул, сдерживая то ли всхлип, то ли стон.

– Жива она, Василий Дмитриевич, – тронул его за плечо, привлекая внимание.

– Да что уж теперь… – махнул рукой дядь Вася.

– Василий Дмитриевич, жива Мария Фёдоровна, – ещё раз повторил я.

– Да что вы такое говорите! – зашипел сердитая медсестра – Зачем так! У человека горе, а вы!

– Девушка, милая, нас вчера в семнадцатую вечером определили всего лишь на ночь. Вы там у себя в бумагах гляньте. К обеду уже выпишут. В смысле определили Беспалову Марию Фёдоровну. Положили в палату номер семнадцать на свободную койку. Её ночью на скорой привезли, в смену Галины Львовны и Маруси… Марии, не помню отчество.

Девчонка поледенела, кинула испуганный взгляд на Митрича, охнула и рванула к сестринскому посту.

– Жива, говоришь? – переспросил Митрич. – А ты не врёшь, Ляксандрыч? – дядь Вася прищурился, с недоверием глядя на меня. Ответить я не успел.

– А ты и рад, да? – раздалось за моей спиной.

– Маша! Манюнечка! – расцвёл Василий Дмитриевич и, обогнув меня, кинулся обниматься с воскресшей женой.

– Что, злыдень, обрадовался, поди? Свободу почуял? – беззлобно погрозила кулаком Мария Фёдоровна, смущённо принимая объятия мужа. – Да пусти ты, медведь. Что люди-то подумают!

– Пущай думают, что хотят! У меня жена живая! Эх-ма! Радость-то какая! – обрадованно завопил Митрич, ощупывая свою вторую половинку.

– Да хватит тебе! Ты гляди, завёлся, чисто молодой! – отбивалась Беспалова от мужниных объятий.

– Это чего, а? Ляксандрыч, ты видал? А? Как так-то? А чего жеж мне сказали, померла, мол, дедушка, твоя бабушка? А?

– Ошиблись, человеческий фактор, с кем не бывает, – сочувственно прокомментировал я.

– Какой такой фактор? Не знаю такого! – возмутился Митрич. – А ежели бы я тут окочурился?

– А ну, цыц, – шикнула Мария Фёдоровна. – Раздухарился тут. В больничке, чай, не на базаре! Понимать надо! Людям тишина нужна!

– Так, я это… – притих дядь Вася.

– Вот и веди себя тихо… герой… – фыркнула Беспалова, но я прекрасно видел: не со зла, а по любви и фырчит, и ворчит.

– Теперь-то что делать? – Митрич растерянно оглянулся на меня.

– Дождёмся выписки, и поезжайте домой, – подсказал семейству. – Вы на машине или на автобусе?

– На машине, – кивнул дядь Вася. – Звениконь по делам в город, я с ним.

– А Серёжа? Как Серёженька? – заволновалась Мария Фёдоровна.

– Что ему станется, лбу здоровому, – отмахнулся муж. – На работу отправил, неча отлынивать. Сказал, в выходные навестит. А ты вона, уже домой собралась! – довольно покивал Беспалов старший.

– Ты гляди, какой командир выискался, – покачала головой жена. – Егорушка… Егор Александрович… так нам чего теперь-то?

– Ждём обхода, врач вас осмотрит и домой, – подумав, определил я дальнейшую больничную программу.

– Так может, ну его, врача-то? Чего его ждать? – предложил Василий Дмитриевич. – Вона, моя Машка-то… Мария, стало быть, Фёдоровна! Живая вся и здоровая, чего зря лёжмя лежать? На своей-то кровати всяком лучше!

– Нельзя, не положено. Марию Фёдоровну выписать должны, такой порядок, – остановил я Митрича. – Вы что-то хотели, девушка? – вежливо уточнил у медсестры, которая маячила за нашими спинами.

– Вот! Это она мне сказал, что ты померла, Маша! – дядь Вася возмущённо ткнул пальцем в совершенно растерянную девчонку.

– Простите, пожалуйста… я не знала… я не хотела… случайно так получилась! – едва не рыдая, лепетала медработница.

– Не реви, нос распухнет, – посоветовал Митрич. – И внимательней надо на рабочем месте! Внимательней! – строго погрозил пальцем. – Всех перепутаешь да похоронишь, кого лечить будешь? – дядь Вася подмигнул вконец обалдевшей девчонке.

