Вход в магазинчик был по узкой лесенке в четыре ступеньки, с лёгкими перилами. Возле лесенки на уже освобождённой от снега земле тянулись кверху две туйки, можжевельник и ростки будущего лилейника. В июле он взорвётся оранжевыми цветками на невидимых издалека тонких стеблях, будто облако ярких бабочек застынет над клумбой, а сейчас пока из мёрзлой земли торчат только жалкие росточки, предвестники летнего рая. В самой большой комнате – торговом зале – стеллажи с товарами по стенам, в центре ящик-холодильник с замороженными продуктами, сбоку касса. За кассой в защитно-пестром трикотаже в обтяжку пышногрудая блондинка. Три когтя на каждой руке фиолетовые, остальные сирень с перламутром. Ресницы приклеены, достают при взмахе до широких чёрных бровей. Танк! Самоходная артиллерийская установка. В целом ужас, но вместе с тем и секс-бомб.

Марина сосредоточилась.

– Есть у вас рыба для кота?

Оксана жевала бутерброд и сначала не поняла, в ушах потрескивало от жевания, и думала о чём-то своём.

– Консервы, что ли? Или в пакетиках?

– Мой кот консервы не ест. Только свежемороженую. Причем от слова СВЕЖЕмороженую. Хек или минтай.

Оксана бутерброд ото рта отнесла, на рекламку сырковой массы положила. Как тигрица глаза сначала медленно расширила, потом прищурила.

– Для котов обычно осетрину берут, но ее сегодня не завезли.

Ага, подумала Марина. Что ж… Фигурально выражаясь, перчатка брошена.

– Очень жаль. Хотя у нас в провинции все почему-то считают, что чем еда дороже, тем полезнее. Чёрный хлеб не едят. Только батоны. И осетрину. – Нарочно сказала. Пусть знает. А то понаехали.

Оксана свой бутерброд опять взяла, но откусывать не стала. В бою не едят.

– Форель вот есть недорогая. Стейками. Правда, один стейк – половина вашей зарплаты будет. Но для котов ничего ж не жалко. Я дома, в деревне, свою Мурочку только икрой и кормлю.

Марина даже растерялась. Не смогла сразу придумать, что сказать. Только губы скептически сжала. Потом придумала с натяжкой:

– А у Мурочки вашей ничего от икры не треснет? Если минтая нет, то дайте бутылку молока.

Оксана смачно зевнула.

– Никто у нас ничего не трескает, кроме котят. У Мурочки их восемь. Редкость по нашим временам. Но мы кошечку нашу бережём, парным молочком поим, а не этой гадостью разведенной. – И хлопнула на прилавок бутылку с молоком, и кофточку свою маскировочной окраски на грудях одёрнула.

– Ещё что-нибудь? Наличными будете платить?

Наличные захотела! Это они от налогов уходят. Ещё чего. Фиг вам. Марина картой уплатила, с вызовом взяла чек, молоко и вышла, дрожа от негодования.

– Чё ты врешь-то? У тебя же нет никакой Мурки? Да и не из деревни ты, местная, – удивилась Светлана, слышавшая разговор из подсобки.

– А чего она? Вырядилась тут. Я ж в окно видела, какая она полчаса назад к своему подъезду притащилась. Мочалка старая.

– Может, она в театр собралась? Или на свидание.

– Ага. С минтаем и молоком в пакете. Пакет-то не купила, с собой принесла. Жмотница.

– Может, вынюхивает? – спросила Света. – Может, хочет у Арсена точку перекупить?

– Такие, как она, точки не проверяют. Если и вынюхивает что-то, то ищет, куда ходит этот… То ли муж её, то ли парень. Кольца-то у него на пальце я не заметила. И у неё тоже.

– Это ты про того, что минтай берёт? А почему ты знаешь, что он и она как бы вместе?

Оксана почесала когтем макушку. Продавцы и парикмахеры наблюдательнее многих профессиональных психологов.

– Да кроме них так никто не говорит. Берут и берут товар, а что берут, для кого – какое наше дело? Покупателей у нас наперечёт, всех уже знаем. А эти оба как зайдут: «Есть у вас рыба для кота?»

– Ой, божечки… – покачала головой Света. – По мне так лишь бы хоть что-то брали. Кассу бы сделать.

* * *

Мда… Кошки своей у Марины действительно никогда не было, зато у деда был поросёнок.

– Денег-то оставишь на ребёнка сколько-нибудь? – спросил однажды дед у матери, когда она, привезя Оксанку, собиралась на автобус. Обычно он не вмешивался в разговоры невестки и жены, а тут вышел из сарайчика, где у него жил поросёнок, и встал в коридоре, как бы бабку поддерживая морально.

– У сыночка своего возьмите в счёт алиментов. Или порося заколите, вот вам и денежки. – Мать, торопясь, чтоб не опоздать на автобус, прищурившись, кидала в сумку свою дешевую косметику. – А мне бы самой кто дал.

Оксанка, тут же вертевшаяся, дёрнула её за подол.

– А что такое алименты, мам?

Мать выпрямилась, развернулась, зло поглядела на деда с бабкой.

– А это такой долг, доча, который тебе все должны, а делают вид, что это ты кому-то что-то обязана.

– Чему ребёнка-то учишь… – затараторила бабка.

– Ничего, пускай знает. А ты, Ксаночка, мне потом расскажи, как тебя тётенька в библиотеке-то встретит!

Мать дежурно целовала Оксанку в макушку и топала каблуками по пыли к остановке, как-то по-особому передвигая ноги.

– От бедра идёт, – с издевкой поглядев ей вслед, плевалась бабка. – Не заплелась бы на дороге.

– Красавица хренова, – крякал дед и шёл назад в сараюшку. Оттуда при его приближении доносились хрюканье и повизгивание. А Оксанке всегда хотелось ходить на каблуках таким же манером, как мамка. По телеку показывали, что ходят так на показах манекенщицы, заплетая ногу за ногу. Она даже и пробовала, но материны туфли были ещё сильно велики и слетали на ходу.

* * *

Марина, выскочив из «Синенького», пошла в «Перекрёсток». Димка вернулся с работы тоже не с пустыми руками.

– Ты где минтай покупал? – спросила Марина, разглядывая упаковку.

– Да у нас же внизу, у Оксаны.

– У Оксаны?

– Ну, кажется. В теле такая.

– Вот, блин, тебе дала, а мне не дала. А ты как узнал, что её Оксаной зовут?

– Так напарница её так называет. Я и запомнил. Людям же приятно, когда их знают по имени.

– Мне, например, неприятно, что ты знаешь по именам всех здешних шлюх.

– Не всех. Вторую я не знаю. Да и про первую не знаю ничего. Ну и потом, результат сам за себя. Ты в «Перекрёсток» ходила, а мне рыбу дали прямо у подъезда.

– А больше тебе ничего не дали?

– Ну, даже если б и предлагали, я бы не взял.

– Правда? – Марине вдруг полегчало.

– Слушай, кот рыбу просит, и я есть хочу.

И в самом деле, Рыжий царапал когтями ножку стола, и Димке, и Марине не захотелось спорить. И ужин прошёл даже весело.

* * *

В следующие дни Оксана специально находила такие дела, чтобы поглядывать в окно. Двор быстро очищался от снега, на газонах дворники формировали кучки прошлогодних листьев. Ушедшее на зиму в депрессию солнце показывалось всё чаще, напитывало оптимизмом. Запахло весной.

– Кого ты там высматриваешь? – спросила Оксану Светка из-за кассы. Теперь пришла её очередь работать в зале.

– Никого.

– Я же вижу.

– По моим подсчётам сегодня явятся.

– Кто?

– Или он, или она. Те, что за рыбой для кота ходят.

– Сдались они тебе.

– Не сдались. Парень пусть приходит, он вежливый, весёлый. А вот его бабёнку потроллю. Спесивая больно.

– Слушай, ты сама говорила, что скоро за съём квартиры надо платить, а Арсен деньги задерживает. Ты посчитай ей за минтай побольше.

– Хм, – сказала Оксана. – Это правда. Обиду смывают кровью. Или откупаются. Если она придёт, пустишь меня за прилавок. – И подправила электронные весы.

* * *

А Димка в тот день как раз приболел. Договорился с начальником и работал из дома. Кашлял.

– Ешь курицу и пей молоко с мёдом и не вылезай никуда, – сказала Марина, уходя на работу. – Всё, что надо, сама вечером куплю.