– Простите, пожалуйста… Только не жалуйтесь, ладно? Пожалуйста! – взмолилась девчонка.

– Да что ты, милая, – махнула рукой Мария Фёдоровна. – Ты нас выпиши скоренько, а? Сделай милость, – попросила ожившая Беспалова. – Да мы пойдём себе потихоньку…

– Не могу, – испуганно замотала головой медсестричка. – Доктор посмотрит, тогда…

– Эх, – вздохнул Василий Дмитриевич. – Ну, пойдём, что ли, Маша, ждать доктора твоего. Красивый, небось? – ревниво поинтересовался Митрич.

– Да ну тебя, балабол, – легонько толкнула мужа в плечо и неторопливо пошла в палату.

– Василий Дмитриевич, я отлучусь по делам, – окликнул я Беспалова.

– В палате буду, – солидно кивнул Митрич, сопровождая свою вторую половину. – Маш, а ты мне вот чего скажи. Ты чего это помирать вздумала, а?

– Дурак, ну как есть дура-а-ак, – протянула Мария Фёдоровна.

Я улыбнулся и отправился на поиски телефона. Карман грел листок бумаги, которую мне вручил Почемучка, то бишь профессор Лапшин Геннадий Анатольевич. Я как-то сразу о нём подумал, когда не нашёл нужные мне запчасти для поделки. Придумал я вещь простую, но забавную. Уверен, в советское время в эти годы светодиодные ленты ещё не пользовались популярностью по причине их отсутствия в продаже. Ну а мне нужно раздобыть что-то вроде диодов для лампы Ильича, которую я придумал.

В принципе, можно выпросить у Почемучки миниатюрные лампочки вроде как для гирлянды, но ещё мельче. Ну а что, покрашу и в красный цвет, и все дела. Для демонстрационной модели вполне подойдёт. Если директору понравится моя идея, для большего масштаба будем искать фотолампочки. Либо приспособлю красный фотофонарь под свою задумку.

Собственно, раздобыть «гирляндные» светильники в советское время не очень сложно, если знать, где искать в чужом городе. Но времени у меня оставалось маловато, не за горами первое сентября. Поэтому я решил убить двух зайцев одни звонком: и Геннадий Анатольевича уважить, рассказав про свою идею, и заодно помощи попросить.

Помимо мелочёвки, которую я смогу достать у себя в селе, мне жизненно необходим переключатель режима работы. Чтобы, значит, щёлкнул пимпочку один раз, светильник загорелся, нажал «флажок» дважды – лампа мерцает. А где можно раздобыть транзисторы и прочие детали для моей модели? Правильно! В Академгородке. Потому что там этого добра, как дров возле бани.

С этими мыслями я оказался в вестибюле и огляделся по сторонам, разыскивая телефон-автомат. Улыбнулся, вспомнив свою же фразу, которую регулярно говорил своим ученикам: «И как мы раньше без телефонов жили? В глаза друг другу смотрели!»

Вот он красавчик, висит на стене, ждёт меня. Я похлопал по карманам в поисках мелочи, но нигде не зазвенело. Прикинул, где могу поменять, и решил поискать бочку с квасом. Должен же в Новосибирске летом продаваться любимый советский напиток?

При мыслях о квасе захотелось холодненького разливного пива в пол-литровой кружечке да с сушёной воблочкой. Но лучше с таранкой. Есть у меня дружок закадычный на кубанской земле. Раз в год Петрович обязательно ко мне в гости приезжает и привозит рыбку собственного посола.

Хороша, зараза. Как и вечера под яблонькой в собственном дворе, когда сидишь с другом за столом, своими руками сколоченным, за тихой неторопливой беседой под баллончик разливного «Советского». Были. Но остались в прошлом.

Я отмахнулся от ненужных воспоминаний и вышел на улицу. В дверях на секунду отвлёкся на красивую девчонку с косой до пояса и в кого-то врезался. Этот кто-то чертыхнулся знакомым голосом. Я поднял портфель, который отлетел в сторону, выпрямился и радостно выпалил:

– Почемучка… Чёрт! Простите… Геннадий Анатольевич! А я как раз вам звонить собирался!

Глава 5

Если я и удивился, снова увидев Почемучку в холле больнице, то не подал виду, сейчас меня волновало другое.

– Вы не заболели, Геннадий Анатольевич? – озадачился я, сообразив, что преподаватель посещает больничку второй день подряд.

– А? – рассеянно переспросил Почемучка, отряхивая пузатый портфель. – Заболели… заболели… Что? Нет-нет, со мной всё в порядке. Товарища навещаю, – педагог вернулся в реальность. – Гостинцы… документы… – Лапшин потряс сумкой. – Вы-то что здесь делаете, Егор? Заболели? – нахмурился Почемучка.

– Нет, я тут в качестве сопровождающего, – пояснил педагогу. При всех неоспоримых талантах профессора его рассеянность вошла в легенды института.

– Геннадий Анатольевич, мне очень нужна ваша помощь, – начал я.

– Да-да, Егор, это хорошо… Болеть не надо… – Лапшин щёлкнул замком, залез в портфель, покопался там, стоял на левой ноге, используя правую как подставку, закрыл клапан, клацнув застёжкой, и посмотрел на меня. – Так что случилось, Егор? Чем могу помочь?

– Мне с вами посоветоваться нужно по поводу одного небольшого изобретения. Совет нужен.

– Изобретения, говорите? – Геннадий Анатольевич склонил голову к плечу, задумчиво на меня посмотрел, затем друг широко улыбнулся, хлопнул по плечу и извиняющим тоном произнёс:

– Конечно, Егор, всенепременно помогу, чем смогу. Обсудим, но позвольте, я вас внимательно выслушаю, скажем, где-то через полчасика. Договорились? – Почемучка вопросительно приподнял брови.

– Извините, Геннадий Анатольевич. Вы сюда по делу, а тут я со своими глупостями, – покаялся я.

– Всё в порядке, Егор. Я очень рад вас видеть! И с удовольствием обсужу вашу задумку. Но позже! Как только отнесу документы своему товарищу, мы сможем с вами поговорить… – преподаватель завертел головой. – Да вот хотя бы на той лавочке. Думаю, там нас никто не потревожит.

– Спасибо, Геннадий Анатольевич. Буду ждать!

Мы кивнули друг другу и разошлись каждый по своим делам. Я же задумался, как мне лучше поступить. Василий Дмитриевич прибыл за Марией Фёдоровной на машине. Как только её выпишут, загрузит Митрич свою ненаглядную половинку в авто и отчалит в родное село. До выписки времени осталось всего нечего. Утро пролетело незаметно, поскольку практически полдня я занимался своими делами.

Кинув взгляд на больничные часы, я отправился на поиски Митрича. Нужно предупредить, что я с ними не поеду, вернусь позже.

– Это чего это ты так такое удумал, Егор Ляксандрыч? – ожидаемо возмутился дядь Вася. – А ну как заблудишься? Ты в наших местах человек новый, мне потом Ильич голову оторвёт, ежели чего.

– Василий Дмитриевич, – мягко, но настойчиво прервал его возмущения. – Слово своё я привык держать. Обещал Юрию Ильичу соорудить одну занятную штуку к первому сентября. Помнится, и вы мне обещали помочь, сказали, поршень от двигателя можете раздобыть… – напомнил Митричу.

Мужичок крякнул, покрутил головой, пожевал губами, но так и не нашел, чем отговориться. Я мысленно улыбнулся и продолжил:

– Ну вот… Для моей задумки запчастей в магазинах не оказалось. С утра пробежался, ничего не нашёл. А тут случайно встретил своего преподавателя, он нынче работает в Академгородке. Так вот, хочу с ним поговорить, вдруг он мне чем-то поможет.

– Ну так-то да, нужное дело, пе-да-го-ги-чес-кое, – крякнул Митрич, смиряясь с моим решением. – А то подождём мы тебя, Егор Ляксандрыч? – закинул удочку дядь Вася.

– Не стоит, Василий Дмитриевич. Председатель, поди, тоже не в игрушки играть приехал, – отказался я. – У него дел по горло, а тут ещё меня ждать. Неизвестно, как оно всё обернётся. Если просто разговор и встречу назначит, одно дело. Может, и успею. А если ехать придётся, так день до вечера и уйдёт, нехорошо получится.

– Ну, так-то прав ты, Егор Ляксандрыч, – согласился дядь Вася.