Дима сидел на диване под клетчатым пледом, занимался делами, гладил Рыжего и думал, какая же Марина заботливая. Да, грубовата немного, да, закомплексована, и старше него, это заметно, но она славная. И красивая. И неизбалованная. Всё, что у неё есть, добыто ею самой. И не кичится она, не воображает. Помешана на ипотеке, но кто не будет помешан, если жизнь сейчас совершенно не предсказуема? В этой жизни, похоже, все командуют друг другом. Вот и Марина командует. Только с Юлей было по-другому. Юля любила, когда командовал он, вернее, делала вид, что он главный. Но с Юлей был рай. А рая на самом деле не бывает. Или он кончается очень быстро. Народ из рая выпинывают, чтобы не расслаблялся. А Марина и не командует по большому счету, она просто покрикивает, и по-другому не может. Криком, правда, много не возьмёшь, но он её переучит. Наверное. И вообще она ему подходит, во всех смыслах. И Дима представлял, как Марина в халатике расхаживает по кухне, как кормит Рыжего, как старается для них обоих. А они оба скучают по ней, ждут. О! На дисплее телефона загорелась её фотография. Лицо такое весёлое. Лето. Окно открыто. А за окном будто лес вдалеке, а на самом деле это просто соседний двор, что виден из их кухонного окна. И день тогда был даже не выходной, обычный рабочий. Он помнит. Просто погода была хорошей. Обманывает фотография. И все друг друга обманывают, наверное. И думают, что так будут счастливее. И чему тогда в жизни вообще можно верить?

– Димка, Рыжего есть чем кормить?

– Сейчас загляну в холодильник. Знаешь, Марин, пусто.

– Поняла. – Она ещё не решила, куда лучше идти, сразу в «Перекрёсток» или сначала в «Синенький», но близость перевесила. Хотелось быстрее домой. Марина за день соскучилась. Да и ноги устали.

– Ладно, попробую зайти к этой твоей, Оксане.

– Запомнила? Ей будет приятно.

– Не уверена.

Интересно, он в самом деле такой наивный? Такое впечатление, что ему жалко всех. Бедный маленький Димка. Или она все же в нём ошибается?

Марина потянула на себя стеклянную дверь и подумала: здороваться или нет? Решила не здороваться, но и оказалось, что не с кем. За кассой пусто, а спина второй продавщицы скрылась в подсобке. Марина сделала строгое лицо.

– Иди, там твоя пришла, – сказала Оксане Светка. Ксана смачно вытерла рот – пила как раз чай с куском медового торта, и вышла с сосредоточенным лицом десантника, готового к прыжку с парашютом. Марина стояла, как проверяющая из санэпидстанции. На училку похожа, подумала Оксана. Или на библиотекаршу.

Марина стояла и не знала, что сказать. Почему-то произнести сакраментальное «Мне рыбу для кота» язык не поворачивался.

– Котика покормить? – вдруг пришла на помощь Оксана. – Организуем, а как же. Котики – наше всё.

Это Марине совсем не понравилось. Что-то больно эта Оксана вежливая сегодня.

– Треску вон отличную завезли. Всё, что надо, найдём.

– Тогда килограмм хека, – сухо сказала Марина.

– Сделаем.

Когда Марина ушла, Светка опять вышла из подсобки, заняла место за кассой.

– Ну, как?

– Нормально.

– Чего она взяла?

– Хека.

* * *

Марина не то чтобы в библиотеке вообще никогда не работала, она и была там всего только пару раз в школе, когда на лето задали прочитать «Войну и мир» и ещё что-то такое же, тяжёловесное. Всё остальное она читала в интернете. А Оксана об этом вообще даже никогда не думала, но библиотека в её жизни была.

– Книжки рвать не будешь? Молодец. – Тётенька в зале сидела и вправду зачётная: с модной стрижкой-укладкой на тёмных волосах, худая, с беременным животом и недоверчивыми глазами. Она достала из-за стола свой живот и понесла его к специальному столику, где в длинном деревянном ящике хранились какие-то карточки.

– Давай свидетельство о рождении, запишу тебя, – тётенька с чистой карточкой в руках снова пришла на прежнее место. Оксана дала ей свой документ и бабушкин паспорт. Тётенька посмотрела в него, потом на Оксану, потом стала часто-часто дышать, и шариковая ручка в её руке сама стала выплясывать кривули, за которые в школе неминуемо поставили бы двойку и переписывать бы заставили. Что такого-то сложного? – думала Оксана, записать моё имя, фамилию, отчество. Оксанка почему-то тоже разволновалась и вместо того, чтобы попросить что-нибудь про любовь и дружбу, как хотела, сказала: